Никита ищет море

Среда. Никита сражается за Спутника





Утром красная табуретка стояла перед бабушкиными воротами. Значит, Король, который не решился донести ее до бабушкиного дома вчера, пришел с табуреткой сегодня на рассвете и оставил ее на дороге.

Бабушка молча внесла табуретку в дом и поставила в кладовку. Никита только головой покачал – ему было жалко Короля, но как заставить бабушку полюбить плотника, он не знал. И вообще, разве можно заставить одного человека полюбить другого? Любовь как-то по-другому работает.

После завтрака Никита сел на велосипед и поехал искать Олю. Мышонок, как всегда, сидел в кармане кофты. Бабушка спросила Никиту, когда он уходил, не устал ли мышонок все время кататься в кармане. У бабушки было хмурое настроение. Никита заверил ее, что мышонок не устал.

Оли не было на дороге и не было около магазина. Зато там – около магазина – был Протоня. С прутом в руках он гонял визжащую собаку. Никита не сразу узнал знакомого пса – хвост, всегда торчавший вверх знаком вопроса, сейчас был жалобно поджат. Протоня замахивался прутом, пес, сжимаясь и моргая, шарахался в сторону, и Протоня громко смеялся. Никиту обожгло яростью. Он словно давно ждал ее, эту ярость, и теперь, когда она пришла, с ликованием ощутил ее бешеную силу. Бросив велосипед на асфальт, Никита подбежал к Протоне и врезался в него с разгона, надеясь повалить на землю. Протоня пошатнулся, но удержался на ногах.

– Ты чего? – завопил он визгливо.

– Оставь его! – крикнул Никита.

Он думал, что его крик будет похож на рычание зверя – такое могучее кровожадное чувство бушевало сейчас в нем, – но голос предательски сорвался.

– А тебе что? – взвизгнул Протоня.

Взмахнув прутом, он хлестнул Никиту по лицу. Тот успел заслониться руками, и прут словно огнем прошелся по коже и оставил по красной полосе на каждой руке. С гневным воплем Никита ринулся на обидчика. Его сжатый кулак угодил Протоне в бровь – Протоня вскрикнул тоненько, и Никита смешался. Он еще никогда никого не бил в лицо. Протоня скривился и бросил на Никиту затравленный взгляд. Его рука с зажатым в ней прутом вновь начала подниматься, и Никита как завороженный смотрел на этот прут, не пытаясь защититься.

– Это что еще за тра-та-та такая? – прогремело над их головами.

Две могучие руки ухватили их за уши – Никиту за правое, Протоню за левое, – и дернули так, словно хотели оторвать. Никита и Протоня хором взвыли. Продавщица, не разжимая пальцев-клещей, принялась выговаривать им:

– Чтобы я больше такого не видела! Уши оборву и не пожалею! Клопы подматрасные!

Она громко фыркнула, выпустила их уши и толкнула каждого в плечо – так, что они разлетелись в разные стороны. Протоня, с ладонями, прижатыми к пламеневшему уху, с повизгиванием убежал прочь. Никита постоял, тяжело дыша и бессмысленно глядя на продавщицу. Та окинула его грозным взглядом, развернулась и ушла в магазин. Никита огляделся. Велосипед валялся на асфальте. Пса не было. Никита спохватился, вспомнил о мышонке – в такой драке с ним могло произойти что угодно. Задохнувшись от страха, осторожно заглянул в карман. Увидел мышонка – живого, невредимого. Вытащил его, посадил на ладонь и, мгновенно ослабев, сам опустился на асфальт. Вышла продавщица, протянула мороженое. Никита помотал головой.

– Это за Спутника, – прогудела продавщица.

Никита поднял на нее глаза.

– Спутник – того пса так зовут, – пояснила продавщица.

Она наклонилась, положила мороженое на колени Никите и пошла обратно в магазин.

– А где он живет? – негромко спросил Никита. – Где он живет?! – крикнул он во все горло, когда понял, что продавщица его не слышит.

Она остановилась на пороге, повернула к нему рыжую голову и, помедлив несколько секунд, сказала:

– Вверх по улице, направо, после коровника налево.





Никита медленно ехал по улице на велосипеде. Мороженое было съедено. В кармане сидел мышонок. Проезжая деревенские дома за невысокими заборами, Никита задерживал на домах взгляд, пытаясь определить, похожи ли они на коровник. Он имел смутное представление о том, что такое вообще коровник. Понятно, что там должны жить коровы. Возможно, этот коровник похож на сарай. Но какого он размера? Во дворах рыли землю куры, лениво прохаживались пестрые кошки, бродили белые и рыжие дворняги – эти, когда Никита проезжал мимо, рысцой подбегали к воротам и несколько раз гавкали.

– Не бойся, они не выскочат, – говорил Никита, обращаясь к сидевшему в кармане мышонку.

За очередным двором с котами и курами открылось широкое пространство голой, истоптанной копытами земли. Пространство было окружено оградой, за оградой тянулось длинное серое здание без окон, перед зданием сгрудились пятнистые коровы – их было много, они мычали, топтались на месте и толкали друг друга боками. В нос Никите ударил запах силоса и навоза. Без сомнения, это был коровник. Никита проехал дальше, с удивлением и опаской разглядывая коров. Миновал коровник и, вспомнив слова продавщицы, свернул налево на грунтовую дорогу. Она шла к единственному дому – серому, давно не крашенному, с просевшей крышей. Хилый дощатый забор норовил завалиться назад, но буйно разросшиеся крапива и лопухи не давали ему этого сделать. Калитка была распахнута и висела на одной петле.

Никите стало отчего-то страшно. Не доезжая до этой вываленной наружу калитки, он затормозил, слез с велосипеда и осторожно приблизился к забору. Нашел щель пошире, приник к ней глазом. Он увидел заросший бурьяном двор, посреди которого был вытоптан небольшой пятачок. На нем в беспорядке валялись поленья, пустые бутылки, смятые сигаретные пачки, пакеты из-под семечек, тряпки. От пятачка к дому вела тропинка. Дом – кособокий, с маленькими оконцами, покрытыми многолетней пылью, с ржавой водосточной трубой – мрачно глядел на Никиту. Никита подался назад, намереваясь покинуть это неприятное место, но тут в доме что-то загремело, и через низкую дверь во двор вывалился человек. Он именно что вывалился, словно мешок с картошкой, и обязательно бы шлепнулся на землю, если бы в последний момент не ухитрился выбросить вперед одну ногу и две руки. С бормотанием человек оттолкнулся руками от земли, подтянул вторую ногу и распрямился. Никита с ужасом и любопытством разглядывал его, прижавшись к щели в заборе. Человек был невысокий, широкоплечий, длиннорукий, с опухшим лицом, косматой бородой, кривым носом и узенькими глазками. На нем были галоши на босу ногу, синие тренировочные штаны и расстегнутая клетчатая рубашка, открывавшая впалую грудь и круглый живот. Человек громко харкнул, сплюнул и двинулся по тропинке. И тут – Никита не поверил своим глазам – из-под прогнившего крыльца выбрался Спутник, поднял вверх свой вопросительный хвост и потрусил вслед за человеком. Человек остановился, почесывая живот и щурясь на небо, и остановившийся рядом Спутник мягко ткнулся носом в его синюю штанину. Не обратив на пса внимания, человек вышел на замусоренный пятачок и стал бродить по нему, раскидывая ногами бутылки и что-то разыскивая. Спутник с добродушным видом кружил рядом, и человек два раза его пнул, когда пес попался под ноги. Никита почувствовал, как к щекам прилила кровь, гулко застучало сердце. Спутник после каждого пинка поджимал хвост и испуганно моргал, но через мгновение к нему возвращалась его обычная доверчивость и он вновь принимался кружить по пятачку, преданно поглядывая на хозяина. Да, сомневаться не приходилось: этот человек, похожий на большую грязную обезьяну в галошах, был хозяином Спутника.





Хозяин Спутника испустил серию нечленораздельных возгласов и выудил из бурьяна топор – видимо, его-то он и искал. Ухватив одно из раскиданных по земле поленьев, человек поставил его стоймя и замахнулся топором. Пока он замахивался, полено упало. Человек изрыгнул проклятие, поднял полено и опять поставил стоймя. И опять замахнулся. Полено снова упало. Решив оставить полено как есть – лежащим на земле, – человек принялся бить по нему топором. Щепки летели во все стороны, Спутник щурился и вздрагивал, но продолжал вертеться рядом с хозяином. Когда хозяин наступил ему на лапу, пес взвизгнул и немедленно получил пинок. Никита зажмурился и отшатнулся от забора. Ему было горько и тошно. Такой человек не должен быть хозяином Спутника, но он – его хозяин. Спутник не должен терпеть побои от такого человека, но он их терпит. Никита должен войти в калитку и сказать, что нельзя так обращаться со Спутником, но ему страшно. Он боится этого человека. Тем более у него топор.

Никита попятился и вернулся с велосипедом на дорогу. Развернулся, отошел немного. Подобрал с дороги камень. Сел на велосипед, одну ногу поставил на педаль. Обернулся и швырнул камень в забор. Бум! И, вцепившись в руль и со всей силы налегая на педали, помчался прочь.





* * *






– Ты в Кузина камнем кинул? Совсем дурак? – спросила Оля.

– Я в забор кинул!

Никита ударил по рулю велосипеда кулаком. Ай, больно! Он затряс рукой и зашипел. Боль прошла, злость тоже, и Никита спросил с недоумением:

– А почему дурак-то?

Они стояли перед магазином – столкнулись нос к носу, когда Никита мчался по дороге, уезжая от страшного серого дома, а Оля выходила из магазина с буханкой черного хлеба и банкой сгущенки.

– Кузин – того, – Оля, запихнув буханку под мышку, освободившейся рукой покрутила у виска. – Ку-ку.

– Ку-ку? – растерянно повторил Никита.

– Ненормальный он! – пояснила Оля. – Если он видел, что это ты в него камнем кинул, я тебе не завидую.

– Я в забор! – повторил Никита.

– Ладно, может, он не видел, – успокаивающе сказала Оля, вытаскивая буханку из-под мышки. – Меня дома ждут. Вечером приду – покатаемся.

И, помахав зажатыми в руках банкой и буханкой, она пошла прочь.





* * *





Скорее к бабушке! Пусть она что-нибудь придумает! А еще лучше – позвонит папе и маме Никиты, чтобы они его срочно забрали домой!

Никита дрожащими руками отворил калитку, закатил велосипед во двор и, бросив его тут же на землю, побежал по саду с воплями: «Бабушка! Бабушка!» Не найдя ее в саду, влетел в дом, вихрем пронесся через комнаты насквозь и очутился на кухне.

За столом сидела бабушка и ела жареную картошку.

– Обедаю, – сказала она невозмутимо. – И тебе пора.

– Я… – начал было Никита, но бабушка остановила его жестом и показала на раковину.

Никита понял, что надо помыть руки. Тяжело дыша после бега, он помыл руки и, выдохнув, опустился за стол напротив бабушки. Та встала, взяла чистую тарелку и положила ему картошку.

Никита вновь открыл рот, чтобы начать говорить, но вспомнил о мышонке. Вынул его из кармана, посадил, как обычно, в лежащую на табуретке крышку. Дал кусок картошины.

– Приятного аппетита, – пожелала бабушка.

– Спасибо, – отозвался Никита.

Он взял вилку, поднес ее к дымящейся картошке. Что-то было не так. Никита поглядел на мышонка. Тот сидел, сгорбившись и опустив нос. На картошину даже не взглянул. Не обнюхал, не попробовал. Черные глазки-бусинки потускнели, усы повисли. Никита вскочил, взял синюю крышечку, выплеснул из нее старую воду, налил новую. Осторожно поставил рядом с мышонком. Мышонок продолжал сидеть, опустив голову.

– Что такое, Никита? – мягко спросила бабушка.

– Он… заболел, – неуверенно ответил Никита.





* * *





Мышонка в крышке перенесли в сад под большую яблоню. Никита бережно опустил крышку на траву в тени, разложил перед другом его любимые угощения – кусочек огурца, крошку сыра, зернышки сухой гречки и овсяные хлопья. Мышонок к еде не притрагивался. Никита решил сидеть около него, пока мышонку не станет лучше. Бабушка присела рядом на корточки.

– Это я виноват, – сказал Никита, помолчав.