Никто не знает тебя

По тому, как сузились зрачки Гретхен, Рид предположил, что Маркони использовала против напарницы ее же собственные аргументы.

— Кому, как не тебе, понимать это! Ты выносишь вердикт, основываясь на эмоциях, причем на чужих эмоциях, которые ты сама не испытываешь!

— А ты чересчур непреклонна и здравомысляща! — Гретхен закусила нижнюю губу. — Как это нас угораздило поменяться местами?

— С кем поведешься, от того и наберешься, — буркнула Маркони. — И я бы не сказала, что я непреклонна.

— Непреклонна, да еще как, — с легкостью заверила ее Гретхен. — Другой вопрос: с чего вдруг?

— С того, что я поклялась соблюдать закон, — огрызнулась Маркони.

— Ну да, конечно, — протянула Гретхен, окидывая напарницу долгим задумчивым взглядом. — Однако временами ты не прочь его преступить, чем, собственно, мне и нравишься.

Брови Маркони изумленно поползли вверх.

— Тебе может что-то нравиться?

— Разумеется, — небрежно махнула рукой Гретхен. — Мне нравится, что ты не максималистка и держишь в узде чувства и разум. Но сейчас ты словно белены объелась. Ты ведешь себя как отъявленная максималистка. Почему?

Рид, с неослабевающим интересом вслушиваясь в разговор двух незнакомых ему женщин, прокручивал в голове все сказанные ими слова. Припомнив, с каким отвращением Маркони бросила ему в лицо: «…вы обвинили в убийстве собственную дочь», он непроизвольно вздрогнул.

— Вас злит, что я подставил Виолу, — догадался он.

— Чего? — разом воскликнули Гретхен и Маркони, в пылу перебранки совсем позабывшие о его молчаливом присутствии.

Выражение лица Гретхен резко переменилось.

— Надо же, как я ошибалась…

— Ушам не верю, где б это записать? — хмыкнула Маркони.

Дуло ее пистолета по-прежнему смотрело в грудь Рида.

— Ты принимаешь все чересчур близко к сердцу, — сказала Гретхен с задорным огоньком в глазах. — У тебя в голове полный хаос. Мы с Виолой смешались у тебя в одно целое, и теперь ты не в состоянии разобраться, кто из нас кто.

— Я прекрасно знаю, кто из вас кто.

— Не знаешь, — возразила Гретхен и как-то странно широко улыбнулась. — Так что позволь мне заметить: я не Виола. Виола действительно представляет опасность для окружающих и рано или поздно непременно кого-нибудь убьет.

— Откуда тебе знать? — скривилась Маркони. — Ты судишь ее по делам, которые она не совершила!

— Но совершит обязательно, — прервал ее Рид.

Он видел только два выхода. Первый — убить обеих и застрелиться самому. Когда копы найдут три мертвых тела, они, разумеется, выстроят некую цепь умозаключений, но звенья этой цепи никогда не приведут их к Себастиану. Этот выход Рида не устраивал. Он не хотел пятнать ошметки совести низким убийством.

Значит, оставалось одно — уговорить Маркони подтвердить его чистосердечное признание.

— Виоле нравится причинять боль. Страдания других доставляют ей радость. Она подвергает людей жесточайшим пыткам — медленным и мучительным. В будущем она несомненно кого-нибудь убьет, и я благодарен судьбе, что ни Себастиан, ни Майло не стали ее первыми жертвами.

Маркони переступила с ноги на ногу:

— О тебе, Гретхен, Шонесси думал точно так же, — заметила она. — Что однажды ты кого-нибудь укокошишь.

О Шонесси Рид не имел никакого понятия, но Гретхен томно, словно не находилась в эпицентре смертельно опасного хаоса, закатила глаза.

— Как только Шонесси обнаружил нож в ящике Виолы, он мгновенно вынес обвинительный приговор, не задав ни единого уточняющего вопроса. Не бери с него пример, Маркони. Дай бог ему здоровья, конечно, но он считает всех маленьких девочек потенциальными убийцами. Видимо, пересмотрел фильмов ужасов и теперь страдает навязчивой фобией.

Маркони промолчала, и Гретхен покосилась на Рида:

— Рид хотел оказать миру услугу, Маркони. Жаль, ничего у него не вышло.

И все — из-за Лены. Мысль об этом была ему ненавистна. Но если бы Лена не покончила с собой, разве кто-нибудь начал бы копаться в этом совершенно очевидном и сданном в архив деле?

С другой стороны, хватило бы ему духу жить так, словно ничего не случилось? Смог бы он по утрам смотреться в зеркало и не разбивать его кулаком, зная, что Виола осуждена гнить в тюрьме самого строгого режима?

Лена и Маркони уловили суть. В ту минуту, когда он решил обвинить в убийстве Виолу, он продал душу дьяволу.

— Хорошо… — протянула Маркони. — Допустим, я пришла на пять минут позже…

Мощная волна радости окатила Рида. Ноги его подкосились, он привалился спиной к стене и, не мигая, уставился на плюшевого медвежонка, с которым Майло обычно никогда не расставался.

Но они собирались в такой спешке, что медвежонка не нашли.


Спасибо доктору Гретхен Уайт — она предупредила их, позвонив. Его семья обязана ей по гроб жизни. Спасибо Лене — она позаботилась, чтобы он мог взять вину за убийство Клэр на себя. И Лене его семья также обязана по гроб жизни.

Наверное, час времени не так уж и много, но им хватило: они были готовы к побегу и давно согласовали каждое действие. Эйнсли помчалась в гараж за сумкой с вещами, а Рид прижал к груди сыновей, вознося хвалу Небесам, давшим ему возможность попрощаться с ними. Не в пример полугодовой давности.

Перед Себастианом Рид встал на колени. За последние шесть месяцев Себастиан изменился. Лицо потеряло детскую припухлость и нежность, в глазах появился холодный стальной блеск. Теперь Себастиан избегал отца и не ластился к нему, ища утешения.

Не давая сыну отвести глаз, Рид посмотрел на него в упор и сказал: «Ты хорошо держался, малыш, но ты вымотался. Пора на покой».

— У нас есть чистосердечное признание… — напомнила Гретхен. Маркони, похоже, не понимала, к какой неизбежной развязке все шло. Или не желала этого понимать. — И ты не нарушишь своего слова, верно?

В затопившем комнату молчании, безбрежном, как раскинувшееся до горизонта море, Рид, словно в отражении, увидел всю свою жизнь.

Каждую ошибку.

Каждую влюбленность.

Каждое несчастье. Каждый синяк и каждый смешок. Каждый малодушный поступок и каждый поворот не туда…

Пьянку на полу гостиной в новом доме Эйнсли. Дешевые места на трибуне стадиона «Фенуэй». Наблюдающих за игрой Лену и Тесс. Первый поцелуй с Клэр. И последний.

Теплый бок прижавшегося к нему Майло. Гордо вскинутый подбородок Себастиана, давящегося слезами.

И спокойные, внимательные глаза Виолы, так похожие на его собственные.

Не отводя от него пистолета, Маркони выдохнула еле слышное «верно».

Какое блаженство! Рид расслабился, и вспыхнувшая вновь надежда лесным пожаром охватила его тело. Встретив его взгляд, Гретхен слегка кивнула.

Рид улыбнулся и ей, и Маркони.

— Пора, — тихо-тихо сказал он. — Пора на покой.

Рид сунул пистолет в рот. И последнее, что он увидел, прежде чем нажать на курок, было мокрое от слез лицо Себастиана, шепчущего: «Да, папа, пора».





63. Гретхен. Наши дни…




Маркони плюхнулась на диванчик напротив Гретхен, и красная виниловая обивка жалобно скрипнула под весом ее тела. Гретхен ухмыльнулась.

— Ты что, ешь пиццу? — изумилась детектив, недоверчиво оглядывая внушительную маслянистую пепперони, которой Гретхен явно не собиралась ни с кем делиться.

— Да. Попробуй только стибрить кусочек — и я проткну тебя вилкой.

Пицца была для Гретхен священным даром, единственной слабостью, которую она позволяла себе после успешно раскрытого дела. Маркони вообще не следовало здесь сейчас находиться. Но раз уж она притащила запотевшие от холода бутылки пива, пусть остается и смотрит. И только.

Маркони закатила глаза, встала и направилась к раздаточной стойке, где заказала два куска пиццы. Вернулась и тихо села, молча прихлебывая пиво и глядя на Гретхен.

— Не нагнетай, — буркнула Гретхен с набитым сыром и соусом ртом.

— Думаешь, мы поступили правильно? — спросила Маркони.

Извечный вопрос, терзающий каждого совестливого эмпата на этой планете. Гретхен запрокинула голову и неудержимо расхохоталась. На глаза ее навернулись слезы.

— Надо же, как мы продвинулись за пару-то дней, а!

— Ну да. И теперь я сверяю нравственные ориентиры с моральными принципами социопата, — как обычно сухо и невозмутимо пошутила Маркони. — Похоже, я очутилась в альтернативной реальности.

— Добро пожаловать на темную сторону, дорогуша, — промурчала Гретхен. — Тут в любом случае веселее.

Маркони пульнула в нее скомканную жирную салфетку, и Гретхен скривилась от отвращения.

— Не забывайся, — зло процедила она, отбивая подачу. Лишний раз постращать Маркони не помешает. — Если мы с тобой приняли довольно сомнительное в нравственном плане решение, это вовсе не означает, что я…

— …что ты не проткнешь меня вилкой. Да-да-да, — Маркони, ничуть не испугавшись, нахально усмехнулась. — Однако ты позвонила Эйнсли до того, как прочла записку Лены.

Вместо ответа Гретхен невнятно хмыкнула: она так надеялась, что Маркони не станет поднимать эту щекотливую тему.

— Может, ты вовсе и не социопат? — поинтересовалась Маркони, впиваясь зубами в кусок пиццы.