Охота на Овечкина
Часть 38 из 50 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Ты сделал меня уязвимым. Таким же смертным, как ты!
Он шагнул к Михаилу Анатольевичу и взял его за руку.
– Потрогай… ощути – это больше не бесплотная энергия! Это материя, которую можно разрушить, можно уничтожить!
Овечкин и впрямь ощутил вполне материальное пожатие крепкой теплой руки. Это, впрочем, ничего для него не прояснило, но Хорас тут же добавил:
– Теперь смерть для меня – это вопрос, возможно, нескольких часов. В нашем-то мире!
– А! – сказал Овечкин. – Ну, что ж. Наверно, мне надо за тебя порадоваться…
– Радуйся за себя. Я не заставлю тебя долго ждать! – ликующе пообещал демон. – Благодарю еще раз. Прощай… теперь уже навсегда!
Он повернулся и стремительно побежал вверх по скалам, легко перепрыгивая с уступа на уступ, и черный плащ, как крылья, развевался у него за спиной. В одно мгновение он скрылся из глаз, и Михаил Анатольевич остался один, слегка ошарашенный, поскольку представлял себе смерть Хораса совершенно по-другому. Но как бы там ни было, а его задача здесь выполнена. Несколько часов, сказал Хорас… через несколько часов он будет свободен. И его ждет дорога в Данелойн.
Он обернулся. Вместе с Хорасом исчез и замкнутый круг непостижимого черного пространства, где гулял холодный ветер. Скалы за спиной Овечкина спускались к самой воде, и он увидел далеко внизу лодку с тремя крохотными фигурками, одна из которых светилась янтарным теплым огонечком. На душе у него потеплело. Его ждали друзья. И, как это ни странно, но, кажется, он и впрямь сделал одно существо на этом свете счастливым… ценой, которую он еще вчера считал страшной. А сегодня…
Михаил Анатольевич снова вздохнул, смерил взглядом расстояние до воды, покачал головой – на этот раз Хорас забыл вернуть его на место, на радостях, должно быть, – и неуклюже принялся пробираться вниз среди угрюмых камней и расщелин.
* * *
– Ну вот, видишь! А ты боялся, – сказал Ловчий, выслушав краткий отчет о встрече. – Он и сам найдет свою смерть. И уж коли он так ее хочет, он действительно не заставит тебя долго ждать. Все, выбираемся отсюда, да поскорее. Пэк чует недоброе, да и я, признаться…
Он настороженно огляделся по сторонам и принялся грести, пытаясь придать лодке максимальную скорость. Пэк застыл на своем месте и, как чуткая сторожевая собака, почти незаметно поводил носом из стороны в сторону. Фируза нашла руку Овечкина, крепко сжала ее своей ручкой, пытаясь выразить то ли сочувствие, то ли одобрение. Михаил Анатольевич не понял, но ответил благодарным пожатием. Сейчас, на обратном пути, чувствовал он себя значительно лучше – словно гора свалилась с плеч, да и на спутников своих смотрел он теперь другими глазами. Что-то изменилось в нем… Пэк и Ловчий больше не казались ему безжалостными существами не от мира сего, не способными понимать обычные человеческие чувства. Что призрачный охотник, энергичный мастер на все руки, что саламандра, забавное, веселое и нервное существо – оба они стали для него своими. Про себя он так и назвал их сейчас – друзьями. А про Фирузу и говорить нечего. Сейчас, когда душу не снедал более мучительный страх скорой и ужасной смерти, он прекрасно понимал, что одно только присутствие человека еще более слабого, чем он сам, – женщины, придавало ему сил и мужества и помогало держаться. Он был ужасно благодарен всем троим за то, что они настояли на своем и практически заставили его пройти через этот кошмар. Все теперь было позади, а впереди ждал Данелойн.
Михаил Анатольевич был близок к эйфории. Ему не хотелось ничего говорить, ибо он боялся расчувствоваться не на шутку, и потому он сидел молча и, тихонько перебирая пальчики Фирузы, смотрел в пол. И решительно ничего не замечал – ни настороженности Ловчего и Пэка, ни напряженности девушки, которая, хотя тоже испытывала облегчение, однако от эйфории, в отличие от него, была весьма далека. Спутники его тоже хранили молчание, и так они плыли довольно долго, пока Овечкину наконец не наскучило молчать. Он поднял голову и обнаружил, что лодка движется гораздо быстрее, чем раньше. А оглянувшись на Ловчего, заметил, что тот гребет изо всех сил, борясь с сопротивлением вязкой, густой воды. И припомнил тут Михаил Анатольевич объяснения охотника относительно того, каким образом стражники отыскивают ворота. В прошлый раз он слушал невнимательно, но все же понял, что время и место не имеют особого значения, а стало быть, и расстояние, и скорость тоже ни при чем. Зачем же охотник так усердно разгоняет лодку?
Он уже открыл рот, собираясь задать вопрос, но тут Ловчий внезапно перестал грести и выпрямился.
– Уф-ф, – с великим облегчением в голосе произнес он. – Кажется, пронесло. Приехали.
Он небрежно швырнул весло за борт.
– Вставайте, выходим!
Михаил Анатольевич и Фируза, помогая друг другу, не без труда поднялись со скамеечки – ноги затекли, и Пэк шмыгнул поближе к ним, покинув свой наблюдательный пост.
Тут-то и грянул гром – когда до спасительного исхода оставалось каких-нибудь несколько секунд.
Никто не успел глазом моргнуть. От ближайшего утеса внезапно отделилась жуткого вида тварь – нечто среднее между летучей мышью и птеродактилем, с четырьмя когтистыми лапами, да еще и с руками. Раскинув широкие перепончатые крылья, она бесшумной молнией ринулась к лодке, одним крылом задела Ловчего, сбросив его в воду, а вторым сбила с ног Овечкина, который, по счастью, свалился на дно лодки, а не за борт, и стремительно взмыла вверх, под своды подземного мира, унося в своих омерзительных объятиях Фирузу. И слабый жалобный крик девушки донесся до них откуда-то издалека, когда чудовище уже скрылось из глаз.
Черная вода тут же ожила, забурлила водоворотами, свидетельствуя о приближении глубинных жителей. Однако Ловчий вынырнул на поверхность, как поплавок, а Пэк, во мгновение ока оказавшийся на корме, разбросал кольцом вокруг своего товарища огненные шары, с шипением завертевшиеся на воде и на несколько секунд отпугнувшие кровожадных тварей. Этого хватило, чтобы Ловчий успел добраться до лодки и Овечкин с Пэком помогли ему подняться на борт. И, не успев еще отдышаться, призрачный охотник обнаружил отсутствие Фирузы. Он разразился проклятиями, каких Овечкин вовек не слыхал. Он костерил разом и голодных духов, и Хораса, и женщин, сующихся не в свои дела, и даже Великого Отшельника помянул в столь непочтительных выражениях, что Михаила Анатольевича непременно бросило бы в краску, не будь он озабочен в данный момент единственно участью Фирузы.
– Довольно ругаться, – быстро сказал он, улучив паузу. – Надо срочно ее выручать. Что делать будем?
Ловчий и Пэк воззрились на него с одинаковым недоумением.
– Что делать будем? – охотник еще раз замысловато выругался. – А ничего не будем! Ты что, Овечкин?.. Ее уже нет! Косточки одни! Да и тех, поди, не сыщешь. Вот же… объяснять еще надо!
Михаил Анатольевич похолодел.
– Как нет?
Охотник махнул рукой и отвернулся.
– Уходим. Головы с нас снимут… ну и поделом. Не надо было девчонку с собой брать!
– Как – уходим? – Овечкин все еще отказывался понимать.
– Уходим, уходим, – удрученно подтвердил Пэк. – Ее уже нет в живых, пойми ты, голова садовая. Хорошо, хоть тебя довезли…
Михаил Анатольевич не верил своим ушам.
– Вы с ума сошли! Нет, я понимаю, конечно… но как же так можно – не попытаться даже… никуда я с вами не пойду! Зовите Хораса!
– Бесполезно это, – устало сказал Пэк. – Ни черта ты не понимаешь… Забирай его, Ловчий, пошли отсюда.
– Нет! – вскрикнул Овечкин.
Охотник медленно повернулся к ним.
– Хораса… А это мысль. Уж он-то тебе объяснит. Если сам еще жив, конечно.
И, не говоря более ни слова, он поднес сложенные руки ко рту. Подземелье огласилось нечеловеческим ревом такой силы, что Овечкин даже присел невольно, прикрыв голову руками. Если Ловчий мог за секунду до этого показаться ему существом совершенно бездушным, то сейчас он понял, что на самом деле испытывает охотник. Рев этот ничем не напоминал звук охотничьего рога, как в прошлые разы, в нем слышались все высказанные и невысказанные проклятия и неприкрытая угроза, и боль… казалось, один этот звук способен убить на месте любое живое существо. Неудивительно, что никто не откликнулся на него. Подземный мир будто вымер.
Выждав, пока затихнет эхо, Ловчий повторил вызов. И опять никто не ответил.
– Вот видишь, – глухо сказал он, опуская руки. – Похоже, ты уже свободен. Пошли.
– Нет, – Михаил Анатольевич твердо покачал головой. – Попробуйте еще раз. Мы не имеем права так уходить!
Сердце у него разрывалось. Малышка Фируза, такая храбрая… и такая беспомощная, в лапах у этого… у этой… Он не мог больше ни о чем думать.
– Вдруг она еще жива? Помните того карлика-короля… вдруг ее унесли к нему…
– Какая разница? – огрызнулся Ловчий. – У них у всех тут одно на уме!
Он не стал говорить, что именно. И без того было понятно.
– Нет, – упрямо сказал Овечкин. – Я не верю. Прошу вас, попробуйте еще…
Ловчий тяжело вздохнул, поднял руки…
– Меня звали? – послышался вдруг мощный низкий голос.
И из-за скального уступа показалась высокая фигура в черном.
– Хорас! – вскрикнул Овечкин. – Ты все-таки пришел!
Он обрадовался демону, как не обрадовался бы и родному брату. А тот в несколько прыжков спустился к самой кромке воды.
– Что-то случилось?
Хораса было не узнать. Лицо его светилось, глаза сияли, и весь облик его, темный и грозный, был прекрасен сейчас настолько, что внушал невольный ужас. Может быть, потому, что он все-таки был голодным духом, а может, потому, что для красоты тоже существует предел, за которым она становится страшной?.. Как бы там ни было, но, глядя на него, Овечкин усомнился в том, что кто-то из здешних обитателей осмелится когда-нибудь напасть на Хораса. И в данный момент был рад этому беспредельно.
– У нас украли Фирузу, – сбивчиво начал он, – только что, из лодки… мы как раз собирались выйти…
– И что? – нетерпеливо спросил Хорас.
– Помоги нам найти ее!
– Зачем?
Услышав это «зачем», Овечкин онемел. Он растерялся было, поставленный перед необходимостью объяснять такую простую вещь, как вдруг вспомнил слова Хораса – «до других мне нет дела»…
– И за этим ты меня звал? – удивленно сказал демон. – Ну, знаешь!
Он повернулся, собираясь уходить.
– Хорас, – без всякой надежды сказал ему в спину Овечкин. – Постой. Подожди… Ты ведь можешь узнать хотя бы, жива ли она еще…
Хорас внезапно застыл на ходу, как будто тоже что-то вспомнил. Потом медленно повернулся к Михаилу Анатольевичу.
– И что ты будешь делать, если она жива?
– Мы попробуем спасти ее…
– Вот как. Ты опять собираешься жертвовать собой? Ведь это самоубийство, смертный, разве ты этого не понимаешь?
– Я не хочу этого понимать! – с отчаянием выкрикнул Овечкин. – Я не хочу умирать, в отличие от тебя, Хорас, но я не стану об этом думать! Как ты не понимаешь?
Он стоял перед могущественным обитателем страшного мира – маленький, безобидный, совершенно не похожий ни на воина, ни на героя человек, и его трясло от обиды и сознания собственного бессилия. А демон не отрываясь смотрел ему в лицо черными, как ночь, глазами, излучавшими звездное сияние, и как будто не находил его ни смешным, ни нелепым.
– Я говорил тебе, что мне хотелось бы понять…
– Так попробуй, – не слыша собственного голоса, онемевшими губами выговорил Овечкин. – Может быть, другого случая тебе не представится!..
И Хорас после небольшой паузы вдруг кивнул.
– Хорошо.
Он шагнул к Михаилу Анатольевичу и взял его за руку.
– Потрогай… ощути – это больше не бесплотная энергия! Это материя, которую можно разрушить, можно уничтожить!
Овечкин и впрямь ощутил вполне материальное пожатие крепкой теплой руки. Это, впрочем, ничего для него не прояснило, но Хорас тут же добавил:
– Теперь смерть для меня – это вопрос, возможно, нескольких часов. В нашем-то мире!
– А! – сказал Овечкин. – Ну, что ж. Наверно, мне надо за тебя порадоваться…
– Радуйся за себя. Я не заставлю тебя долго ждать! – ликующе пообещал демон. – Благодарю еще раз. Прощай… теперь уже навсегда!
Он повернулся и стремительно побежал вверх по скалам, легко перепрыгивая с уступа на уступ, и черный плащ, как крылья, развевался у него за спиной. В одно мгновение он скрылся из глаз, и Михаил Анатольевич остался один, слегка ошарашенный, поскольку представлял себе смерть Хораса совершенно по-другому. Но как бы там ни было, а его задача здесь выполнена. Несколько часов, сказал Хорас… через несколько часов он будет свободен. И его ждет дорога в Данелойн.
Он обернулся. Вместе с Хорасом исчез и замкнутый круг непостижимого черного пространства, где гулял холодный ветер. Скалы за спиной Овечкина спускались к самой воде, и он увидел далеко внизу лодку с тремя крохотными фигурками, одна из которых светилась янтарным теплым огонечком. На душе у него потеплело. Его ждали друзья. И, как это ни странно, но, кажется, он и впрямь сделал одно существо на этом свете счастливым… ценой, которую он еще вчера считал страшной. А сегодня…
Михаил Анатольевич снова вздохнул, смерил взглядом расстояние до воды, покачал головой – на этот раз Хорас забыл вернуть его на место, на радостях, должно быть, – и неуклюже принялся пробираться вниз среди угрюмых камней и расщелин.
* * *
– Ну вот, видишь! А ты боялся, – сказал Ловчий, выслушав краткий отчет о встрече. – Он и сам найдет свою смерть. И уж коли он так ее хочет, он действительно не заставит тебя долго ждать. Все, выбираемся отсюда, да поскорее. Пэк чует недоброе, да и я, признаться…
Он настороженно огляделся по сторонам и принялся грести, пытаясь придать лодке максимальную скорость. Пэк застыл на своем месте и, как чуткая сторожевая собака, почти незаметно поводил носом из стороны в сторону. Фируза нашла руку Овечкина, крепко сжала ее своей ручкой, пытаясь выразить то ли сочувствие, то ли одобрение. Михаил Анатольевич не понял, но ответил благодарным пожатием. Сейчас, на обратном пути, чувствовал он себя значительно лучше – словно гора свалилась с плеч, да и на спутников своих смотрел он теперь другими глазами. Что-то изменилось в нем… Пэк и Ловчий больше не казались ему безжалостными существами не от мира сего, не способными понимать обычные человеческие чувства. Что призрачный охотник, энергичный мастер на все руки, что саламандра, забавное, веселое и нервное существо – оба они стали для него своими. Про себя он так и назвал их сейчас – друзьями. А про Фирузу и говорить нечего. Сейчас, когда душу не снедал более мучительный страх скорой и ужасной смерти, он прекрасно понимал, что одно только присутствие человека еще более слабого, чем он сам, – женщины, придавало ему сил и мужества и помогало держаться. Он был ужасно благодарен всем троим за то, что они настояли на своем и практически заставили его пройти через этот кошмар. Все теперь было позади, а впереди ждал Данелойн.
Михаил Анатольевич был близок к эйфории. Ему не хотелось ничего говорить, ибо он боялся расчувствоваться не на шутку, и потому он сидел молча и, тихонько перебирая пальчики Фирузы, смотрел в пол. И решительно ничего не замечал – ни настороженности Ловчего и Пэка, ни напряженности девушки, которая, хотя тоже испытывала облегчение, однако от эйфории, в отличие от него, была весьма далека. Спутники его тоже хранили молчание, и так они плыли довольно долго, пока Овечкину наконец не наскучило молчать. Он поднял голову и обнаружил, что лодка движется гораздо быстрее, чем раньше. А оглянувшись на Ловчего, заметил, что тот гребет изо всех сил, борясь с сопротивлением вязкой, густой воды. И припомнил тут Михаил Анатольевич объяснения охотника относительно того, каким образом стражники отыскивают ворота. В прошлый раз он слушал невнимательно, но все же понял, что время и место не имеют особого значения, а стало быть, и расстояние, и скорость тоже ни при чем. Зачем же охотник так усердно разгоняет лодку?
Он уже открыл рот, собираясь задать вопрос, но тут Ловчий внезапно перестал грести и выпрямился.
– Уф-ф, – с великим облегчением в голосе произнес он. – Кажется, пронесло. Приехали.
Он небрежно швырнул весло за борт.
– Вставайте, выходим!
Михаил Анатольевич и Фируза, помогая друг другу, не без труда поднялись со скамеечки – ноги затекли, и Пэк шмыгнул поближе к ним, покинув свой наблюдательный пост.
Тут-то и грянул гром – когда до спасительного исхода оставалось каких-нибудь несколько секунд.
Никто не успел глазом моргнуть. От ближайшего утеса внезапно отделилась жуткого вида тварь – нечто среднее между летучей мышью и птеродактилем, с четырьмя когтистыми лапами, да еще и с руками. Раскинув широкие перепончатые крылья, она бесшумной молнией ринулась к лодке, одним крылом задела Ловчего, сбросив его в воду, а вторым сбила с ног Овечкина, который, по счастью, свалился на дно лодки, а не за борт, и стремительно взмыла вверх, под своды подземного мира, унося в своих омерзительных объятиях Фирузу. И слабый жалобный крик девушки донесся до них откуда-то издалека, когда чудовище уже скрылось из глаз.
Черная вода тут же ожила, забурлила водоворотами, свидетельствуя о приближении глубинных жителей. Однако Ловчий вынырнул на поверхность, как поплавок, а Пэк, во мгновение ока оказавшийся на корме, разбросал кольцом вокруг своего товарища огненные шары, с шипением завертевшиеся на воде и на несколько секунд отпугнувшие кровожадных тварей. Этого хватило, чтобы Ловчий успел добраться до лодки и Овечкин с Пэком помогли ему подняться на борт. И, не успев еще отдышаться, призрачный охотник обнаружил отсутствие Фирузы. Он разразился проклятиями, каких Овечкин вовек не слыхал. Он костерил разом и голодных духов, и Хораса, и женщин, сующихся не в свои дела, и даже Великого Отшельника помянул в столь непочтительных выражениях, что Михаила Анатольевича непременно бросило бы в краску, не будь он озабочен в данный момент единственно участью Фирузы.
– Довольно ругаться, – быстро сказал он, улучив паузу. – Надо срочно ее выручать. Что делать будем?
Ловчий и Пэк воззрились на него с одинаковым недоумением.
– Что делать будем? – охотник еще раз замысловато выругался. – А ничего не будем! Ты что, Овечкин?.. Ее уже нет! Косточки одни! Да и тех, поди, не сыщешь. Вот же… объяснять еще надо!
Михаил Анатольевич похолодел.
– Как нет?
Охотник махнул рукой и отвернулся.
– Уходим. Головы с нас снимут… ну и поделом. Не надо было девчонку с собой брать!
– Как – уходим? – Овечкин все еще отказывался понимать.
– Уходим, уходим, – удрученно подтвердил Пэк. – Ее уже нет в живых, пойми ты, голова садовая. Хорошо, хоть тебя довезли…
Михаил Анатольевич не верил своим ушам.
– Вы с ума сошли! Нет, я понимаю, конечно… но как же так можно – не попытаться даже… никуда я с вами не пойду! Зовите Хораса!
– Бесполезно это, – устало сказал Пэк. – Ни черта ты не понимаешь… Забирай его, Ловчий, пошли отсюда.
– Нет! – вскрикнул Овечкин.
Охотник медленно повернулся к ним.
– Хораса… А это мысль. Уж он-то тебе объяснит. Если сам еще жив, конечно.
И, не говоря более ни слова, он поднес сложенные руки ко рту. Подземелье огласилось нечеловеческим ревом такой силы, что Овечкин даже присел невольно, прикрыв голову руками. Если Ловчий мог за секунду до этого показаться ему существом совершенно бездушным, то сейчас он понял, что на самом деле испытывает охотник. Рев этот ничем не напоминал звук охотничьего рога, как в прошлые разы, в нем слышались все высказанные и невысказанные проклятия и неприкрытая угроза, и боль… казалось, один этот звук способен убить на месте любое живое существо. Неудивительно, что никто не откликнулся на него. Подземный мир будто вымер.
Выждав, пока затихнет эхо, Ловчий повторил вызов. И опять никто не ответил.
– Вот видишь, – глухо сказал он, опуская руки. – Похоже, ты уже свободен. Пошли.
– Нет, – Михаил Анатольевич твердо покачал головой. – Попробуйте еще раз. Мы не имеем права так уходить!
Сердце у него разрывалось. Малышка Фируза, такая храбрая… и такая беспомощная, в лапах у этого… у этой… Он не мог больше ни о чем думать.
– Вдруг она еще жива? Помните того карлика-короля… вдруг ее унесли к нему…
– Какая разница? – огрызнулся Ловчий. – У них у всех тут одно на уме!
Он не стал говорить, что именно. И без того было понятно.
– Нет, – упрямо сказал Овечкин. – Я не верю. Прошу вас, попробуйте еще…
Ловчий тяжело вздохнул, поднял руки…
– Меня звали? – послышался вдруг мощный низкий голос.
И из-за скального уступа показалась высокая фигура в черном.
– Хорас! – вскрикнул Овечкин. – Ты все-таки пришел!
Он обрадовался демону, как не обрадовался бы и родному брату. А тот в несколько прыжков спустился к самой кромке воды.
– Что-то случилось?
Хораса было не узнать. Лицо его светилось, глаза сияли, и весь облик его, темный и грозный, был прекрасен сейчас настолько, что внушал невольный ужас. Может быть, потому, что он все-таки был голодным духом, а может, потому, что для красоты тоже существует предел, за которым она становится страшной?.. Как бы там ни было, но, глядя на него, Овечкин усомнился в том, что кто-то из здешних обитателей осмелится когда-нибудь напасть на Хораса. И в данный момент был рад этому беспредельно.
– У нас украли Фирузу, – сбивчиво начал он, – только что, из лодки… мы как раз собирались выйти…
– И что? – нетерпеливо спросил Хорас.
– Помоги нам найти ее!
– Зачем?
Услышав это «зачем», Овечкин онемел. Он растерялся было, поставленный перед необходимостью объяснять такую простую вещь, как вдруг вспомнил слова Хораса – «до других мне нет дела»…
– И за этим ты меня звал? – удивленно сказал демон. – Ну, знаешь!
Он повернулся, собираясь уходить.
– Хорас, – без всякой надежды сказал ему в спину Овечкин. – Постой. Подожди… Ты ведь можешь узнать хотя бы, жива ли она еще…
Хорас внезапно застыл на ходу, как будто тоже что-то вспомнил. Потом медленно повернулся к Михаилу Анатольевичу.
– И что ты будешь делать, если она жива?
– Мы попробуем спасти ее…
– Вот как. Ты опять собираешься жертвовать собой? Ведь это самоубийство, смертный, разве ты этого не понимаешь?
– Я не хочу этого понимать! – с отчаянием выкрикнул Овечкин. – Я не хочу умирать, в отличие от тебя, Хорас, но я не стану об этом думать! Как ты не понимаешь?
Он стоял перед могущественным обитателем страшного мира – маленький, безобидный, совершенно не похожий ни на воина, ни на героя человек, и его трясло от обиды и сознания собственного бессилия. А демон не отрываясь смотрел ему в лицо черными, как ночь, глазами, излучавшими звездное сияние, и как будто не находил его ни смешным, ни нелепым.
– Я говорил тебе, что мне хотелось бы понять…
– Так попробуй, – не слыша собственного голоса, онемевшими губами выговорил Овечкин. – Может быть, другого случая тебе не представится!..
И Хорас после небольшой паузы вдруг кивнул.
– Хорошо.