Николай Хмурый. Восточная война

– Может быть, нам все-таки провести мобилизацию? – осторожно спросил Милютин.

– Мобилизация – это лучший способ избавиться от собственной экономики, – чуть подумав, произнес Император. – Даже если отбросить политические моменты. Да и сами подумайте. Взять толпу здоровых мужчин и, оторвав их от работы, кормить. Это какие убытки? А сколько семей окажется без средств к существованию или на грани нищеты? А сколько предприятий разорится? Каждая мобилизация – это беда… большая беда… Вы разве забыли, КАК ударило по бюджету проведение тех «османских учений»? Нет-нет. Война армией, поднятой по мобилизации, это крайняя мера. Так можно поступать только тогда, когда других вариантов не осталось. Мы не так богаты, чтобы заниматься подобной х… хм… Талейран в свое время сказал, что война слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным.

– Талейран ничего не понимал в этом вопросе! – возразил канцлер.

– Соглашусь. Звучит странно и даже обидно. Но на самом деле только звучит. Ключом к пониманию его слов является высказывание Клаузевица. Война – это продолжение политики иными средствами. Вы понимаете? То есть достижение каких-то прикладных, невоенных задач силами оружия. Война – это средство, инструмент, метод. И очень важно ею не увлекаться, не превращать все в войну ради войны, когда теряется ее смысл. Вот хотим мы завоевать какой-то клочок земли. Отлично. А сколько нам это будет стоить? Ведь война требует денег. Больших денег. А как быстро мы отобьем инвестиции? Сколько пользы будет приносить этот клочок земли? Ну и так далее… – произнес Император и замолчал. – Возьмем войну с османами 1877–1878 годов. Ради чего мы там вообще сражались? Возврат юга Бессарабии, Карской и Батумской областей – это хорошо. Но как дорого мы за них заплатили? Сколько нам стоила эта война?

– Но Ваше Императорское Величество, – снова возразил двоюродный дед. – А как же освобождение братьев-славян? Это было великим свершением!

– И где они теперь? Правильно. В кильватере германской политики. Мы их кому освободили? Пока они были в составе дряхлой Османской империи, нам от них пользы выходило много больше. Они турок дестабилизировали и давали нам постоянные поводы для войны. Я понимаю еще, если бы мы по типу австрияков приняли их под свою руку. Тут ладно. Но так… Мы заплатили за войну огромными деньгами и многими жизнями наших людей. А эти славные ребята, которых мы освобождали, сделали нам ручкой и ушли к соседям. Великое свершение!

– Кто же знал?

– Это было очевидно. Наши развитые регионы очень далеко. Рядом только дикая степь с пшеницей. А австриец – вот он, совсем рядом. И кадрами поможет, и промышленными товарами. Впрочем, это только подтверждает мои слова. Война не должна быть сама по себе. Война – это метод, средства для решения той или иной трудности в хозяйственной деятельности. Но мы отвлеклись. Андрей Сергеевич, займитесь вопросом мостов незамедлительно. Думаю, что недалеко от них нужно купить какую-нибудь недвижимость. Лучше хутора или усадьбы, чтобы иметь возможность принять оперативную группу. Накопить там все необходимое. Также вам нужно создать и подготовить отряды, которые выдвинутся к мостам для их уничтожения в случае опасности. Коллеги из силовых ведомств, я думаю, поделятся специалистами. Сроки горят, поэтому заниматься выращиванием с нуля у нас нет времени. Это ясно?

– Так точно, – хором ответили силовики и глава Имперской разведки.

– Тогда, Андрей Сергеевич, жду вас завтра вечером на доклад со своими мыслями и примерным планом работы. Сами понимаете – время не терпит.

– Слушаюсь, – щелкнув каблуками, козырнул изрядно загруженный глава Имперской разведки.

– А от вас, Дмитрий Алексеевич, – обратился он к военному министру, – я жду уточненных и обновленных планов мобилизации уже нашей армии. Это все, конечно, перестраховка. Но вы правы, друзья, эта игра становится слишком опасной. Великобритания бурлит, как вскипевший котелок с дерьмом. Она слишком привыкла действовать безнаказанно. Вильгельм довел до сердечного приступа Бисмарка. Франц-Иосиф продолжает безумствовать, занимаясь очередными провокациями под прикрытием Германии. Видимо, тавро на жопе жжет. А Франция… дерьмо… она что есть, что ее нет.

– У нас подписан и ратифицирован союзный договор, – заметил канцлер. – Как раз на такой случай. Франция не сможет остаться в стороне, если Австро-Венгрия или Германия объявят нам войну.

– Что помешает французам выполнить свои обязательства формально? Объявить войну. Провести мобилизацию. И сесть в глухую оборону, пока немцы и австрияки будут драться с нами? А потом заключить с ними белый мир? Молчите? Ничто не мешает.

– Они так не поступят, – твердо и уверенно произнес Великий князь Михаил Николаевич.

– Мне бы вашу уверенность, – покачал головой Император и, немного потерев лоб, снова повернулся к карте. – И да, чуть не забыл. Андрей Сергеевич, от вас ежедневная записка о том, как идут учения с максимально возможными подробностями…





Глава 4

1904 год, 11–14 мая, Хоккайдо




Твердо зная о том, что между Россией и Японией война неизбежна, Император занялся еще в 1890-х годах подготовкой разведывательной сети в стране Восходящего солнца. На первый взгляд эта задача выглядела чрезвычайно сложной из-за высокой национальной сплоченности японцев. Но выход нашелся, ибо лежал на поверхности и проистекал из проблемы. Японцы излишне снисходительно или даже уничижительно относились к другим народам. Поэтому айны, составлявшие абсолютную долю населения Хоккайдо, пришлись как нельзя кстати. В 1868 году они один раз уже пытались отделиться. Но не вышло. Да и раньше находились в весьма непростых отношениях с метрополией.

А дальше – дело техники. «Рыбаки» приставали к девушкам. Знакомились. Дружились. Потихоньку вербовали и подкупали. После чего завербованные айны расползались по всей Японии, основывая свои небольшие мастерские и магазинчики поближе к важным логистическим узлам. Ну и «родственников» регулярно встречали, что курсировали между ними, собирали сведения и налаживали иные формы связи.

Эта разведывательная сеть работала очень осторожно и не стремилась получить какие-то действительно секретные сведения. Они просто считали количество прошедших составов, отмечая, кто, куда и чего вез. Отслеживали движение кораблей. Ну и так – что-то из открытых источников да слухов черпали, люди ведь вокруг непрерывно болтали. То есть никак, никаким боком не выдавали своих целей. А потом, уже в Санкт-Петербурге, созданный Императором еще в 1889 году аналитический центр агрегировал и анализировал эти сведения. Что позволяло накапливать статистику, потихоньку разбираясь в том, как живут японцы и чем дышат. Так и вышло, что к 1904 году Россия уже держала «руку на пульсе» внутренних японских процессов, будучи в состоянии по косвенным признакам выявлять и оценивать военные мероприятия. Это-то и позволило Императору решиться на задуманное им предприятие, просто поняв, что оно возможно в сложившихся обстоятельствах…

В первых числах мая в порт Корсаков было доставлено несколько десятков малых самоходных десантных катеров. Простые, как мычание, цельносварные стальные конструкции во многом предвосхищали знаменитые LCVP[46]. Тупой нос с откидной аппарелью. Дизельный двигатель, мощностью в двести лошадей, разгонял это двенадцатиметровое «корыто» до восьми узлов по спокойной воде. Их просто погрузили на железнодорожные платформы и без всяких проблем довезли до порта. Благо что железнодорожная ветка Корсаков[47] – Сенявин[48] и Лазарев[49] – Хабаровск была уже построена и введена в эксплуатацию. Как и мост Восточный, по типу Бруклинского, перекрывающий судоходный проход в дамбе, что пересекала пролив Невельского.

Туда же, в Корсаков, был переброшен и лейб-гвардии Гусарский полк, и несколько казачьих сотен. И вот они все и начали в полночь с 10 на 11 мая форсировать пролив Лаперуза, стремясь достигнуть бухты Румянцева…

Александр осторожно вышел на опушку леса в самых сумерках и, откинув крышки с окуляров, начал с помощью бинокля изучать обстановку. Рядом бесшумной тенью скользнула немного странная фигура. Это была Норико, которой по случаю даже форму специальную пошили. Удлиненный, приталенный китель до середины бедра. Юбка из плотной ткани, чуть ниже колен. Укороченные кожаные сапоги. Широкий кожаный ремень с латунной пряжкой. Y-образная портупея. Кепи с жестким козырьком. И все в правильных для лейб-гвардии нашивках, куда Норико зачислили в звании младшего прапорщика[50] по особому распоряжению Императора. Как переводчика. Потому что уровень ее знания японского языка не вызывал сомнений, как и английского.

И ладно взяли на службу. Ей даже оружие выдали! Кинжал, понятно, как был, так и остался. Его никто не посмел трогать. Вдобавок она теперь носила пистолет «Люгер» в набедренной кобуре и легкий карабин «Маузер» на плечевом ремне.

Ну как карабин? Это была переделка самозарядного пистолета образца 1896 года, на который Император клюнул сразу. В чистом виде, как пистолет, «С96» был не нужен. Слишком тяжелый и неудобный. Но вот если его чуть-чуть довести до ума, он открывался с очень интересной стороны. Пистолет «С96» получил утолщенный десятидюймовый ствол, прикрытый перфорированным цевьем, заканчивающимся передней рукояткой. Также он оснащался штампованным плечевым упором, складывающимся поверх ствольной коробки, и съемным коробчатым двухрядным магазином на двадцать патронов. Основная рукоятка его изменена, будучи позаимствованной от пистолета «Люгер». Еще одним важным моментом был патрон – им стал английский «.360 Mars», кардинально повышая огневую мощь оружия по сравнению с оригинальным патроном. Только режим full auto не вводил, так как быстро это сделать было нельзя. В общем – красота, совершенно никак не вписывающаяся в военно-тактические и оперативные реалии европейской военной мысли. Европейские генералы просто не смогли оценить этот предельно странный на их взгляд образец оружия. А Император оценил. И, заказав доработку, даже договорился о строительстве специального завода «Маузер» в Ижевске для их выпуска с долевой прибылью.

Принятие Норико на службу стало важнейшим фактором ее примирения со случившимся. Она происходила из семьи военной аристократии и воспитывалась в очень строгих традициях, которые допускали и высшее ее проявление в роли онна-бугэйся, то есть женщины-самурая.

Служба Тенно – важно. Но только если Тенно твой господин. А мышление у сословия буке во многом оставалось еще феодальным и средневековым. Что, в свою очередь, открывало большое окно возможностей для маневра. Во всяком случае, в ситуации с Норико. Поэтому переход в другой род и зачисление на действительную военную службу смогли успокоить ее «тараканов» и привести к изрядному душевному равновесию. Тем более что на службу ее взяли не куда попало, а в личные телохранители Императора – лейб-гвардию, причем при личном участии Николая Александровича, оперативно отреагировавшего на такой прецедент. Более того – зачислили под личное командование супруга, выступавшего для нее в новых реалиях главой рода. Средневековый, феодальный мозг Норико был удовлетворен по полной программе. Большего она и пожелать просто не могла…

Тишина.

Жители деревеньки отправились спать. Бдели только пятеро военнослужащих. Это были раненые, оказавшиеся неспособными продолжить действительную службу на флоте и приписанные к одному из наблюдательных постов. Там ведь тоже кто-то должен был находиться. Никакой военной угрозы они не представляли. Взвод лейб-гвардии Гусарского полка их смел бы походя. Даже не заметив. Но имелась проблема – дежурный на телеграфе. Перерезать провод было нельзя, дабы не вызывать подозрения раньше времени. Но и давать возможность передать тревогу выглядело плохой идеей. Так что предстояло немного покрутиться…

Блок жестом подозвал командира первого отделения и отправил его на перекресток. Нужно было заблокировать дорогу. Второе и третье отделения направились севернее и южнее к побережью, чтобы никто туда не побежал. А он сам, выждав по часам контрольное время, выдвинулся с последним отделением в деревушку.

Дежурный телеграфист и его напарник сидели на террасе. Они пили чай и беззаботно беседовали, обсуждая прелести какой-то местной крестьянки. Довольно сально и пошло, надо сказать.

Норико, достав пистолет из кобуры, пошла вперед. За ней, в тени, держался Александр, державший в руках стандартный армейский карабин. Стандартный для Российской империи этой генерации, не имевший ничего общего со знаменитой «трехлинейкой» или чем-то подобным.

К 1904 году вся Имперская гвардия была вооружена очень необычным вариантом знаменитого «Винчестера», который долго и мучительно адаптировал Джон Браунинг под требования Императора.


С виду – вполне обычный «агрегат», издали. Из того, что бросалось в глаза наблюдателю со стороны, был отъемный двухрядный коробчатый магазин, позволивший заряжать карабин патронами 7х55 с остроконечной пулей. Однако это был просто приятный нюанс. Главное в плане армейской эксплуатации было то, что сборка-разборка неполная этого карабина осуществлялась без инструментов и довольно быстро. То есть повседневное обслуживание его было легким и удобным.

Другой немаловажной особенностью являлось то, что практически все детали выполнялись с использованием штамповки. Обширно применялась электросварка. Что делало ее не только очень дешевой, но и надежной. Тонких или каких-то сложных механизмов в конструкции «Винчестера» просто не было. Все детали крупные, крепкие, геометрически простые, позволяя выполнять их с минимальными допусками без особых проблем. Маленькие щели и зазоры, вкупе с конструкцией, всемерно затрудняли попадание грязи в ствольную коробку. А рычаг обеспечивал усилие, радикально превышающее то, на которое была способна «ручка» обычного «болта». Что, в свою очередь, давало возможность разрешать разного рода проблемы тупо за счет физической силы.

Плюсом шла и высокая скорострельность. Она и так была на уровне, оставляя далеко за бортом любые «болтовые» конструкции. Так и ее удалось поднять за счет внедрения отъемного магазина. Вот и выходило, что на вооружение Российской Императорской армии в 1893 году поступил надежный и дешевый карабин с боевой эффективностью едва ли не самозарядной винтовки. Да еще под патрон с умеренной отдачей и остроконечной пулей отменной баллистики.

Европейские армии этот «карабин Браунинга» оценили довольно скептично. Он ведь не вписывался в концепцию их военных доктрин. Да и скорострельность его казалась им излишней. А вот страны Латинской Америки, Абиссиния, Персия, Сиам и Гавайи очень даже оценили, буквально завалив комбинат Браунинга[51] заказами. Этим странам вопрос боевых качеств оружия и скептические оценки европейцев были неважны. В отличие от цены, которая била всех конкурентов, не оставляя им ни малейшего шанса.

А Браунинг расцветал, видя полный и сокрушающий успех их совместного с Императором дела. Он и поверить не мог в то, что сможет создать оружие, что станет выпускаться ТАКИМИ тиражами. И продолжал работать над совершенствованием технологии производства. Ну и над следующим этапом развития концепции – дешевыми патронами со стальными лакированными гильзами и опять-таки стальными пулями. Дела у него потихоньку продвигались, но не очень быстро. Однако, по его собственным прогнозам, в пределах трех-пяти лет он должен был запустить первую линию, проведя соответствующую модернизацию своего карабина под новые боеприпасы. Хромирование ствола там и прочее. Заодно и конструкцию слегка подправить, учтя опыт эксплуатации и производства…

Но мы отвлеклись.

Итак, Норико вышла на свет к крыльцу, на котором сидели эти два японских военнослужащих «с пистолетом наголо». За ней – в тени – расположились Александр с карабином в руках и еще пара бойцов.

– Что вы себе позволяете?! – рявкнула она на японском.

Те вздрогнули и испуганно обернулись. Вид женщины в форме их обескуражил. Настолько, что они даже не заметили пистолета.

– Встать! Смирно!

– Кто вы? – осторожно спросил перепуганный радист, выполняя, впрочем, ее приказ. Слишком уверенным голосом он отдавался.

– Молчать! Руки по швам! Почему воротник не застегнут?

Оба бойца задергались. Руки сначала выпрямили, подчиняясь предельно уверенному в себе командному голосу Норико, за которой в полутьме маячили едва различимые в темноте силуэты солдат. Однако почти сразу они оба подбросили свои «грабельки» вверх и начали лихорадочно застегиваться. Там ведь действительно и воротник был не застегнут, и часть верхних пуговиц кителя, из-за чего вид у них получался совершенно расхристанный. Что для военнослужащего, находящегося на посту в глубоком тылу, совершенно неприемлемо.

Тем временем с другой стороны крыльца поднялись четверо солдат и без лишних слов подхватили этих двоих за руки, выгнув ласточкой. Оба японца как-то обмякли, посчитав, что их арестовывают. Они ведь действительно нарушали, и сильно, устав о несении постовой и караульной службы. Поэтому поникли и скисли, не пытаясь сопротивляться или кричать. Им на заведенных за спину руках защелкнули наручники и увели немного в сторону.

Дальше было дело техники.

Повязали спящих. Развели сигнальные костры на берегу, чтобы десант не заблудился. Разбудили жителей деревни, собрав их вместе и взяв под охрану, дабы никто не сбежал. И стали ждать.

– Вы же японка, – тихо произнес пленный радист, глядя на Норико с нескрываемым осуждением в глазах. – Как вы могли предать?

– Я верна моему сюзерену, – холодно и отстраненно ответила она.

– Не понимаю вас. Я верен Тенно и готов отдать за него жизнь. И я не понимаю, почему вы служите этим северным варварам.

– К какому дому вы принадлежите?

– Я? Мои родители были простыми крестьянами.

– Хэймин? – скривившись, переспросила Норико. – Вы не поймете мотивы букэ-но-онна[52].

– Вы… – попытался что-то еще произнести этот пленный, но осекся, встретившись с ней взглядом. И потупился. А Норико хмыкнула и отвернулась, демонстрируя ему спину.

Чуть погодя из домика, где стоял телеграф, вышел Александр Блок.

– Все тихо? – спросил он по-английски у Норико. Этот язык они оба хорошо знали, что позволяло им довольно спокойно общаться только на нем. Пока, во всяком случае.

– Да, – ответила девушка, совершив поклон. Не кивок, а традиционный японский поклон, первое, что указывало в глазах пленных на очень многое. Александр чуть помедлил и вернул ей поклон, едва его обозначив.

Норико настаивала на этом ритуале с самого первого дня их отношений. И он довольно быстро сдался, уступив столь важным для нее традициям. Вот и игрались. Тем более что Норико эти ритуалы соблюдала и на людях, и когда они были наедине. Так что привыкнуть было несложно.

И Иошито это заметил, смотря во все глаза на происходящее и не веря им. Что-что, а английский язык он легко мог узнать. Не понимал, да. Но легко узнавал, так как видел и английских, и американских специалистов, находящихся инструкторами при их школе радистов. Даже у него учителем был англичанин, работавший через переводчика. Так что… Иошито просто не понимал, как такое могло произойти. Ведь получалось, что предавшая Тенно японка из сословия буке общалась с этими солдатами на английском. НА АНГЛИЙСКОМ!

Пленных свели на берег и, сняв наручники, срезали пуговицы на штанах, вынуждая солдат занимать свои руки полезным и важным делом. Тут-то Иошито и побежал. Но не от берега, а наоборот – в воду. Он ведь вырос в прибрежной деревушке и с детства умел плавать. Контузия во время последнего боя привела к списанию на берег, но она не помешала ему нырнуть и поплыть в черных ночных водах залива Лаперуза. За ним следом устремились и остальные пленные. Но слишком поздно. Впрочем, именно их тела и прикрыли его от пуль русских солдат…

Лейб-гвардии Гусарский полк переправился быстро. И сразу начал оперативное развертывание, пока переправлялись казачьи сотни и обоз. А с первыми лучами солнца перешел в наступление.

Где какие гарнизоны располагались на Хоккайдо, им было прекрасно известно. Как и их номинальность. Что привело к очень быстрым и простым победам, сопряженным с решительным продвижением. Стремительным настолько, что 14 мая фронт на Хоккайдо стабилизировался у основания полуострова Осима. То есть русские сумели занять практически весь остров. Но вот дальше – тупик.

Японские корабли перерезали снабжение через пролив Лаперуза и поддержали огнем свои войска на перешейке. Что остановило лейб-гвардии Гусарский полк и вынудило перейти к обороне, начав энергично и основательно окапываться. С наскока остров взять не получилось. Не успели. Впрочем, даже этот результат выглядел очень неплохо.

Кое-какие запасы боеприпасов и провианта на Хоккайдо десантные катера все же завести успели. Достаточные для того, чтобы японцы не могли быстро сковырнуть русские войска. А учитывая насыщенность лейб-гвардии Гусарского полка автоматическим оружием, артиллерией и специальными средствами, ситуация для японцев вырисовалась печальная. Ни шапками закидать, ни нахрапом не взять. Раз – и одним ударом у них отрезался целый остров. Ну почти целый. Второй по величине, к слову. С очень неплохими рыболовными и сельскохозяйственными мощностями. И вернуть его под свой контроль до успешного завершения материковой кампании они просто не могли, потому что именно там – в Маньчжурии – решалась судьба войны…





Глава 5

1904 год, 18 мая, Желтое море