Норвуд

– Щит, – немного раздраженно пояснил я. – Почти у самой крыши.

– А… так это клейп. Клейп рода Мунро.

– Никогда о таком не слышал…

– Клейп – это… клейп, – смутившись, пояснил Младший. Непросто рассказывать о привычных вещах. – Знак, что беллатор Мунро защищает людей, которые здесь живут.

Мне доводилось читать о таких штуковинах. Правда, в книгах они назывались символами власти, от которых крестьяне не могли отходить дальше чем на тысячу шагов – таков был закон. Нарушителям в первый раз привязывали к ногам камни, а во второй – подрезали сухожилия. Хорошо, что те времена давно прошли.

– А люди платят ему за заботу, – добавил я.

– Не платят, а благодарят, – поправил меня паренек. – И это справедливо, ведь воину нужна лошадь, нужно оружие, нужно что-то есть!

Я согласно кивнул. Главное, чтобы эта «благодарность» вновь, как раньше, не стала зависимостью.

– А что за рисунок такой странный?

– На клейпе положено изображать первого врага, убитого основателем рода. У беллатора Мунро – это рыжий гривастый медведь.

Опасный зверь, который раньше в изобилии водился в наших краях. Правда, неровные круги, изображенные на щите, на него совершенно не походили и больше напоминали расползшееся печенье на подносе.

– А надпись?

– Слова, сказанные врагом перед смертью.

– И что же рыжий гривастый медведь сообщил первому беллатору Мунро перед тем как скончаться? – спросил я с улыбкой.

– «Меня не победить». – В голосе Младшего проскальзывали завистливые нотки. – Если мне когда-нибудь посчастливится стать воином, надеюсь, мой враг будет силен и не ляпнет какую-нибудь ерунду…

Похоже, парня совершенно не смущало то обстоятельство, что медведи не разговаривают, и, значит, основатель рода Мунро все это просто придумал. А так как обвинять вооруженного человека во лжи из-за глупой надписи на щите никто в здравом уме не станет, эта выдумка прошла сквозь века.

– Главное, чтобы не комар, – совершенно серьезно сказал я. – Комариный писк разобрать непросто…

Дорога вела нас дальше – от деревни к деревне, от плешивых холмов к перелескам, от молчаливых неодобрительных взглядов к недовольному гомону за спиной. Тени становились короче, кольчуга тяжелее, а пыль все назойливее лезла в нос.

После полудня Тоненькой потребовался отдых – солнце немилосердно пекло, и она передвигала ногами все медленнее и медленнее. Небольшая рощица подарила нам спасение от жары, а крохотный ручеек – воду и усыпляющее журчание.

Голода не было, но я заставил себя съесть немного твердого сыра и хлеба, запив все жиденьким кислым пивом. Младший задорно хрустел луковицей, половина которой досталась моей прожорливой лошади.

Коварный сон напал на нас из засады, сразу одержав убедительную победу, и солнце основательно продвинулось на запад, прежде чем копыта вновь застучали по земле.

На очередной развилке мы свернули налево, обогнули холм и столкнулись с небольшой овечьей отарой. Животные, завидев нас, наперебой заблеяли, предупреждая друг друга о возможной опасности. Тут же залаяла собака, и почти сразу на тропинку вышел пастух – худощавый мужчина с большим красным носом. Одет он был чрезвычайно небрежно – в разорванную рубаху и короткие штаны.

– Там это… – начал говорить мужичок, глядя мутными глазами, но закончить не успел.

Следом за ним выскочила женщина, одной рукой придерживающая подол длинного серого платья. В другой она держала обыкновенный глиняный кувшин.

– Опять всю бражку вылакал, скотина! – завопила женщина, не обращая на нас никакого внимания. – Перед людьми стыдно! Хоть бы дождался, пока беллаторы уедут!

Посудина с громким треском влетела пьянице прямо в лоб, разом продемонстрировав и собственную крепость, и устойчивость цели – мужичок даже не пошатнулся.

– Уйди, старуха, – пробормотал он и устремился за овечками, которые успели отойти на некоторое расстояние.

Женщина, покраснев, побежала следом, оглашая окрестности возмущенными криками. Висевшие на узком поясе фигурки овец, сделанные из дерева, задевали друг друга, отчего каждый ее шаг сопровождался гулким стуком. Чем завершилась эта занимательная история, узнать не удалось – пара скрылась за поворотом.

– Впереди деревня, – зачем-то пояснил Младший.

– Я догадался. Как думаешь, о каких беллаторах говорила эта… дама?

– Точно не знаю, но здешние вроде бы отдают двенадцатую часть как раз на содержание Ван-Прагам. Так что, может быть, они и есть.

Дорожка тем временем, загнув очередную петлю, вывела нас к первым домам – низким и каким-то покосившимся. Чтобы оглядеть всю деревню, следовало забраться на холм, а с нашего места были видны только ближайшие строения, беспорядочно торчавшие тут и там.

На радость Тоненькой, я слез и подхватил ее под уздцы – здесь было слишком тесно, чтобы ехать верхом. Скаты крыш, доходившие местами практически до самой земли, мешали идти, как и многовековые деревья, преграждавшие путь. Впереди слышался стук топора и гул голосов, перемежавшийся иногда звонкими выкриками.

Пара десятков шагов, и дома расступились, окружив небольшую площадь, на которой сейчас толпился народ. Среди серых небогатых одежд яркими пятнами выделялись всего несколько человек.

Трое – явно беллаторы, причем одного из них, высокого и худого, я видел вчера во дворе у Губы. Сейчас он молча наблюдал, как коренастый мужичок рубил высокий шест, на самом конце которого висел круглый щит. Топор взлетал над косматой головой и с грохотом опускался на добычу.

Еще одеждой выделялся грузный и лысый мужчина, он стоял на крыльце, положив ладони на массивные перила. Красная рубаха с широкими рукавами, словно знамя, трепетала на ветру, а узкий ремень оттягивал большой нож с темной деревянной рукоятью.

Стоило нам выйти из-за домов, как звуки разом стихли, и только вдалеке слышалось тревожное овечье блеяние.


– Гляди-ка! – писклявым голосом произнес худой, хлопнув рукой по шлему, прицепленному к поясу. Плоский и похожий на тарелку, тот отозвался металлическим гулом. – Гляди-ка, и правда – интерфектор! Не зря, выходит, лошадей-то по жаре гнали…

Измотанные животные, покрытые хлопьями пены, стояли здесь же, неподалеку. Они косили завистливыми взорами на отдохнувшую Тоненькую, которая на их фоне смотрелась настоящей королевой.

– Не обманули, выходит, люди-то, – продолжил беллатор, глядя на меня.

Стоявшие по бокам воины мычанием выразили свое согласие с этим утверждением и поудобнее перехватили копья. Из-под их плотных войлочных шапок – точь-в-точь как у воспитанника Кирклина – стекали ручейки пота, блестевшие на солнце.

– Ну что, интерфектор, – растянул худой тонкие губы в улыбке, – зачем ты приехал в нашу деревню?

Я не торопился с ответом.

Прищуренные глаза беллатора смотрели с вызовом, и, хотя прямой угрозы в его речах не было, воздух звенел от затаенного напряжения. Толпившиеся вокруг люди словно ожидали драки – они замерли в каких-то неловких позах, готовясь бежать и прятаться, как только в дело пойдет сталь.

Понятно, что всадникам обо мне доложили обитатели деревень, через которые мы проходили сегодня. Неизвестные доброхоты никак не могли успеть добраться до боевой усадьбы Мунро – на это попросту не хватило бы времени, – а значит, воины были где-то неподалеку.

Непонятно другое – зачем они сразу бросились за мной в погоню? Пусть их господин задурил всем головы, отчего местные стали с недоверием и злобой относиться к интерефекторам… Но неужели они готовы нападать на тех, кто сражается с порождениями зла?

Судя по тому, что я пока еще не висел на копьях, никакого четкого плана у людей Мунро не было. А значит, оставался шанс разрешить дело миром, подобрав правильные слова. И поэтому я не торопился с ответом.

– Ты чего молчишь-то, интерфектор? – Улыбка худого стала шире, обнажились черные провалы отсутствующих зубов. – Может, с какой-нибудь упырихой миловался, а она тебе язык откусила? Всем известно, что вы любители такого дела…

«Лонгус», – вспомнил я. Так звали этого худого высокого беллатора с неприятным голосом. Именно его непристойная шутка про супругу Губы вчера чуть не спровоцировала драку. Благо вмешался командир и приструнил наглеца, но сегодня, похоже, он сам за старшего.

Копейщики закивали, выражая согласие с той глупостью, которую сообщил Лонгус, и немного опустили щиты. Вытянутые и похожие на капли воды, они висели на предплечьях и почти упирались острыми концами в землю.

Радовало, что крестьяне никакой поддержки гадким словам не выказывали, а скорее, наоборот – недовольно хмурили брови. Хотя, возможно, мне просто хотелось, чтобы это было так.

Руки слегка дрожали от волнения, а сердце спряталось где-то в животе, но сейчас я чувствовал себя гораздо увереннее, чем утром, когда впервые заговорил с Кирклином. Теперь меня уже не удивляла неприязнь людей, а звание интерфектора больше не казалось надежной защитой.

– Ты издеваешься надо мной? – Гримаса раздражения сменила улыбку. Лонгус сомкнул пальцы на рукояти меча. – Я спрашиваю, зачем ты приехал в нашу деревню?

За писклявыми нотками кроме злобы невесомой тенью проступала растерянность. Не знаю, что смущало беллатора, но с каждым мигом я все отчетливее замечал неуверенность, сквозившую и в движениях, и во взгляде.

Вряд ли его испугал мой чрезмерно грозный вид, однако стоило как-то воспользоваться подмеченной странностью. Отвечать на заданные вопросы бессмысленно – любые объяснения будут похожи на оправдания и только поставят меня в подчиненное положение. Чтобы не стать жертвой, я должен атаковать сам, пусть и используя в качестве оружия обыкновенные слова.

– А ты не рад визиту интерфектора? – Ничего лучшего в голову не пришло, но для начала разговора, думаю, сойдет и это. Сквозь сведенные страхом челюсти слова проскальзывали с трудом, но, надеюсь, это сочтут за высокомерие, а не за испуг.

– Н-нет, – будто поперхнулся Лонгус, скосив глаза в сторону. Однако через мгновение он уже вновь смотрел прямо. – Мне все равно! Я только хочу знать, зачем ты приехал!

Мужчина мельком оглядел соратников, словно ища поддержки. Такое ощущение, будто он не знал, как следует поступить.

– Ты мучил бедных животных и гнался за мной из-за этого? – Я старался выиграть время расспросами, чтобы подумать, но от волнения в голове шумела только пустота. – Ты не знаешь, чем занимаются интерфекторы?

– Знаю…

Мне показалось или Лонгус слегка побледнел? Не очень понятно, чего он боится, но пока мои слова явно останавливали его от решительных действий.

– Орден отправил тебя сюда? – прохрипел беллатор.

И вопрос, и интонация, с которой он был задан, подразумевали только один ответ.

– Да, – как можно более грозно произнес я. – Ордену не по нраву происходящее здесь!

Лонгус настолько побледнел, что это заметили даже его подручные. Один из них удивленно зашевелил густой каштановой бородой, а другой, кашлянув, сказал:

– Чего с ним болтать-то? Давай его… – Воин запнулся на полуслове, но быстро поправился: – Давай сделаем, как договаривались, и проблем не будет!

– Ага, – подтвердил бородач. – Чего нам этот Орден? Они вон с тварями снюхались, а мы их бояться должны?

Судя по выражению тощего лица старшего из беллаторов, страх теперь боролся с алчностью, а я, кажется, наконец понял – они собирались меня убить и обобрать. Кирклин упоминал, что Мунро охотно скупает черное серебро, и погоня за мной была организована только ради денег. Правда, писклявый и, видимо, не очень отважный Лонгус в последний момент решил узнать, уж не по поручению ли Ордена я здесь оказался и не будут ли меня потом искать.

Тоненькая вдруг дернула поводья, и я чуть не выпустил их из рук. Всхрапнув, она стукнула копытом и громко фыркнула, раздувая ноздри.

Обычно смирная лошадь отвлекла от раздумий, и я не успел похвалить себя за сообразительность. Правда, тотчас выяснилось, что торопиться с этим не стоило – буквально одна фраза, сказанная новым участником разговора, прикончила мою стройную теорию.

– Я так и знал, что ты интерфектор!

Теплый ветерок принес странные шипящие и шелестящие звуки, которые исторгала из себя огромная пасть, украшенная парой острых длинных клыков. В проеме между домами виднелась высоченная фигура моего «давнего» знакомого.

Один огромный шаг, и упырь вышел из тени, явив себя взорам окружающих.

Крестьяне, стоявшие ближе всего к порождению зла, молча бросились в разные стороны, расталкивая тех, кто пока еще ничего не понял. Люди запинались друг о друга, падали, но сразу же вскакивали на ноги, чтобы продолжить движение. Какой-то подросток покатился кубарем и влетел лбом прямо в мое колено – стук челюстей и глухой хруст стали предвестниками жгучей боли. Под кожу будто загнали раскаленную иглу, а сустав распирало изнутри.

Пробормотав что-то невнятное, мой невольный обидчик пополз в сторону, блеснув напоследок безумными глазами и бордовыми пятнами на белых щеках.