Обманутый и оскорбленный

– Ну а где им нападать, государь, кроме как не на юг? Стояние под Варной для них смерти подобно, – ответил Михаил.

– Насчет смерти ты абсолютно прав. Сегодня пополудни гонец привез донесение из штаба Горчакова. В лагере противника свирепствует мор, и, по самым скромным подсчетам, они уже потеряли около двух тысяч человек больными и умершими.

– Будь осторожен, Мишель, я так за тебя боюсь, – попросила Александра Федоровна. – С годами каждая потеря близкого тебе человека – это настоящая трагедия.

– Ну что ты, матушка государыня, сейчас в Крыму тепло, много фруктов и свежий морской воздух. Скорее всего, именно этим приятным времяпровождением и ограничится мое пребывание в землях Тавриды, – успокоил ее Ардатов. – Да и рано мне умирать. Внуков надо поставить на крыло, дать им наставление, благословить на женитьбу. Никак нельзя.

– Да, расскажи мне о них, давно хотел узнать о твоих сорванцах от тебя лично, а не в пересказах Шарлотты, – попросил Николай.

И беседа за столом плавно перешла на мирную житейскую тему, где совершенно не было места войне, о которой в этой комнате напоминал лишь мундир, надетый императором. Со дня начала боевых действий, по давно заведенному порядку, Николай каждый день надевал его, демонстрируя свою мобилизацию на нужды государства.

Ардатов покинул Зимний дворец около восьми часов вечера, сославшись на необходимость как следует подготовиться к дальней дороге. К новому месту службы он собирался выехать немедленно, чем вызвал горячее одобрение монарха. Правда, расставаясь с августейшей четой, Ардатов несколько лукавил. Простившись с государем императором, он направился не к себе на квартиру, а прямиком в Большой театр. Господин граф как раз успевал к окончанию балетного представления. Подобно царю, Ардатов также был неравнодушен к прелестям молоденьких актрис, в среде которых он уже успел отметиться по приезде в столицу.

С большим букетом цветов Михаил Павлович чинно вошел под своды храма искусства и сразу направил свои стопы за кулисы, где его уже хорошо знали. За время короткого пребывания в столице, кроме изучения бумаг и прочей работы, граф успел несколько раз побывать в этом милом его сердцу заведении. Жизнь была так коротка, и брать свое нужно было смело и решительно, ничего не откладывая на завтра. Ведь завтра его уже ждали Крым, Севастополь, война с ее кровью, страданиями, смертью, где совершенно не было места и времени для высоких и романтических чувств.





Глава II

Севастопольская страда на море




Тревожной и напряженной была жаркая крымская ночь с тридцатого на тридцать первое августа для личного посланника государя императора в Севастополе. Расположившись на открытой мансарде небольшого флигелька на берегу моря, генерал-лейтенант Ардатов спал, что называется, вполуха и вполглаза. Сильно измученный дневной канителью, Михаил Павлович не мог позволить себе полноценного сна, так как этой ночью должны были поступить важные известия от патрульных судов. Вот уже третьи сутки они бороздили морскую гладь в ожидании появления англо-французской армады. По расчетам Ардатова, вражеские корабли должны были появиться у русских берегов со дня на день, но с этим было категорически несогласно все высшее командование Севастополя и Крыма.

Это дружное противостояние со стороны Меншикова и адмиралов личный посланник государя императора отметил уже с первого дня своего прибытия в Севастополь. Будучи умным и дальновидным человеком, Михаил Павлович не стал заниматься таким глупым делом, как перетягивание каната с целью выяснить, кто самый главный среди местных командиров. Не желая ненужных конфликтов, он принципиально не стал вмешиваться в дела крымской армии и черноморского флота, полностью отдав их на откуп князю Меншикову и вице-адмиралу Корнилову.

Все, чем занимался Ардатов, это была подготовка главной базы русского флота к отражению возможной высадки вражеского десанта. Непрерывным потоком поступающие известия из Варны о жестокой эпидемии среди экспедиционных сил союзников ничуть не успокаивали графа. Хорошо зная сущность своего противника, вопреки общему мнению генералов и адмиралов, он был уверен, что вражеский флот не покинет Черное море, не попытавшись нанести России тяжелый удар. Поэтому все свое время он проводил инспектируя бастионы и батареи крепости, оценивал их боевую готовность, а также рекогносцировку окрестностей Севастополя.

Все его замечания и предложения по улучшению обороны города тяжелым бременем легли на плечи военного инженера, транш-майора Тотлебена, присланного в Севастополь из Дунайской армии Горчаковым. Впрочем, Эдуард Иванович был только рад этому, так как в лице Ардатова он получил не только могучего союзника, но и горячего единомышленника.

Князь Меншиков только скептически поморщился, когда Ардатов потребовал начала немедленного строительства защитных укреплений не только вокруг северной, но также и вокруг южной части Севастополя. Не будь граф личным посланником императора с особыми полномочиями, все оборонные планы так и остались бы на бумаге, в ожидании высадки вражеского десанта на крымскую землю. Узнав, что государь придает особое значение обороне города, князь не посмел перечить начинаниям Ардатова. Это, впрочем, не помешало Меншикову чуть ли не вдвое сократить требуемую помощь и в тот же день отписать царю бумагу, в которой князь выражал озабоченность действиями посланника. По твердому заверению Александра Сергеевича, враг не посмеет высадиться в Крыму, а Ардатов разводил ненужное строительство, только желая пустить пыль в глаза за счет казенных средств.

Другим камнем преткновения между Ардатовым и светлейшим князем было требование графа о немедленном выселении с побережья на время военных действий крымских татар как потенциальных сторонников противника, способных нанести удар в спину русским войскам. Это требование царского посланника вызвало у Меншикова самый яростный протест. С пеной у рта он стал доказывать Михаилу Павловичу, что подобные действия только нанесут огромный вред мирному сосуществованию в Крыму русских и татар.

– Вы, господин граф, плохо представляете себе к чему, приведет это выселение! Татары озлобятся на эти неправомерные действия и ответят всеобщим восстанием и жуткой резней в нашем тылу! – пафосно вещал князь.

Давно привыкший к тому, что его мнение является истиной последней инстанции, Меншиков решительно отметал все доводы и возражения, приводимые его собеседником. Видя, что светлейший князь непреклонен и готов стоять до конца, Ардатов прибег к последнему аргументу, все это время лежавшему в его походном сундучке. Это был царский указ о принудительном выселении татар, коим царский посланник дальновидно запасся в Петербурге перед своим отъездом.

Повелению государя императора, Меншиков, конечно, не посмел перечить, но в отместку князь спихнул исполнение указа на самого Ардатова, который и без того был очень занят различными делами. Главнокомандующий крымской армией очень надеялся, что петербургская выскочка сломает себе шею, угодив в им же вырытую яму, но Ардатов, к его тайному разочарованию, блестяще справился с этой задачей. Перед самым началом акции граф встретился со старейшинами и знатными представителями крымской диаспоры и довел до их сведения указ императора.

Всем жителям побережья предписывалось в трехдневный срок покинуть свои жилища и переселиться к Бахчисараю и Перекопу. Ардатов специально подчеркнул, что отселение татар с побережья носит временный характер и все они могут спокойно вернуться к себе домой, как только военные действия закончатся.

– Всякий, кто откажется выполнить волю государя, будет объявлен врагом и понесет наказание согласно законам военного времени, – твердым голосом произнес Ардатов, стоя перед сидящими на корточках татарами. – Не в ваших и не наших интересах доводить дело до крайностей и проливать кровь, тогда как можно решить все миром.

Собравшиеся в губернаторском доме посланники крымских поселений хмуро слушали статного московита, объявившего им волю белого царя. С какой радостью многие из них если не перерезали бы ему горло, то с радостью растоптали бы его ногами, как это делали их деды и прадеды в предыдущие века! Однако сегодня сила, как и правда, была не на их стороне. Глядя в решительное и твердое лицо царского посланника, они видели человека, не привыкшего бросать слова на ветер и готового в любой момент доказать их делом.

Будь сейчас у берегов Крыма англо-французская эскадра или был бы высажен на берег их десант, возможно, татары повели бы себя совершенно иначе. Однако лорд Раглан со своей эскадрой был в далекой Варне, и старейшинам пришлось подчиниться силе русских штыков.

Переселение произошло без особых эксцессов, к огромному разочарованию Меншикова. Медленными вереницами уходили татары со своим скарбом в сторону Бахчисарая, гоня впереди себя отары овец и лошадей, очищая прибрежную зону. Отселение татар происходило по всему южному побережью Крыма, на котором Ардатов видел два удобных места для высадки вражеского десанта. Это были районы Евпатории и Феодосии, и граф не желал давать противнику ни одного лишнего шанса.

«Мера, предпринятая мною, государь, носит сугубо вынужденный характер. Очень даже может быть, что ее положительные последствия проявятся не столь скоро и не в столь значимой степени, как того хотелось бы светлейшему князю Меншикову. Однако, государь, все мои помыслы и усилия направлены не только на сохранение жизни русских солдат, а также твоих мирных подданных, вне зависимости от вероисповедания. Еще в Петербурге, настаивая на отселении татар, я полностью руководился утверждением великого римского императора Аврелиана, говорившего, что самые ужасные беды – это те, что с нами не случаются».

Так писал Ардатов в своем докладе к Николаю, который ушел в столицу вслед за гневным посланием светлейшего князя об опасных действиях царского посланца по переселению татар. Письмо Меншикова содержало множество весомых и убедительных аргументов и было подписано как военными, так и гражданскими лицами, но император не изменил своего решения. Он полностью поддержал действия посланника, написав в ответ своему любимцу всего три слова: «Я так желаю».

Опытный паркетный лис моментально оценил всю крепость позиций Ардатова и на некоторое время оставил его в покое. Он даже смолчал, когда Михаил Павлович приказал вывезти из Евпатории в Севастополь хранящиеся там хлебные запасы. Князь только записал это распоряжение Ардатова в свой личный кондуит. В нем светлейший князь скрупулезно собирал все промахи и глупости, свершенные, по его мнению, Михаилом Павловичем, для предъявления их государю в нужный момент.

К своему большому огорчению, Ардатов, вслед за Меншиковым, не нашел полного понимания со стороны моряков. Вице-адмирал Корнилов занимал сугубо оборонительную позицию, заранее отдавая всю стратегическую инициативу в руки врага. Признавая полное превосходство винтового флота неприятеля над русскими парусниками, Корнилов не видел иного выхода, как забиться на внутреннем рейде и ждать исхода врага с Черного моря.

– Вступление нашего флота в открытое единоборство с паровым флотом англичан и французов приведет ко второму Трафальгару и только. Гораздо больше пользы мы принесем, находясь под защитой береговых батарей, вместе с которыми мы сможем отразить нападение врага на Севастополь, – говорил Корнилов Ардатову на совещании штаба флота.

– Я полностью согласен с вашими выводами относительно второго Трафальгара, Владимир Алексеевич, но совершенно не согласен с вами относительно пассивной роли флота. Вы совершенно забываете о восемнадцати колесных пароходах, плавающих по Черному морю. Почему вы не хотите использовать их против неприятеля?

– Простите, господин генерал-лейтенант, но в качестве кого? – холодно спросил уязвленный Корнилов, намеренно подчеркнув принадлежность Ардатова к сухопутным войскам.

– В качестве брандеров, Владимир Алексеевич, в качестве брандеров. Вы сами же в своей докладной записке писали о большой роли брандеров в предстоящей войне на море и почему-то не хотите применить свою блестящую идею на практике. Возможно, вы имели в виду использование брандеров против парусных судов, но почему нельзя использовать их против паровых кораблей? Ведь колесные пароходы по своей скорости мало чем уступают винтовому кораблю. Даже пускай часть их погибнет от огня вражеского флота во время сближения, но зато остальные могут нанести ему огромный вред, если сумеют уничтожить линейные корабли с пехотой, приготовленной для десантирования на нашу землю.

Корнилов был сильно поражен, что сухопутный генерал читал его докладную записку и относительно неплохо ориентируется в морском деле. Однако адмирал не пожелал отступать от уже занятой позиции, несмотря на логичные аргументы оппонента.

– Боюсь, Михаил Павлович, что ваше предложение трудно осуществимо на практике. Достаточно одного попадания бомбы в пароход, и он полностью выйдет из строя. По этой причине число брандеров, которые смогут достичь кораблей противника, будет ничтожно мало, если не сказать хуже. Ведь даже приблизившись к линейным кораблям вплотную, команда брандера обязательно попадет под ружейный огонь десанта, что сделает невозможным выполнение поставленной задачи, – уже чуть более миролюбиво сказал Корнилов Ардатову.


– Я уже думал над этим вопросом, и, по моему мнению, наши брандеры имеют неплохие шансы на успех, – не сдавался Ардатов.

– Каким же образом? – вмешался в разговор адмирал Нахимов. Морская субординация не позволяла ему открыто поддержать идею Ардатова, но он был готов внимательно выслушать его аргументы.

– Во-первых, как мне известно, все крупнокалиберные орудия линейных кораблей изначально создавались для ведения огня по малоподвижным кораблям противника, а колесные пароходы к этому типу никак нельзя отнести. Во-вторых, для нанесения повторного залпа нужно никак не менее пяти минут, а за это время наши колесные брандеры могут оказаться в мертвой зоне, и вся корабельная артиллерия будет бесполезна против них.

– Но вы забываете о десантной пехоте на судах противника, – упрямо не сдавался Корнилов. – Даже если все будет так, как вы говорите, и брандеры смогут прорваться, шквальный ружейный огонь с бортов сведет к нулю все ваши усилия.

– Так что же нам мешает защитить экипаж пароходов мешками с песком, прочными деревянными щитами и даже установлением картечных пушек для ответного обстрела противника? Почему нам не оснастить колесные пароходы выдвижными шестовыми минами, мгновенно взрывающимися при соприкосновении с корпусом вражеского корабля, что гораздо быстрее выводит корабль противника, чем обычный огонь брандера? Подобное вооружение, как мне известно, имеется в распоряжении русского флота, или я ошибаюсь? В конце концов, можно просто применить пароход как таран для нанесения урона судам неприятеля.

Тихий вздох пронесся по рядам адмиралов и капитанов, приглашенных Корниловым на встречу с Ардатовым. Им очень хотелось осадить не в меру ретивого сухопутного прожектера, но в его словах было хорошее зерно рационализма, отрицать наличие которого морские волки не посмели. Единственным минусом всего предложенного графом было то, что этим прежде никто из присутствующих моряков не занимался и не горел большим желанием к осуществлению предложенных идей. Колесные брандеры, вооруженные пушками и шестовыми минами – все это было так неожиданно и необычно на фоне уже привычных парусных корветов, фрегатов и линейных кораблей, пусть даже измененных паровыми машинами и гребными винтами.

– Простите, граф, но откуда у вас такие углубленные познания в морском деле? – осторожно поинтересовался адмирал Истомин. – Скажите честно, кто вас консультировал перед отъездом в Севастополь? Ведь к морскому делу вы имеете совсем малое отношение.

– Вы, господа, вы были моими консультантами! – просто ответил Ардатов. – Почти целый месяц я внимательно читал все ваши записки, направленные в адмиралтейство, и выбрал из них то, что, на мой взгляд, было интересным.

– Однако никто из нас не писал о мешках с песком! – буркнул недовольный Корнилов, которого хлестко били его же оружием.

– Если говорить честно, то идею с песком мне подсказали простые матросы, когда я разговаривал с ними в порту. Нижние чины отнюдь не так глупы, господа, смею вас заверить.

– Да-с, господин граф. Смекалки и сообразительности нашим матросам не занимать! – довольно подтвердил Нахимов.

– Так что же, господа адмиралы, возьмемся за это дело? Я вам обещаю полную поддержку не только со своей стороны, но и самого государя императора, – сказал Ардатов, убежденный в положительном ответе, но неожиданно для себя получил лишь холодное молчание. Обиженный и раздраженный столь бурным вторжением в морское дело постороннего флоту человека Корнилов, главный из адмиралов, не подал голоса в поддержку прожектов Ардатова. Его примеру последовали все остальные моряки, не смея изменить своей кастовой сущности, даже при явной выгоде предлагаемых изменений.

Михаил Павлович с достоинством перенес свое поражение там, где он надеялся найти горячую поддержку. Он не стал взывать к разуму собравшихся моряков, логике и прочим аргументам. Не изменившись в лице ни на йоту, он подчеркнуто официально обратился к Корнилову, который хмуро смотрел в сторону:

– Господин вице-адмирал, потрудитесь, пожалуйста, не позднее третьего числа предоставить мне команду охотников на восемнадцать брандеров. Мне нужны исключительно добровольцы. Если среди моряков не найдется желающих, я буду набирать охотников среди пехоты и гражданских лиц. Всего доброго, господа, рад был общению с вами.

Адмирал Корнилов молча снес сказанную графом гадость и только холодно кивнул головой, давая понять, что отданное распоряжение личным посланником императора будет выполнено.

Узнав о крупном разногласии Ардатова с моряками, светлейший князь очень обрадовался и решил не мешать дражайшему Михаил Павловичу уж на этот раз окончательно свернуть себе шею. По глубокому убеждению Александра Сергеевича, ни один из армейских генералов изначально не был способен ничего понимать в морских делах. Желание Ардатова влезть во флотские дела, по мнению князя, было авантюрой чистейшей воды и сулило столичному зазнайке оглушительный провал. Кондуит князя пополнился новым материалом, а в Петербург отправилась очередная депеша, извещающая государя о новом чудачестве царского посланника.

Сам Михаил Павлович был очень сильно обескуражен своей неудачей с моряками, но, философски рассудив, что адмиралы мало чем по своей сущности отличаются от сухопутных генералов, он успокоился. Стоически перенеся жизненный сюрприз, граф решил в делах о брандерах сделать ставку на молодых, как он сам ранее советовал царю.

С особой тщательностью и придирчивостью он отбирал из присланных Корниловым моряков экипажи будущих брандеров. Всего в распоряжении Черноморского флота было восемнадцать колесных пароходов, но Ардатов потребовал конфисковать и передать на нужды флота и двадцать один частый пароход, курсирующий между Одессой и Керчью.

Беседуя с людьми, Ардатов прежде всего хотел узнать, что двигало человеком, изъявившим желание записаться в охотники – приказ сверху или личная инициатива. Когда отбор был закончен, граф выступил перед смельчаками с небольшой речью:

– Дело, которым вы решили заняться, братцы мои, очень трудное и опасное. Многие из вас могут не вернуться назад, сложив свои буйные головы под английскими пулями и французскими ядрами, что, впрочем, часто бывает на войне. Поэтому предлагаю вам еще раз как следует подумать о своем участии в предстоящей операции.

Среди охотников на мгновение воцарилось молчание, а затем сидящий в первых рядах мичман Бутузов произнес сочным басом:

– А что тут думать, ваше превосходительство! Вы пока каждого из нас опрашивали, мы уже сто раз имели возможность подумать.

– Верно, – поддержал его старший матрос с «Уриила» Николай Матюшенко. – Вы уж из нас всю душу своими расспросами вытрясли, ваше превосходительство. Те, кто сомневался, уже давно ушли.

– Ну что ж, тогда продолжим. Не буду лукавить, хотя по всем моим расчетам вы сможете приблизиться к противнику и уничтожить его корабли, но у судьбы всегда найдется в рукаве какая-нибудь козырная гадость. Возможно, кто-то погибнет, не дойдя до цели, но я твердо убежден, что все остальные с честью выполнят свою боевую задачу.

– Непременно сделаем! – заверил графа лейтенант Корф, и его дружно поддержали все остальные охотники:

– Не извольте сомневаться, Михаил Павлович!

Начав создавать охотничью команду, граф сразу попросил, чтобы моряки именовали его по имени-отчеству, что с большой радостью было воспринято младшими чинами, вначале сильно тушевавшимися от общения с генералом.

– Всякое геройство и храбрость должны быть вознаграждены, братцы. Это мое личное мнение, и потому, пользуясь правом, данным мне государем императором, извещаю вас, что ваш подвиг не будет забыт. Каждому из тех, кто выйдет в море, будет выплачено триста рублей и еще тысяча рублей за каждый уничтоженный вражеский корабль. Все, кто вернется обратно, будут представлены к награде, Владимирскому кресту с мечами. Повторяю, все вернувшиеся охотники, невзирая на чины и звания. Кроме этого, офицеры будут произведены через чин, а нижние чины получат личное дворянство. Те из вас, кто понесет увечья, будут взяты на полный государственный пенсион, а семьи погибших получат именные пенсии от государя. Деньги, причитающиеся охотникам за проведенную атаку и уничтожение судов противника, в случае их гибели будут выплачены семьям в полном объеме и без всяких проволочек. В этом, братцы, я даю вам слово.

С замиранием сердца и тихим восторгом слушали моряки слова своего сухопутного командира, и ни у одного из них в душе не шевельнулся червь сомнения. Все верили, что граф Ардатов сдержит все свои обещания, ведь в этом они уже успели убедиться. По его распоряжению охотникам было выделено отдельное помещение, где они с большим удовольствием столовались, а часть из них и проживала в ожидании появления врага.

К концу августа брандеры уже были полностью оснащены всем необходимым и были готовы по первому сигналу выйти в море для атаки врага. Сведения, поступающие из Варны, рисовали плачевное состояние союзных войск. Еще не было боевых столкновений с противником, а англо-французские войска понесли потери от холеры в размере двух тысяч человек.

Английский лорд Раглан в категорической форме потребовал от маршала Сент-Арно произвести высадку в районе Севастополя еще до того, как союзная армия перемрет от поноса. Конечно, британский фельдмаршал сильно преувеличивал бедственное положение своих войск, однако ужасная эпидемия и вынужденное бездействие начинали разлагать армию изнутри. Поэтому нужно было действовать, и действовать немедленно.

Наконец, после энергичного обмена посланиями между французским императором Наполеоном и британским премьером лордом Пальмерстоном вопрос о высадке в Крыму был окончательно решен. В Варну стали спешно прибывать транспортные средства под прикрытием фрегатов и линейных кораблей союзников. Эти приготовления не укрылись от глаз русской разведки, которая имела хорошо отлаженный канал связи в лице греческих контрабандистов, курсирующих между Варной и Одессой. Известие о прибытии транспортов немедленно ушло в Россию, и теперь оставалось только ждать появления врага.

Как уже отмечалось, для высадки десанта в Крыму было только два удобных места: Евпатория и Феодосия. Наиболее удобным, по мнению Ардатова, был первый вариант. Конечно, Михаил Павлович совершенно не исключал возможности того, что союзники могут предпринять отвлекающий маневр и с этой целью направить к Феодосии какую-то часть флота. Однако зачем высаживать десант на столь большом расстоянии от своей главной цели, Севастополя, уничтожением которого союзники полностью удаляли Россию с берегов Черного моря! Именно это Ардатов безуспешно пытался доказать светлейшему князю, но тот и слушать не желал о необходимости проведения защитных мер против десанта противника.

– Ну что вы, право, так волнуетесь, граф? Ну высадятся французишки с британцами на нашу землю, так наши чудо-богатыри тут же их и разобьют. Да разобьют так, что супостат и ног унести не успеет, вот увидите. Почище двенадцатого года будет! – уверял Меншиков Ардатова в приватной беседе.

Михаил Павлович, не желая вносить раздор и сумятицу в ряды крымского генералитета, высказывал все свои соображения князю исключительно при личной встрече, ограничиваясь на общих совещаниях лишь некоторыми вопросами.

Отсутствие противника на русской территории ставило Ардатова в двойственное положение. Он не мог свободно требовать от Меншикова того или иного действия по защите Крыма, не опасаясь оказаться в роли банального перестраховщика. Прекрасно зная, как могут многочисленные наветы испортить дружеские отношения с монархом, Ардатов был вынужден ограничиться созданием отряда охотников и терпеливо ждать развития дальнейших событий. Все добровольцы были переведены в готовность номер один и, находясь в своей казарме, были готовы выступить по приказу Ардатова в любое время дня или ночи.

Для сохранения в секрете истинной цели сбора колесных пароходов в бухте Севастополя было объявлено, что они собраны для буксировки парусных кораблей, фрегатов и корветов к месту боя в случае появления кораблей противника. Такая дезинформация была вполне правдоподобной, поскольку буксировка малыми пароходами больших парусных судов уже практиковалась в Европе в то время.

Эта вынужденная позиция не приносила душевного облегчения Михаилу, и поздними вечерами он горько и тяжело вздыхал от осознания того, как преступно мало сделано для обороны Крыма. Вдвое больнее ему было осознавать тот факт, что препятствовали этому его же боевые товарищи, упрямо державшиеся за престарелые догмы ведения войны и русское авось да небось.