Ночь Огня

Я усмехнулся. Точно. Каким я был придурком.

И оставался придурком, но она все равно любила меня.

Рика сжала мои ладони и обняла в ответ.

– Я хотела новых ощущений, если испытывала их вместе с тобой, – призналась она. – Даже спустя столько времени ничего не изменилось.

Ни капельки.

Звучала музыка, дети смеялись, большинство из них понятия не имело о том, что случилось, хотя Рика рассказала все Атос.

Мы построили здесь нашу жизнь.

Одна жизнь. Один шанс.

– Никто нас не остановит, – прошептала Рика. – Никто нас не одолеет.

Я поцеловал ее.

– И мы не изменимся.



Эпилогмэдс



Я потер уши, чтобы хоть как-то заглушить шум вечеринки. Снова и снова я пытался не слышать болтовню, звон посуды, которую внизу убирали со стола, хлопанье дверей…

Мне нравился шум. Шелест дождя, щебетание птиц и свист ветра. Однако я не любил шум, который издавали люди. Из-за этого комната казалась маленькой. Слишком маленькой. Я не мог думать.

После подарков и угощений я проскользнул в ванную, закрыл дверь и постоял там пару минут – может, больше, – зажмурившись и потирая уши. Я ненавидел себя за то, что делал.

Я ненавидел себя за то, что это помогало.

И ненавидел себя за то, что приходилось прятаться.

И еще я ненавидел, как Ивар посмотрел на меня однажды много лет назад, когда поймал за этим занятием.

Теперь я научился следить за своим поведением. Я понял, что никогда не стану таким, как Ивар, и знал, какие стороны себя стоит скрывать.

Сидя на краю ванны и обхватив голову руками, я прислушивался к отзвуку собственного дыхания в ушах, слушал пульс и наконец почувствовал, как все замедлилось. Мое сердце.

Дыхание.

И мысли.

Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, чувствуя, как возвращаются спокойствие и уравновешенность.

Я встал и повернулся к зеркалу, приглаживая волосы с обеих сторон головы и убирая отросшие пряди за уши. Надо попросить отца отвезти меня завтра на стрижку. Обычно мы ездили в парикмахерскую каждую вторую субботу месяца, но я не хотел ждать.

Выдавив немного жидкого мыла на ладонь, я вымыл руки, вытер их, а затем провел пальцами по чистому черному костюму и поправил галстук. Привычка ощупывать одежду дарила мне ощущение безопасности. Словно я одет в доспехи.

Я вышел из ванной, выключил свет и направился в спальню мальчиков, которую мы делили, когда останавливались на ночь в Святом Килиане.

Позади меня раздался перестук каблуков, и я услышал голос мамы:

– Я принесла пижаму.

Я обернулся через плечо и остановился, разглядывая ее платье. Мне нравилось, когда мама наряжалась. Это красиво.

– Нет, спасибо, – ответил я.

– Разве ты не хочешь спать в чем-нибудь более удобном? – Она прищурилась.

– Мне и так удобно.

Когда мы вернулись в Святой Килиан, я принял душ и переоделся в свежий костюм.

Я двинулся дальше, но мама шагнула следом за мной.

– Мэдс, я…

Я дернул головой.


– Нет, не иди за мной. – Я повернулся. – Хочу побыть один.

– Я бы посидела с тобой перед сном, – возразила она.

У меня скрутило живот. Это последнее, в чем я нуждался. Мама просто пыталась вести себя так, как, по ее мнению, должны вести себя родители… или она решила, что я не понимаю, что мне нужно, – например, поговорить с ней, обняться или что-то в этом роде, – но ведь родители делают все только хуже. Я не нуждался в помощи.

– Нет, спасибо, – сказал я.

Ее глаза сузились от тревоги. Мама всегда будет волноваться, вне зависимости от любых моих уверений или действий.

Стиснув зубы, я заставил себя шагнуть к маме, а потом быстро обнял ее – дважды похлопав по спине. Я знал, это слегка ее успокоит.

– Я в порядке, – заявил я, развернувшись.

Я прошел по коридору и выдохнул, когда скрылся за углом, а мама не окликнула меня и не последовала за мной.

Повернув направо, в сторону спальни мальчиков, я обнаружил дядю. Он замер, встретившись со мной взглядом.

Я тоже остановился.

Что-то странное промелькнуло в его черных глазах – смесь веселья и интереса, – и я собрался с духом, когда он направился ко мне.

Мне нравился дядя Дэймон. Он не приставал ко мне с разговорами.

Обычно.

Я наблюдал за ним и напрягся, когда дядя наклонился, чтобы заглянуть мне в лицо. Запах сигарет наполнил мои ноздри.

– Я знаю, что ты сделал, – прошептал он еле слышно.

Я уставился на него.

– Если кто-нибудь из моих детей когда-нибудь окажется в опасности, не стесняйся сделать это снова, – продолжил он. – Ладно?

Я промолчал.

Но догадался, о чем он говорит.

Я не понимал людей. Они вели себя так, словно в большинстве случаев у них имелся какой-то выбор. Разве мне следовало бездействовать, когда те мужчины пришли за нами сегодня вечером?

Вот почему я держал рот на замке. Родители бы ужасно перепугались, если бы потеряли нас, хотя они все равно бы перепугались, если бы узнали, как я остановил тех мужчин.

Родители бы просто запутали меня. И я не мог взять в толк, чего они хотят.

Но дядя Дэймон не собирался заставлять меня отвечать на вопрос, на который он уже получил ответ.

И он не выглядел огорченным.

– Ты переживаешь по поводу того, что произошло? – добавил он.

Я опустил глаза.

Ложь заставила бы родителей волноваться. Правда заставила бы их тревожиться еще больше.

– Так я и думал, – ухмыльнулся он. – Если вдруг начнешь переживать, приходи ко мне. Хорошо?

Помедлив, я кивнул.

Он чмокнул меня в щеку, а затем выпрямился и двинулся дальше по коридору.

Дождавшись, пока дядя завернет за угол, я вытащил из кармана носовой платок и вытер табачную слюну с кожи.

Спрятав платок в карман, я вошел в темную спальню. Иварсен и младший устроились в противоположной стороне комнаты на односпальных кроватях, а Гуннар, завернув одеяло вокруг ног, лежал на постели, которая находилась возле моей.

Я волк в овечьей шкуре. Они не представляют, на что я способен, пока не становится слишком поздно. © Пенелопа Дуглас.«Панк 57»

Даг и Фейн спали в укромном уголке на чердаке, а спальня девочек располагалась по соседству.

Но, подойдя к кровати, я заметил, что на ней кто-то лежит. Я наклонился и увидел длинные черные волосы, рассыпавшиеся веером по подушке.

Октавия.

Я остановился, ощущая ее запах. Мама Октавии купила дочери личный шампунь, этим ароматом пропитались все ее вещи – и мои вещи, которых она касалась.