Неназываемый

Ксорве не хотелось в этом признаваться, но это место обладало некой притягательностью. Несмотря на холод и темноту, в его архитектуре было что-то ужасно правильное. Она была рождена для таких мест. В том, чтобы вернуться в дом древнего божества, было что-то знакомое – вроде давно зажившей раны.

Сначала Тал гордился собой. Если не смог раздобыть Реликварий самостоятельно, попасть на борт имперского боевого корабля – не такой уж плохой вариант.

Ему даже нравилось первые несколько дней на фрегате. Следовало догадаться, что это плохой знак. Все на борту «Спокойствия» с давних пор ненавидели друг друга и не особенно это скрывали. Едва сдерживаемое недовольство карсажийцев вскипало вокруг Тала, и он с радостью погрузился в него, словно в горячий источник.

Офицеры и члены экипажа ненавидели инквизиторов. Инквизитор Канва не любила экипаж и просто презирала инквизитора Цалду, который отвечал ей недоверием.

Адепты квинкурии Бдения, кажется, были единственными, кто никого не ненавидел. От их молчаливой вездесущности у Тала бегали мурашки по коже – и все стало еще хуже, когда инквизитор Канва велела, чтобы один из них всюду следовал за Талом по пятам. От звука шагов в мягких туфлях ему хотелось кричать.

После трех дней пребывания на борту инквизитор Канва снова позвала его в свою каюту. Четыре адепта Бдения стояли перед столом вместе с четырьмя стражами. Проводив Тала в каюту, пятый Адепт занял свое место рядом с ними. У Тала был выбор: глядеть в глаза Канве или смотреть на адептов. Адепты выглядели жутковато, но всякий раз, когда он смотрел на Канву, ему тут же вспоминался генерал Псамаг в тот момент, когда тот собирался скормить кого-нибудь змее. Весь этот яркий, безумный энтузиазм.

– Мы находимся в одних Вратах от владений Антрацитового Шпиля, где, по свидетельству господина Чароссы, мы сможем отыскать нашего пропавшего адепта, – сказала инквизитор Канва с улыбкой, которая давала Талу понять, что если он солгал, его ждет ад. Несмотря на уверенность в своей правоте, Тал встревожился.

– Интересно знать, что беглянка намеревается делать с моей племянницей в таком месте, – продолжала Канва. – Есть идеи, господин Чаросса?

– Нет, – сказал Тал. Эта часть была ложью. Он точно знал, зачем туда направилась Ксорве, и готов был поспорить, что Шутмили сопровождала ее по собственной воле, но помогать Канве, которая ему не особенно нравилась, он не собирался. Ему было наплевать, сумеют ли они ее вернуть. Реликварий – вот его единственная цель. С ним он сможет наконец-то возвратиться домой.

– Я лично отправлюсь за Шутмили, – сообщила Канва. – Стражи, я прошу вас, равно как и четырех адептов Бдения, сопровождать меня в башню. Пятый адепт останется на борту «Спокойствия», чтобы обеспечивать связь. Господин Чаросса, я так понимаю, вы хотите присоединиться к нам?

Сильно сказано. Тал предпочел бы не оставаться с ними ни одной лишней минуты, но он потерпит, лишь бы добраться до Реликвария. И если люди Канвы смогут справиться с Ксорве, Оранной или кто там еще встанет у него на пути, тем лучше.

– Конечно, – ответил он.

– Видите ли, господин Чаросса, недавно у меня был некий неудачный опыт с пассажирами-иностранцами. Если вы каким-либо образом помешаете нашим действиям, я без колебаний прикажу Бдению остановить вас любым удобным для них способом.

Тал заверил, что будет хорошим мальчиком. Так он оказался во владениях Антрацитового Шпиля в окружении карсажийцев, которые ненавидели его не меньше, чем друг друга.

Канва вела себя точно так же, как Ксорве в подобных ситуациях, – то есть не обращала на Тала никакого внимания, двигаясь вперед в сопровождении двух стражей и одного адепта. Она изучила показания какого-то прибора и сверилась с картой пересохшего морского дна. Стражи и адепты разделились по парам, чтобы провести разведку с обеих сторон. Оставшийся адепт следил за Талом.

– А ты, видимо, неудачник, – заметил Тал. Ростом адепт был как все карсажийцы – на фут ниже Тала, но ничто не выдавало его настроение, возраст и даже пол. Все в нем было нейтральным.

– Не понимаю, – сказал адепт. Это была простая констатация факта, он не просил объяснений, но Тал не нуждался в приглашении.

– Тебя оставили нянчиться со мной, – сказал он. – Держу пари, тебе и кофе приходится на всех готовить.

Адепт помолчал.

– Чушь, – заявил он с той же непреклонностью.

– Говори что хочешь, но готов поспорить, что это тебя гложет, – сказал Тал.

– Вы пишете правой рукой, господин Чаросса? – спросил адепт.

– Что? – удивился Тал. – Да.

– Из этого не следует, что ваша левая рука чем-то хуже. Разве один глаз для вас ценнее другого?

Адепт не повышал голоса, но в его словах явно звучала угроза лишить Тала ненужного глаза. Уши Тала непроизвольно дернулись, когда он покачал головой.

– Оба глаза важны, – продолжал адепт. – Это тело гарантирует, что вы не будете препятствовать инквизитору Канве, пока другие мои тела выполняют более важные задачи. Так вам понятнее?

Тал скривился.

– Вы один и тот же человек, – сказал он. Ему пришла в голову мысль: – Вы когда-нибудь…

Адепт повернул к нему пустое лицо, и Тал передумал.

Адепта Бдения он больше не задирал и молча шел, глядя, как на горизонте вырастает Антрацитовый Шпиль. Инквизитор Канва вернула ему меч. Он не сомневался, что оружие ему сегодня пригодится.

Где-то через час адепт, шагавший рядом с Талом, замер как вкопанный. В своей неподвижности он скорее походил на бутылку, обернутую белым шелком, чем на человека. Тал помахал рукой у него перед глазами – вернее там, где под маской, по его расчетам, должны были находиться глаза.

– Эй, – сказал он. – Что происходит?

Бутылка молчала. Тал не рискнул схватить адепта за плечи и встряхнуть.

Он внезапно понял, что впервые с того момента, как он попался на глаза карсажийцам на борту «Спокойствия», за ним никто не следит. Канва и ее команда шли впереди, но если он не станет мешкать, они нескоро заметят его отсутствие. В нем зудело желание сбежать, как будто он вернулся в школу и отчаянно пытался увильнуть от сдачи экзамена, который, Тал был уверен, он провалит.

Но теперь он куда лучше понимал, какие могут быть последствия. Попытка побега до того, как они доберутся до Шпиля, лишь разозлит Канву.

– Эй, Инквизитор! – крикнул он вместо этого. – Твой волшебник сломался!

Они не обернулись. Как выяснилось, они тоже остановились – их адепт точно так же замер на месте. Прежде чем Тал успел что-то сделать, адепт рядом с ним закричал.

Крик этот напоминал вопль животного или ребенка. Тал многое повидал в своей жизни, но раньше он, по крайней мере, понимал, что происходит, и сколько это может продлиться. Тут же адепт кричал так, словно впервые испытывал боль. Адепт впереди тоже закричал, посылая волны ярости и отчаяния в изменчивое небо.


Спустя мгновение рев стал невыносимым. Тал зажал уши руками и снова окликнул остальных, но из-за криков его никто не услышал. К нему подбежала одна из стражей.

– Их можно как-то заткнуть? – спросил Тал.

– Инквизитор пытается их успокоить, – проревела страж.

Крики резко прекратились, адепт сжался в клубок на земле. Тишина оглушала почти так же, как вопли, отдаваясь звоном в ушах Тала. Казалось, его ударили.

– Вот и доверяй гребаным магам, – прошипела страж. Перебросив через плечо бесполезного адепта, она направилась в сторону Канвы. Тал решил последовать за ней.

Канве тем временем удалось успокоить второго адепта. Приподняв маску, он пил воду из фляжки. Тал как зачарованный стоял, уставившись на дряблый подбородок и кривоватые зубы, но стоило ему подойти поближе, как адепт убрал фляжку и снова натянул маску.

– Шпиль охраняется, Инквизитор, – сказал он надтреснутым, будто пересохшая земля, голосом. – Мои разведчики обнаружены и выведены из строя.

– Как? – спросила Канва. Тал позавидовал ее самообладанию. Голос ее звучал так, будто она отчитывала слугу за остывший суп.

– Это нечто древнее, Инквизитор, – пояснил Бдительный. – Башня была возведена задолго до того, как появился Квинкуриат. Оно приняло меня за своего рода божество. За угрозу.

– Почему защита все еще работает? – нахмурилась Канва. – Этот мир мертв.

– Антрацитовый Шпиль был престолом Ирискаваал Тысячеглазой, – ответил Бдительный. – Ее сила сохранилась.

– Ясно. А что значит «выведены из строя»? – уточнила Канва. Подняв голову, она заметила Тала и его спутников и кивнула стражу, которая уложила потерявшего сознание адепта на землю.

– Не знаю, – ответил Бдительный. – Я потерял с ними связь. – Сейчас адепт как никогда напоминал человека. Растерявшегося человека, которому вдруг приставили нож к ребрам.

– Хорошо, – сказала Канва. – Это тело живо, как и тело Второго из Бдения. Можно с уверенностью предположить, что остальные тела тоже выжили и сопровождающие их стражи обеспечат им защиту. – Она в задумчивости закрыла глаза, а затем указала на женщину-стража, которая привела Тала. – Страж Балшу, вы останетесь здесь, с Первым и Вторым из Бдения. Бдение, когда вам удастся восстановить связь, прикажите адептам собраться здесь и вернуться на корабль вместе с Балшу и оставшимися стражами. С моей стороны было бы безответственно и дальше подвергать Бдение риску.

Вздохнув, Канва пальцами сильно сжала переносицу. Типичный, по мнению Тала, жест человека, жалеющего, что Ксорве вообще появилась на свет.

– Страж Зилья, вы отправитесь со мной в башню. Как и вы, Чаросса, насколько я понимаю.

На месте стража Зильи Тал спросил бы, не безответственно ли подвергать риску его. Но Зилья просто кивнул.

Что до самого Тала, его давно не используемое чувство самосохранения приказало долго жить.

– Вперед, – сказал он. – Мне уже не терпится.



Тронный зал Тысячеглазой Госпожи был освещен лучами безупречного заката – красно-золотого, застывшего за миг до того, как мир погрузился во тьму.

– Нам светит солнце Старой Ормарии, – заметила Оранна. – А ведь с ее гибели прошло три тысячи лет.

– Все миры исчезают. Силы иссякают. Сознание меркнет. Ничто не сохранится.

Когда Ушмай не знала, что ей ответить, она цитировала Писание, но в данном случае строки оказались уместными.

– Имя ему – Опустошение, – подхватила Оранна. Неназываемый сейчас находился очень далеко от нее. Его голос ослабевал по мере того, как они углублялись в башню. Сначала она испугалась, но Неназываемый был рядом с тех пор, как она научилась формулировать мысли, и он не бросит ее. Он знал, что она задумала, чего добивается и что она готова дать взамен.

Убранство тронного зала было простым, как и во всей башне. Огромная, высокая, пустая комната из холодного серого камня. Здесь не было никаких украшений, но она в них и не нуждалась – ее освещал кровавый свет.

В молодости Пентравесс захаживал в этот зал. Здесь он искал покровительства Ирискаваал, и она сделала его великим. Она питала его, не иссушая.

Пентравесс и Тысячеглазая Госпожа не были исключением из правил. То, то случилось однажды, может случиться вновь. Это они создали мир таким, каким он стал. С помощью знаний, сохраненных в Реликварии, Оранна и Неназываемый смогут по своему желанию изменить его.

В дальнем конце комнаты, под апсидой, стоял длинный стол, а на нем – кубок. Достав Реликварий из кармана, Оранна поставила его на стол. Едва ли он откроется просто так – и действительно, не открылся.

На стене над столом, будто зеркало в раме, висела огромная каменная плита, отполированная до зеркального блеска. Нечто похожее висело и в Пустом Монументе, но там был обсидиан, а здесь – зеленый хризопраз. Все подобные святилища устроены по одной схеме: алтарь, чаша для подношений, зеркальная поверхность. Готовая машина для прорицания. Единственное, чего не хватает, – достойного подношения.

Карсажийцы кормили своих богов, будто младенцев, хлебом, молоком и прочей пищей. Младшие божества выживали на меде и морской воде. Но Тысячеглазая, как и Неназываемый, была древней богиней, и ей нужны были жертвы посерьезнее.

– Ушмай, – сказала Оранна. – Подойди, будь добра. Время пришло.



Когда Ксорве и Шутмили вошли в тронный зал, он был залит светом, навевавшим мысли о гибели мира. У алтаря, будто за обеденным столом, сидела кудрявая девушка. Ее голова покоилась на сложенных руках. Возможно, она дремала. Только лужа крови выдавала, что она мертва. Из-за нее желтая мантия отсвечивала розовым.

У другого конца стола, спиной к ним, стояла Оранна. Склонив голову, она закатала рукава мантии, и с ее обнаженных рук в серебряную чашу, потекла кровь, похожая на чернила. Оранна была бледной, как капля дождя, и дрожала. На столе рядом с ней стоял Реликварий.

Ксорве сделала шаг вперед. Шутмили поймала ее за рукав и вовремя дернула назад – сработал оберег, и зал окатили потоки света и жара. Волосы Ксорве встали дыбом, она вздрогнула, но Оранна ничего не замечала. Она смотрела на огромную плиту из зеленого камня. Ее отражение раскачивалось, как голова кобры.

– Осторожно, – прошептала Шутмили. – Здесь есть и другие заклятья.