Однажды в Марчелике 3
Часть 51 из 60 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
И Сыч, к своему удивлению, не спешил разочаровывать жену, а, наоборот, старался сделать всё, чтобы оправдать её наивные мечты. Странная, в общем, получилась пара…
Однако в городе их обоих полюбили. И пусть никто не знал, куда исчезает странный человек, но все оценили, что Сыч никогда не возвращается к жене с пустыми руками. И даже если он вдруг грабит банки… Ну, одного уважаемого в городе метена как-то поймали на любви к козе – вот его отправили на костёр. А банки грабить – это даже в чём-то благородно!..
Начинался тихий весенний вечер. На улицах носилась ребятня, которую скоро позовут ужинать. А ещё вскоре должен был забить колокол на церкви, призывая на службу. Город жил своей спокойной, размеренной и сонной жизнью. Сыч привязал волла у дома, открыл дверь и улыбнулся своей жене. А та радостно кинулась ему на шею, покрывая его лицо поцелуями.
– Я тут заскучала! – сообщила она. – Ты, Сыч, пропал почти на неделю!
– Сили, ну что поделать, если работа такая… – ответил тот.
– Я знаю… Просто заскучала! Зато у меня ужин есть! Вкусный!.. Я вот прямо чувствовала, что ты вернёшься! – девушка гордо вздёрнула нос, требуя немедленного снятия пробы со стряпни, похвалы и, вообще, радости и счастья.
– Ну давай, хозяйка… Показывай, что наготовила! – улыбнулся Сыч, подходя к умывальнику и намыливая руки.
Раньше он подобными мелочами пренебрегал. Однако жена убедила его в том, что если это и не полезно для здоровья, то точно полезно для крепости семейных уз. Пришлось учиться мыть руки…
Солнце медленно катилось к горизонту. По пыльной дороге двигалась сотня солдат. Это была совсем ещё новая сотня, прибывшая в Марчелику недавно, вместе с подкреплениями. Ей нечего было делать тут – так далеко на востоке. Но всё-таки она добралась до центральных равнин, сбившись с пути…
Солдаты устало топтали красноватые земли континента, оглядываясь по сторонам. И были уверены, что не увидят человеческого жилья, покуда не воссоединятся с основными силами экспедиционного корпуса.
Однако в какой-то момент на горизонте показался маленький тихий городок. И в сердцах появилась надежда на отдых, выпивку, еду – и, конечно же, женщин. А поскольку в сотню набрали тех, кому в ином случае грозила бы смертная казнь, то почти все они были уверены: здешних мужчин надо добивать сразу. Чтобы не мешали отдыхать.
К счастью, офицеры с таким подходом были категорически не согласны. И собирались прекратить любые попытки мародёрства самыми суровыми методами. Но всё вышло иначе, чем планировалось…
Солдаты вошли в город с марша, покрытые грязью с ног до головы. Пыльные мундиры стали почти серыми, и вышедшая на веранду дома на окраине подслеповатая старушка, уже впадавшая в маразам, приняла их за хаблов.
С воинственным кличем бабушка кинулась в дом и, схватив со стены ружьё, вернулась на улицу… И сразу открыла огонь, убив сотника первым же попаданием – судьба… С того самого момента события в Стеинхольвеге понеслись вскачь, как взбесившийся волл. Солдаты, потеряв командира, не только не растерялись, но и пришли в лютое бешенство. Какой-то маленький задрипанный городишко встречал их пулями!..
Развернулись орудия, и первые смертоносные ядра полетели в сонный вечерний городок. А пехота, построившись тремя колоннами, двинулась на штурм. Если бы солдаты хоть раз встретились с хаблами и – что ещё более невероятно! – нашли с ними общий язык, они бы узнали интересную историю о том, как этот сонный городишко однажды перемолол несколько сотен аборигенов.
Однако сила в неведении, и солдаты шли на штурм, абсолютно уверенные, что сметут любое сопротивление. Били орудия, разрушая домики Стеинхольвега. Стреляли ружья, револьверы и винтовки, посылая во все стороны смертоносные гостинцы. А колонна солдат рвалась по главной улице к мэрии, гоня перед собой женщин и детей, пытавшихся укрыться в укреплённом кольце центрального города…
Услышав первые выстрелы, Сыч тут же отправил Сильвию за укрепления, где собирались остальные жители. А сам со всех ног кинулся к церкви. Там, в здании храма Божьего, уже должны были окопаться другие защитники Стеинхольвега. Этот почти неприступный форт, вынесенный за пределы городского центра, всегда первым вставал на пути захватчиков. И там сейчас мог пригодиться такой умелый стрелок, как Сыч.
Он бежал вдоль улицы, стараясь не кидаться под ноги убегающим жителям. А спереди уже неслась ожесточённая стрельба и испуганные крики. Когда Сыч выскочил на площадь перед церковью, с другой стороны на неё как раз входили солдаты. А на земле лежали трупы. Много трупов. Мужчины, женщины, старики…
«Хоть детей нет!» – подумал Сыч, быстро прячась за оградой дома священника.
Впрочем, уверенности в этом факте у него было. Солдаты почему-то оказались очень злы. Едва Сыч успел спрятаться, как двери храма распахнулись. На крыльцо выбежал отец Иоахим. Седой священник окинул взглядом площадь, поднял руки…
И тут же кинулся наперерез наступающим солдатам.
– Остановитесь! Остановитесь! – закричал он. – Это просто мирный город! Он верен Старому Эдему!
И что было удивительно, солдаты действительно стали замедляться. Вид бегущего старого священника, машущего руками и кричащего про Старый Эдем, вдруг напомнил им о дисциплине и приказах. Один только заместитель командира не услышал этих слов… Он потерял не просто сотника, а своего единственного брата – и теперь отчаянно жаждал мести.
– Именем Господа! Остановитесь! Вы убиваете мирных людей!
– Сотня в ружьё! Первый ряд на колено! – взревел заместитель, взявший на себя командование. – Первый и второй ряды, целься! Огонь!
Слитный грохот винтовок… И четыре десятка пуль, устремившихся к цели. Целью был отец Иоахим, который преградил солдатам путь, пока жители города со всех ног бежали в укреплённый центр. Обрывки рясы, капли крови – и удивлённый взгляд священника…
– Господь тебе не поможет, старый дурак… – пробормотал командир. – Сотня! Продолжать штурм!
– Остановитесь, безумцы! – отец Иоахим покачнулся, но голос его был всё так же силён, будто грудь у него не была пробита сразу в паре десятков мест. – Вы нарушаете законы что божеские, что человеческие!
– Сотня, стой! В ружьё! Первый ряд, на колено! – раздражённо приказал заместитель командира.
И солдаты снова послушно изготовились к стрельбе.
– Нет-нет-нет! – в ужасе зашептал из-за ограды Сыч. – Что же вы делаете…
– Огонь!
В звенящей тишине марчельского вечера это был самый громкий звук. Потому что четыре десятка винтовок тихо щёлкнули осечкой…
– Перезарядить! Целься! – взбешённый заместитель сотника посмотрел на подчинённых, но те почему-то не шевелились. – Это что, бунт!?
Впрочем, причин не шевелиться у его солдат хватало. Как минимум, два десятка причин прямо на глазах затягивались на груди священника, а следом – каким-то чудом восстанавливалась ряса. Некоторые солдаты ошарашенно тёрли глаза, а другие и вовсе начинали украдкой креститься.
– Остановитесь! – закричал отец Иоахим, будто всегда знал, что так и будет. – Остановитесь! Тут нет бунтовщиков!..
– Ах ты козёл! – взревел заместитель сотника, выхватил табельный пистолет и выстрелил.
Пуля попала в грудь, и священник пошатнулся.
– Не берите грех на душу! – проговорил он, а на губах его вспухал кровавый пузырь. – Остановитесь!..
– Да сдохни уже, развалюха! – рявкнул заместитель командира и выпустил в священника всю обойму на восемь патронов. – Огонь!..
На этот раз солдаты его послушали. И винтовки не стали отказывать. Отец Иоахим упал вместе с последней попавшей в него пулей. Упал на спину, широко расставив руки.
– Вставай! – шёпотом просил его Сыч, как ребёнок, уповая ещё на одно, последнее, чудо. – Ты же принял специю… Вставай, старик…
Но седой священник больше так и не поднялся. Он смотрел застывшим взглядом в темнеющее небо, а на губах застыла улыбка: пока его убивали, люди успели укрыться в укреплённом центре городка.
Женщины, дети и старики точно успели. Хоть нападение и было неожиданным, хоть артиллерия и продолжала посылать снаряды в дома горожан, но большая часть людей смогла скрыться. А меньшая… Отец Иоахим всегда спасал того, кого мог – и не пытался спасти всех. И те, кто не успел или не захотел уйти, сами выбрали свою судьбу.
– Сука сраная! – вытерев глаза, Сыч поднял винтовку и выстрелил в заместителя командира.
Тот как раз дёрнулся, словно что-то почувствовал. И пуля, летевшая в грудь, ударила в плечо, впившись ему в сустав. От дикой боли в руке командир застонал и пошатнулся. Солдаты успели его подхватить. И, теряя сознание, он прошептал:
– Найдите и убейте этого ублюдка…
А Сыч уже бежал прочь, понимая, что всех солдат не перестреляешь. Он хотел добраться до церкви, но староэдемцы уже пошли на штурм… Он хотел скрыться в укреплённом центре, но десяток армейских всадников на воллах перекрыл ему путь…
Сыч метался по городу, стрелял, укрывался, снова стрелял… Но его загоняли, как волка на охоте. И ему было страшно обидно оттого, что больше он не увидит Сильвию. Ему так много нужно было ей сказать, а он не сказал… И, как понимал Сыч, уже никогда не успеет. Всё тяжелее было двигаться, всё сильнее едкий пот заливал глаза. Практически без сил, он спрятался во дворе какого-то старого дома. И приготовился умереть…
Сыч увидел, как заходящее солнце коснулось горизонта. И сразу понял: это его последний закат. Обидно было умереть вот так, едва став счастливым… Но Сыч всегда был готов к смерти.
– Сюда, метен Сыч! Сюда! – послышался откуда-то женский голос. – Идите сюда! Спрячьтесь!
И агент Акесекрета вдруг поверил, что, возможно, ему ещё рано умирать. Собравшись с силами, он поднялся и пошёл на зовущий его голос. Будь что будет – а он всё-таки попытается выжить. Ради себя, ради глупенькой юной Сильвии, ради их общего будущего…
Окрестности города Стеинхольвег, Марчелика, 14 мая 1937 М.Х.
Пуля сбила шляпу. Пуля была массивной, а шляпа до встречи с ней – новой. Дан купил её по пути, надеясь, что она ещё долго прослужит ему верой и правдой. И если долго – это пять дней, то впору было вообще отказываться от шляп. Слишком уж часто они у него страдали. Впрочем, судя по тому, как обиженно хрюкнула Ночка – в неё тоже что-то прилетело, но несущественно.
«Ведь почти добрались до Стеинхольвега! Без приключений! Без перестрелок!» – Дану было обидно. И ещё немного саднило кожу на голове.
Бронепластик – конечно, штука полезная. И уже не в первый раз он отклонял пули, прилетевшие в буйную касадорскую голову. Но ведь рано или поздно выстрел попадёт прямо в стык пластин, и Дан останется без мозгов. И изображать тупого здоровяка станет совсем уж просто.
«Можно сказать, вживусь в образ навсегда! Возможно, даже посмертно!» – подумал он, соскакивая на землю и укрываясь за камнем.
После первого же выстрела отряд, рассыпавшись, съехал с дороги, и теперь спутники Дана прятались кто где. А заодно пытались высмотреть неизвестного противника.
– Дан, ты в порядке? – крикнула откуда-то из-за другого камня Мэнола. – Я видела у тебя кровь!
– Просто кожу поцарапало! – ответил Дан. – Какая там сволочь собирается сдохнуть?! Кто видел?!
В этот момент впереди, за пригорком у дороги, мелькнуло что-то землистое, и снова грохнул выстрел. Пуля ударила в напл, за которым прятался Бенедикт. Тот не растерялся, не испугался, а быстро высунулся и выстрелил в ответ. Наугад не попал, конечно – но точно заставил врагов понервничать…
– Ган! – крикнул Дан. – И кто там ещё с тобой! Давайте, как обычно!
– Ага! – согласился Иоганн и знаками начал собирать команду, чтобы обойти врага.
Сам Дан был так зол, что тоже пополз – только с другой стороны. Ну, в самом деле, что за моду взяли – пытаться ему в голову попасть?
Вдруг нападающие снова дали о себе знать. И потребовали надтреснутым молодым голосом:
– Вы под прицелом экспедиционного корпуса Ассамблеи Колоний! Немедленно сдавайтесь!
– Парень! Это надо кричать до того, как шляпу мне испортил и чуть башку не прострелил! – разозлился Дан. – А теперь тебе надо кричать совсем другое!..
– Сдавайтесь! – стоял на своём упрямый противник.
– Не «сдавайтесь», а «сдаюсь», придурок! Это то, что может спасти тебе жизнь! – поведал ему в ответ Дан.
Пока полз, касадор насчитал пятерых врагов. Все в какой-то землистой форме, отлично скрывавшей их на просторах Марчелики. Если Дан и рассчитывал столкнуться с солдатами Старого Эдема, то явно не здесь. И не так! Что они делали на центральных равнинах, он даже предположить не мог…
«Что вы тут забыли, дебилы? – подумал он, почувствовав, как внутри кольнуло очень неприятное предчувствие. А вскоре оно оформилось в мысль: – Вы что, напали на Стеинхольвег?!».
В этот момент противники заметили Иоганна и открыли по нему стрельбу. Но солдаты Старого Эдема забыли о том, что дорога здесь слегка приподнималась над землёй, а с другой стороны от неё никого не осталось. Поэтому Дан совершенно безнаказанно добрался до их укрытия. Ему оставалось лишь перебежать дорогу – что он и сделал, когда его спутники снова заставили солдат стрелять.
Первый староэдемец так и не узнал, что вырубили его с добрейшей улыбкой на лице… А вот второй услышал шум и начал разворачиваться. Он даже успел подумать: «Кто это тут такой улыбчивый?» – и тут же провалился в беспамятство.
Третий и четвёртый успели и развернуться, и навести винтовки. Но через секунду один уже смотрел на ошмётки плеча, развороченного пулей, а второй – сразу же лишился винтовки. Её-то прикладом Дан его и вырубил.
– Сдаюсь! – завизжал знакомый голос.
Однако в городе их обоих полюбили. И пусть никто не знал, куда исчезает странный человек, но все оценили, что Сыч никогда не возвращается к жене с пустыми руками. И даже если он вдруг грабит банки… Ну, одного уважаемого в городе метена как-то поймали на любви к козе – вот его отправили на костёр. А банки грабить – это даже в чём-то благородно!..
Начинался тихий весенний вечер. На улицах носилась ребятня, которую скоро позовут ужинать. А ещё вскоре должен был забить колокол на церкви, призывая на службу. Город жил своей спокойной, размеренной и сонной жизнью. Сыч привязал волла у дома, открыл дверь и улыбнулся своей жене. А та радостно кинулась ему на шею, покрывая его лицо поцелуями.
– Я тут заскучала! – сообщила она. – Ты, Сыч, пропал почти на неделю!
– Сили, ну что поделать, если работа такая… – ответил тот.
– Я знаю… Просто заскучала! Зато у меня ужин есть! Вкусный!.. Я вот прямо чувствовала, что ты вернёшься! – девушка гордо вздёрнула нос, требуя немедленного снятия пробы со стряпни, похвалы и, вообще, радости и счастья.
– Ну давай, хозяйка… Показывай, что наготовила! – улыбнулся Сыч, подходя к умывальнику и намыливая руки.
Раньше он подобными мелочами пренебрегал. Однако жена убедила его в том, что если это и не полезно для здоровья, то точно полезно для крепости семейных уз. Пришлось учиться мыть руки…
Солнце медленно катилось к горизонту. По пыльной дороге двигалась сотня солдат. Это была совсем ещё новая сотня, прибывшая в Марчелику недавно, вместе с подкреплениями. Ей нечего было делать тут – так далеко на востоке. Но всё-таки она добралась до центральных равнин, сбившись с пути…
Солдаты устало топтали красноватые земли континента, оглядываясь по сторонам. И были уверены, что не увидят человеческого жилья, покуда не воссоединятся с основными силами экспедиционного корпуса.
Однако в какой-то момент на горизонте показался маленький тихий городок. И в сердцах появилась надежда на отдых, выпивку, еду – и, конечно же, женщин. А поскольку в сотню набрали тех, кому в ином случае грозила бы смертная казнь, то почти все они были уверены: здешних мужчин надо добивать сразу. Чтобы не мешали отдыхать.
К счастью, офицеры с таким подходом были категорически не согласны. И собирались прекратить любые попытки мародёрства самыми суровыми методами. Но всё вышло иначе, чем планировалось…
Солдаты вошли в город с марша, покрытые грязью с ног до головы. Пыльные мундиры стали почти серыми, и вышедшая на веранду дома на окраине подслеповатая старушка, уже впадавшая в маразам, приняла их за хаблов.
С воинственным кличем бабушка кинулась в дом и, схватив со стены ружьё, вернулась на улицу… И сразу открыла огонь, убив сотника первым же попаданием – судьба… С того самого момента события в Стеинхольвеге понеслись вскачь, как взбесившийся волл. Солдаты, потеряв командира, не только не растерялись, но и пришли в лютое бешенство. Какой-то маленький задрипанный городишко встречал их пулями!..
Развернулись орудия, и первые смертоносные ядра полетели в сонный вечерний городок. А пехота, построившись тремя колоннами, двинулась на штурм. Если бы солдаты хоть раз встретились с хаблами и – что ещё более невероятно! – нашли с ними общий язык, они бы узнали интересную историю о том, как этот сонный городишко однажды перемолол несколько сотен аборигенов.
Однако сила в неведении, и солдаты шли на штурм, абсолютно уверенные, что сметут любое сопротивление. Били орудия, разрушая домики Стеинхольвега. Стреляли ружья, револьверы и винтовки, посылая во все стороны смертоносные гостинцы. А колонна солдат рвалась по главной улице к мэрии, гоня перед собой женщин и детей, пытавшихся укрыться в укреплённом кольце центрального города…
Услышав первые выстрелы, Сыч тут же отправил Сильвию за укрепления, где собирались остальные жители. А сам со всех ног кинулся к церкви. Там, в здании храма Божьего, уже должны были окопаться другие защитники Стеинхольвега. Этот почти неприступный форт, вынесенный за пределы городского центра, всегда первым вставал на пути захватчиков. И там сейчас мог пригодиться такой умелый стрелок, как Сыч.
Он бежал вдоль улицы, стараясь не кидаться под ноги убегающим жителям. А спереди уже неслась ожесточённая стрельба и испуганные крики. Когда Сыч выскочил на площадь перед церковью, с другой стороны на неё как раз входили солдаты. А на земле лежали трупы. Много трупов. Мужчины, женщины, старики…
«Хоть детей нет!» – подумал Сыч, быстро прячась за оградой дома священника.
Впрочем, уверенности в этом факте у него было. Солдаты почему-то оказались очень злы. Едва Сыч успел спрятаться, как двери храма распахнулись. На крыльцо выбежал отец Иоахим. Седой священник окинул взглядом площадь, поднял руки…
И тут же кинулся наперерез наступающим солдатам.
– Остановитесь! Остановитесь! – закричал он. – Это просто мирный город! Он верен Старому Эдему!
И что было удивительно, солдаты действительно стали замедляться. Вид бегущего старого священника, машущего руками и кричащего про Старый Эдем, вдруг напомнил им о дисциплине и приказах. Один только заместитель командира не услышал этих слов… Он потерял не просто сотника, а своего единственного брата – и теперь отчаянно жаждал мести.
– Именем Господа! Остановитесь! Вы убиваете мирных людей!
– Сотня в ружьё! Первый ряд на колено! – взревел заместитель, взявший на себя командование. – Первый и второй ряды, целься! Огонь!
Слитный грохот винтовок… И четыре десятка пуль, устремившихся к цели. Целью был отец Иоахим, который преградил солдатам путь, пока жители города со всех ног бежали в укреплённый центр. Обрывки рясы, капли крови – и удивлённый взгляд священника…
– Господь тебе не поможет, старый дурак… – пробормотал командир. – Сотня! Продолжать штурм!
– Остановитесь, безумцы! – отец Иоахим покачнулся, но голос его был всё так же силён, будто грудь у него не была пробита сразу в паре десятков мест. – Вы нарушаете законы что божеские, что человеческие!
– Сотня, стой! В ружьё! Первый ряд, на колено! – раздражённо приказал заместитель командира.
И солдаты снова послушно изготовились к стрельбе.
– Нет-нет-нет! – в ужасе зашептал из-за ограды Сыч. – Что же вы делаете…
– Огонь!
В звенящей тишине марчельского вечера это был самый громкий звук. Потому что четыре десятка винтовок тихо щёлкнули осечкой…
– Перезарядить! Целься! – взбешённый заместитель сотника посмотрел на подчинённых, но те почему-то не шевелились. – Это что, бунт!?
Впрочем, причин не шевелиться у его солдат хватало. Как минимум, два десятка причин прямо на глазах затягивались на груди священника, а следом – каким-то чудом восстанавливалась ряса. Некоторые солдаты ошарашенно тёрли глаза, а другие и вовсе начинали украдкой креститься.
– Остановитесь! – закричал отец Иоахим, будто всегда знал, что так и будет. – Остановитесь! Тут нет бунтовщиков!..
– Ах ты козёл! – взревел заместитель сотника, выхватил табельный пистолет и выстрелил.
Пуля попала в грудь, и священник пошатнулся.
– Не берите грех на душу! – проговорил он, а на губах его вспухал кровавый пузырь. – Остановитесь!..
– Да сдохни уже, развалюха! – рявкнул заместитель командира и выпустил в священника всю обойму на восемь патронов. – Огонь!..
На этот раз солдаты его послушали. И винтовки не стали отказывать. Отец Иоахим упал вместе с последней попавшей в него пулей. Упал на спину, широко расставив руки.
– Вставай! – шёпотом просил его Сыч, как ребёнок, уповая ещё на одно, последнее, чудо. – Ты же принял специю… Вставай, старик…
Но седой священник больше так и не поднялся. Он смотрел застывшим взглядом в темнеющее небо, а на губах застыла улыбка: пока его убивали, люди успели укрыться в укреплённом центре городка.
Женщины, дети и старики точно успели. Хоть нападение и было неожиданным, хоть артиллерия и продолжала посылать снаряды в дома горожан, но большая часть людей смогла скрыться. А меньшая… Отец Иоахим всегда спасал того, кого мог – и не пытался спасти всех. И те, кто не успел или не захотел уйти, сами выбрали свою судьбу.
– Сука сраная! – вытерев глаза, Сыч поднял винтовку и выстрелил в заместителя командира.
Тот как раз дёрнулся, словно что-то почувствовал. И пуля, летевшая в грудь, ударила в плечо, впившись ему в сустав. От дикой боли в руке командир застонал и пошатнулся. Солдаты успели его подхватить. И, теряя сознание, он прошептал:
– Найдите и убейте этого ублюдка…
А Сыч уже бежал прочь, понимая, что всех солдат не перестреляешь. Он хотел добраться до церкви, но староэдемцы уже пошли на штурм… Он хотел скрыться в укреплённом центре, но десяток армейских всадников на воллах перекрыл ему путь…
Сыч метался по городу, стрелял, укрывался, снова стрелял… Но его загоняли, как волка на охоте. И ему было страшно обидно оттого, что больше он не увидит Сильвию. Ему так много нужно было ей сказать, а он не сказал… И, как понимал Сыч, уже никогда не успеет. Всё тяжелее было двигаться, всё сильнее едкий пот заливал глаза. Практически без сил, он спрятался во дворе какого-то старого дома. И приготовился умереть…
Сыч увидел, как заходящее солнце коснулось горизонта. И сразу понял: это его последний закат. Обидно было умереть вот так, едва став счастливым… Но Сыч всегда был готов к смерти.
– Сюда, метен Сыч! Сюда! – послышался откуда-то женский голос. – Идите сюда! Спрячьтесь!
И агент Акесекрета вдруг поверил, что, возможно, ему ещё рано умирать. Собравшись с силами, он поднялся и пошёл на зовущий его голос. Будь что будет – а он всё-таки попытается выжить. Ради себя, ради глупенькой юной Сильвии, ради их общего будущего…
Окрестности города Стеинхольвег, Марчелика, 14 мая 1937 М.Х.
Пуля сбила шляпу. Пуля была массивной, а шляпа до встречи с ней – новой. Дан купил её по пути, надеясь, что она ещё долго прослужит ему верой и правдой. И если долго – это пять дней, то впору было вообще отказываться от шляп. Слишком уж часто они у него страдали. Впрочем, судя по тому, как обиженно хрюкнула Ночка – в неё тоже что-то прилетело, но несущественно.
«Ведь почти добрались до Стеинхольвега! Без приключений! Без перестрелок!» – Дану было обидно. И ещё немного саднило кожу на голове.
Бронепластик – конечно, штука полезная. И уже не в первый раз он отклонял пули, прилетевшие в буйную касадорскую голову. Но ведь рано или поздно выстрел попадёт прямо в стык пластин, и Дан останется без мозгов. И изображать тупого здоровяка станет совсем уж просто.
«Можно сказать, вживусь в образ навсегда! Возможно, даже посмертно!» – подумал он, соскакивая на землю и укрываясь за камнем.
После первого же выстрела отряд, рассыпавшись, съехал с дороги, и теперь спутники Дана прятались кто где. А заодно пытались высмотреть неизвестного противника.
– Дан, ты в порядке? – крикнула откуда-то из-за другого камня Мэнола. – Я видела у тебя кровь!
– Просто кожу поцарапало! – ответил Дан. – Какая там сволочь собирается сдохнуть?! Кто видел?!
В этот момент впереди, за пригорком у дороги, мелькнуло что-то землистое, и снова грохнул выстрел. Пуля ударила в напл, за которым прятался Бенедикт. Тот не растерялся, не испугался, а быстро высунулся и выстрелил в ответ. Наугад не попал, конечно – но точно заставил врагов понервничать…
– Ган! – крикнул Дан. – И кто там ещё с тобой! Давайте, как обычно!
– Ага! – согласился Иоганн и знаками начал собирать команду, чтобы обойти врага.
Сам Дан был так зол, что тоже пополз – только с другой стороны. Ну, в самом деле, что за моду взяли – пытаться ему в голову попасть?
Вдруг нападающие снова дали о себе знать. И потребовали надтреснутым молодым голосом:
– Вы под прицелом экспедиционного корпуса Ассамблеи Колоний! Немедленно сдавайтесь!
– Парень! Это надо кричать до того, как шляпу мне испортил и чуть башку не прострелил! – разозлился Дан. – А теперь тебе надо кричать совсем другое!..
– Сдавайтесь! – стоял на своём упрямый противник.
– Не «сдавайтесь», а «сдаюсь», придурок! Это то, что может спасти тебе жизнь! – поведал ему в ответ Дан.
Пока полз, касадор насчитал пятерых врагов. Все в какой-то землистой форме, отлично скрывавшей их на просторах Марчелики. Если Дан и рассчитывал столкнуться с солдатами Старого Эдема, то явно не здесь. И не так! Что они делали на центральных равнинах, он даже предположить не мог…
«Что вы тут забыли, дебилы? – подумал он, почувствовав, как внутри кольнуло очень неприятное предчувствие. А вскоре оно оформилось в мысль: – Вы что, напали на Стеинхольвег?!».
В этот момент противники заметили Иоганна и открыли по нему стрельбу. Но солдаты Старого Эдема забыли о том, что дорога здесь слегка приподнималась над землёй, а с другой стороны от неё никого не осталось. Поэтому Дан совершенно безнаказанно добрался до их укрытия. Ему оставалось лишь перебежать дорогу – что он и сделал, когда его спутники снова заставили солдат стрелять.
Первый староэдемец так и не узнал, что вырубили его с добрейшей улыбкой на лице… А вот второй услышал шум и начал разворачиваться. Он даже успел подумать: «Кто это тут такой улыбчивый?» – и тут же провалился в беспамятство.
Третий и четвёртый успели и развернуться, и навести винтовки. Но через секунду один уже смотрел на ошмётки плеча, развороченного пулей, а второй – сразу же лишился винтовки. Её-то прикладом Дан его и вырубил.
– Сдаюсь! – завизжал знакомый голос.