Неназываемый

Адепты Бдения перенесли Ксорве к просвету в парапете – между крышей Могилы Отступницы и морем не осталось преград.

– Я не хочу, чтобы она страдала, – сказала Шутмили. Теперь Ксорве не видела ее лица, но голос ее не изменился. – Однако если иного выбора не дано, то я предпочитаю жить.

Ксорве раскачивалась как приманка на крючке. Пульс участился, как будто сердце наконец-то осознало опасность. Пелена начала спадать. Ксорве могла двигать запястьями и лодыжками, но пользы от этого не было. Канве остается лишь приказать адептам разжать руки – и на этом все закончится.

Ксорве всегда думала, что умрет в хаосе сражения, и надеялась, что в тот момент она не будет этого осознавать. Но то, что происходило, было не так уж и плохо. Правда не так уж и плохо. Восемь украденных лет и один короткий полет в пропасть.

– Шутмили, – сказала Канва. – В глубине души я восхищаюсь твоим упрямством. Правда. Но ты произносила имя этой девушки во сне неделями. Ты действительно дашь этому случиться?

– Вы никогда не думали завести хобби помимо работы? – спросила Шутмили. – Кажется, вам не помешает отдушина. Вы начинаете видеть заговор там, где его нет.

Оттащив Ксорве от края, адепты принесли ее туда, где стояли Канва и Шутмили, и отпустили. Ноги ее тут же подкосились, и она шлепнулась на бетон.

Канва посмотрела на Ксорве сверху вниз и пнула ее в плечо носком ботинка.

– Ты знаешь, какой выбор ты должна сделать, Шутмили.

– И вы знаете мой ответ, – откликнулась та.

Канва вздохнула.

– Ты осложняешь жизнь окружающим, – сказала она. – Ты сказала, что не хочешь, чтобы она страдала. Адепт!

Один из адептов подошел ближе. Его маска казалась дырой в небе.

И тут оцепенение резко прошло, к Ксорве вернулась подвижность, хотя она не могла встать. Что-то удерживало ее на месте, но не веревки. Что-то крутилось вокруг запястий и лодыжек, кожу начало покалывать, снова наползало оцепенение. Что-то ползучее обмоталось вокруг ее шеи, прижав голову к бетону.

– Хватит! – крикнула Шутмили. – Скажите им, чтобы прекратили!

– Ты передумала? – уточнила Канва.

– Идите к черту, – бросила Шутмили.

– Шутмили, – прохрипела Ксорве, борясь с ползучим существом и паникой, которые слились воедино. – Не…

Инквизитор Канва посмотрела на нее – темный силуэт в луче солнечного света. Ксорве прорычала сквозь стиснутые зубы.

Никто ее не спасет. Псамаг показал ей, что это может продолжаться очень долго.

Канва кивнула адпету:

– Еще раз.

Ксорве почувствовала, как что-то извивается у нее в горле, выпрямляет ноги и щупальца, словно превращаясь во что-то еще. Хрипло дыша, она сжала зубы и почувствовала, как существо ползет вверх, к ее рту. Адепты Бдения стояли и смотрели, как она задыхается.

Существо протиснулось между губами, дыхание почти остановилось, перед глазами потемнело. Затем существо, извиваясь, уползло прочь по бетону, и Ксорве сделала судорожный вдох.

– Попробуйте что-нибудь другое, – предложила Канва.

Один из Бдительных опустился на колени рядом с Ксорве и положил руку ей на лоб.

Ксорве глубоко вздохнула. Прохладный воздух обжигал рот. Не слушай ее, повторяла она про себя, как будто Шутмили могла прочесть ее мысли. Не нужно. Вспомни, как я тебя бросила. Она не решалась заговорить вслух – вдруг Шутмили решит, что она умоляет о пощаде или помощи.

Затем весь мир заслонила ужасная сияющая боль. Ксорве превратилась в безглазое, безголосое, безымянное существо – единый распутанный клубок сознания, оголенный и растворяющийся в огне. Она умирала, она уже была мертва – ни одно смертное существо не могло пережить такую боль.

Перед глазами она видела лишь маску адепта Бдения – будто один гигантский глаз, – а затем мир рассыпался клочьями пепла.

Ксорве услышала собственный крик. Она распростерлась на полу, руки и ноги были раскинуты, словно ее выставили на всеобщее обозрение.

Когда зрение вернулось, она увидела, что адепт Бдения держит в руках ползучую тварь – нечто членистоногое, но извивающееся, будто огромная сороконожка. Та пыталась высвободиться, то скручиваясь, то разворачиваясь. Спереди у нее были щупальца, похожие на изогнутые рога. Адепт по очереди ущипнул их кончиками пальцев в перчатках, а затем довольно буднично выкрутил.

– Шутмили… – сказала Ксорве. Стоило ей открыть рот, как она почувствовала, что ее шею сжимает еще одна шипастая ползучая тварь, лишая ее голоса.

Канва подошла к Шутмили.

– Если я ошибаюсь и она правда ничего для тебя не значит, то почему она здесь?

– Понятия не имею, – ответила Шутмили. И она не лгала. – Видимо, она отправилась за мной по своей воле, – замешкавшись на мгновение, Шутмили продолжила: – Тетя. Она не сделала ничего плохого. Нет причин ее мучить.

– Это полностью зависит от тебя, – заявила Канва.

– Жиури, – сказала Шутмили, не теряя самообладания. Ее глаза потемнели. – Отпустите ее.


– Ты знаешь, что должна сделать, – ответила Жиури.

– Хорошо, – сказала Шутмили. – Если вам так угодно.

Жиури не видела, что пальцы Шутмили медленно сгибаются и разгибаются, будто кольца дыма, а затем она сжала их в кулак.

Следом все пришло в движение. Шутмили развернулась на пятках, подпрыгнула и выхватила из ниоткуда клинок из посеребренного стекла, словно отломив кусок неба. Свет вспыхнул на клинке, будто брызги воды, – и с невероятной скоростью она вонзила меч в грудь одного из адептов Бдения. Он скорчился, громко хватая ртом воздух, и затих.

Другой адепт закричал, как раненый конь, и отступил, схватившись за грудь, словно пытался вытащить клинок. Его белая мантия потемнела – сначала покраснела, затем посерела, будто блестящие чернила разлились по воде. А затем он застыл статуей из серого камня.

Вытащив меч из груди мертвого адепта, Шутмили повернулась с отсутствующим, будто у лунатика, выражением лица и взмахнула рукой. Статуя разлетелась на осколки.

Все это заняло не более секунды. Небо над их головами забурлило и закрутилось в замкнутую спираль. Облака устремились в эпицентр, словно учуяли кровь. Небесная гладь начала собираться в складки и кружиться.

– Шутмили… – начала Канва. – Что ты творишь…

Ксорве приходилось видеть жестокие расправы и их последствия. Но то, что последовало дальше, больше напоминало побоище во сне, видение, кошмары воспаленного разума. Она не понимала, что происходит. Язык Верховного инквизитора Канвы превратился в хрустальный маятник, из ее глазниц посыпались жемчужины. Стеклянное лезвие Шутмили единым ударом распороло ей живот – внутренние органы превратились в сверкающий драгоценный камень, вывалившийся из раны под собственной тяжестью.

Трудно было сказать, в какой момент умерла Канва Жиури и умерла ли она вообще. Ее тело было изуродовано трансформацией. Если бы не отсутствующее выражение на лице Шутмили, это можно было бы принять за игру. В воздухе вокруг нее мерцали темные спирали, и Ксорве вспомнилось: Зинандур пытается найти путь обратно в миры смертных. Я могу стать вратами, через которые она вернется.

Ксорве плевать хотела на богиню-дракона, ее волновало, переживет ли это Шутмили. Тело протестовало, но она смогла перевернуться на живот и приподняться. Она не знала, сколько времени это заняло – секунды, минуты, часы?

Зато с Канвой точно было покончено. Неузнаваемое тело на крыше было усыпано драгоценными камнями, раны покрыты золотом. Шутмили неподвижно стояла над ней, тяжело дыша. Стеклянный меч валялся на бетоне – в какой-то момент она, казалось, решила использовать только руки. Ее окружали призрачные щупальца, которые колебались при каждом движении.

Ксорве села. Ей хотелось, чтобы Шутмили повернулась к ней и сказала что-нибудь – пусть даже «Уходи, Ксорве» – что угодно, лишь бы увериться, что это по-прежнему Шутмили.

Шутмили открыла рот, но так ничего и не произнесла. Ее била дрожь. В конце концов, она, кажется, начала молиться.

Ксорве удалось встать на ноги, и тут она заметила движение на другой стороне крыши. Кто-то поднимался по другой лестнице. Белый халат, черная маска, голубой пояс – еще один адепт Бдения.

– Шутмили! – крикнула она. – Берегись!

Глаза Шутмили потемнели, и она подобралась.

Ксорве бросилась к стеклянному мечу и схватила его. Чувство равновесия почти полностью вернулось к ней. Она не позволит Шутмили сражаться в одиночку, пусть даже против такого врага от нее немного пользы.

– Отступница, – сказал адепт. Его голос был искажен невообразимой болью. Он шел, спотыкаясь и прижимая руку к груди, прикрывая призрачную рану.

При звуках его голоса изуродованное тело Канвы пошевелилось. Оно неожиданно проворно поползло в сторону Шутмили, выворачивая конечности так, как они никогда не сгибались при жизни, – и, наконец, встало. Позади, будто кишки, волочились нити жемчуга.

– Она моя, – сказала Ксорве и бросилась вперед.

Такая схватка была ей куда понятнее. Все тело Ксорве ныло, форма и вес стеклянного меча были непривычными, но зато перед ней был враг, которого можно ударить, отбросить, сразить. Воскрешенная была медленной, неповоротливой и полусформированной, и хотя Ксорве не была уверена, что ей удастся ее упокоить, она хотя бы понимала, что делает в каждое мгновение боя. Это ничем не напоминало сражение между Шутмили и Бдительным.

Ксорве уже видела дуэль магов, но Сетенай и Олтарос были политиками, и у них были зрители. В этом же сражении не было ничего показного. Ни один не пытался переубедить другого. Они стояли лицом к лицу, молча, едва шевелясь, не сводя глаз друг с друга. Отступление было невозможно. Малейшее проявление слабости означало смерть.

Где-то в крепости находились еще два адепта Бдения. Ксорве и Шутмили нужно разобраться с врагами до их появления и до того, как Шутмили перейдет грань.

Ксорве ударила Канву в плечо. Клинок скользнул по перламутровой поверхности под странным углом, и не успела Ксорве снова замахнуться, как что-то ударило ее под ребра, и Шутмили закричала.

Труп Канвы ударил ее в живот. Золотые когти на ее руках были острыми, как ножи. Воскресшая вытащила обагренные кровью когти и вонзила их снова. Где-то на периферии сознания Ксорве ощутила боль, голова закружилась. Она продолжала сопротивляться, бешено рубила стеклянным мечом, но мир сузился, в глазах потемнело, меч выскользнул из рук, и она рухнула.





25

Стекло и пепел




Неназываемый позволяет многое, но не допустит нарушения условий сделки, сказала себе Оранна, когда над Могилой Отступницы занялся рассвет. Предательница, обманщица, убийца – да, она становилась ею, когда это было необходимо, но никогда не нарушала обещаний. И не собиралась отказываться от услуги, обещанной ей Ксорве.

И все же… она всю ночь кружила на катере, как нервный стервятник, примеряясь к туше острова-тюрьмы. Теперь солнце взошло, запас топлива почти иссяк, рано или поздно ее обнаружат. Проводить время в карсажийской тюрьме не входило в ее планы. Если Ксорве не подаст сигнал в ближайшие несколько минут, ей придется улететь.

Удовлетворенная этим объяснением, она устроилась за штурвалом. Мгновение спустя ее едва не сбил с ног жуткий яростный крик. Она уловила его не ушами, а внутри себя – так же, как услышала шепот Неназываемого.

О боже, подумала Оранна. Она убила адепта квинкурии.

Она тут же заложила вираж в сторону тюрьмы. Теперь уже нет смысла беспокоиться об оберегах – в глазах охраны это едва ли будет приоритетом. Крики все продолжались, превращаясь то в яростные вопли, то в бессловесный плач.

При приближении к Могиле Отступницы стало ясно, что дела обстоят куда хуже. Некоторые виды магических пожаров были видны за мили, они будто столпы пепла перед тем, как вулкан исторгнет свой яд.