Небожители Севера
Часть 37 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— О чем же, — нахмурился тот, и в его глазах снова вспыхнуло подозрение.
Его рука дрогнула и медленно стала выпутываться из руки Мариэльд.
— Не переживай. Единственное, о чем я тебя попрошу — позволить моим слугам тебя подстричь! — расхохоталась графиня, увидев недоумевающую физиономию сына.
— Но чем плохи мои волосы? — искренне удивился Уильям, дотрагиваясь до своих черных густых волос, что лежали на плечах волнами и блестели подобно перьям ворона.
— Юлиан, как говорят в Ноэле, «мужчинам с длинными волосами нужно быть либо на Севере, либо в свинарнике». Звучит грубо, но отражает отношение к ситуации полностью.
Уильям поморщился от своего нового имени. Юлиан! Но на кону была жизнь матушки, если эта загадочная женщина не обманывает. И она сама же дала добро уйти при желании. Неужели она не ищет от него выгоды? Нет, Уильям не верил, он теперь знал, что улыбки и открытые взгляды — это все фальшь. В свое время Филипп, будучи для него небожителем и едва ли не отцом, также тепло смотрел на него своими синими глазами. И тот, веря в светлые отношения между ними, доверял ему без сомнений, чисто и преданно. Чем это все закончилось?
Кто знает, что скрывается за улыбкой этой красивой женщины в годах? Она старше Филиппа, и намного. Наверняка куда более искушена в искусстве обмана.
А с другой стороны, куда ему идти? Он одинок и более не желает видеть тех, кто хотел его смерти: ни Филиппа, ни Йеву. Рискуя своей жизнью, он спас того, кому должен был передать дар — ирония судьбы. Насмешка, не иначе! Жизнь, пустая и бессмысленная, давила на него, угнетала, а обида на род Тастемара сжигала сердце и воспаляла разум.
Так какая, собственно, разница, умрет он или нет? Но, быть может, хотя бы увидит свою родную мать и поможет ей, если эта женщина не соврала.
Будь что будет!
В дверь без стука вошел долговязый вампир худой, как скелет, и одетый в серые шаровары с завышенной посадкой и белоснежную рубаху с высоким воротом, плотно облегавшим шею. В его руках был таз, а на боку висела витиевато украшенная тканевыми цветами кожаная сумка.
Он окинул комнату взглядом прищуренных глаз, и его губы, обрамленные короткими и чудно остриженными усами, расплылись в раболепной улыбке. Поклонившись, он сказал:
— Моя госпожа! Доброго утра вашему сиятельству! Вижу, что и ваш сын уже проснулся. Как я вовремя! Не поверите, бежал со всех ног, чтобы успеть сюда к рассвету.
— Я ждала тебя раньше. Займись им, — властно произнесла графиня Ноэльская, указывая на сына.
Смирившись с ситуацией, где он снова стал заложником обстоятельств, Уильям глубоко вздохнул и сделал шаг в сторону цирюльника. Наконец, когда мысли в голове чуть успокоились, он прислушался к своим ощущениям. Удивительно, но перед глазами уже не плыло, а рана на шее, кажется, стала затягиваться. И даже не рана, а раны, рваные, выгрызенные клыками Старейшин, что цеплялись ему в глотку на обряде памяти. И он шел, почти не хромая, вот что было вообще невероятно!
— Сколько я спал? — резко спросил он.
— Присаживайтесь, — произнес нетерпеливо цирюльник с Ноэля и пригладил свои забавные усы, короткие, но фигурно подстриженные, обвивающиеся вокруг его тонких губ по контуру. — Мне уже не терпится приступить! Руки так и чешутся от желания придать этой необузданной гриве формы, подобающие сыну графини!
Уилл смиренно сел в кресло, уставился отрешенным взглядом в пол и уже совсем забыл о своем вопросе. Впрочем, Мариэльд не стала отвечать — она, взглянув на сына, попросила цирюльника не трогать щетину на его щеках, а после устроилась на кушетке около большого окна и прикрыла глаза.
Около уха защелкали ножницы. Уильям на мгновение отвлекся от тягостных дум и увидел упавшую на пол прядь черных волос. Морщась от мелькающих у лица ножниц, он принялся снова вспоминать обряд памяти, пока его волосы сыпались на каменный пол.
Уильяму показалось, что Горрон де Донталь смотрел на него во время суда сочувственно и, можно сказать, даже печально. Пожалуй, что к нему единственному он теперь не испытывал отвращения и ненависти. И что-то подсказывало молодому Старейшине, что Горрон пытался ему помочь, но делал это, возможно, слишком деликатно, не смея мешать своему старому товарищу.
За окном улеглась буря, и теперь тихо шел снег, белоснежными хлопьями налипал на толстое стекло и тут же таял. Значит, в Офурте в полном разгаре уже зима. В комнате было свежо, хотя и горел камин. Но камин был всего один, и его явно не хватало большой спальне с тремя полуциркульными окнами, которые заметно холодили помещение.
«Этот замок строился не для людей», — подумал Уильям, и от этой мысли его передернуло.
— Ай, господин, не шевелитесь! — воскликнул недовольный цирюльник и раздраженно причмокнул губами.
Чуть погодя он спрятал ножницы в сумку и достал оттуда несколько серебряных и тонких трубочек с витиеватым выбитым узором и принялся колдовать что-то на голове Уильяма. Тот, мысленно наплевав на то, что творят с ним, стал подсчитывать, как быстро они достигнут Офурта. Две недели до Брасо-Дэнто, потом несколько дней до Больших Вардов. Ну предположим, три недели в пути, а дальше он уже решит, уходить или оставаться.
— Госпожа, — тихонько обратился он к женщине, что, казалось, дремала.
— Да, Юлиан. — В ту же секунду глаза Мариэльд открылись и она взглянула на сына ясным голубым взглядом.
— Когда мы покидаем Молчаливый замок? — поинтересовался Уильям, морщась от имени, которым его назвала эта женщина.
— Выезжаем завтра утром, сразу же после окончания ужина.
— Какого ужина, госпожа?
— Сегодня вечером мы спустимся в Красный зал, где соберутся те, кто еще не уехал. Согласно традициям, мы пообщаемся под музыку, обменяемся новостями и разъедемся снова на сотню лет. — графиня развернулась и посмотрела на Уилла. — Хорошо получилось, мне нравится.
Цирюльник пригладил свои забавные усики и удовлетворенно посмотрел на свое творение. Затем чуть шепелявым голосом с акцентом произнес:
— Да, госпожа! Теперь ваш сын выглядит вполне по-ноэльски. Никаких северных патл, свисающих до плеч. Хотя я бы все-таки сбрил его щетину до идеально гладкого состояния. Но, раз вы пожелали её оставить, то пусть будет так. С щетиной он выглядит старше.
Уильям нахмурился и попытался коснуться привычным жестом прядей волос чуть ниже ушей, но схватил лишь воздух. Тогда он поднял руку выше и нащупал короткие волосы с прямым пробором, зачесанные назад. Впрочем, передние пряди вдоль линии волос все равно пытались опуститься на лицо, и цирюльник, нанизав на них серебряные трубочки, уложил назад.
— До вечера еще целый день, так что вставай, прогуляемся по саду. Юлиан, и перестань возвращаться мыслями на суд. Это ничего не изменит.
— Извините, госпожа, не могу. Воспоминания сами все время возвращаются.
— Сейчас ты один из нас. Что же касается Филиппа, то просто не обращай на него внимания — он для тебя более не существует. Будь смелее, мой мальчик! — произнесла ровным голосом графиня Лилле Адан, затем обратилась уже к цирюльнику. — Пайот, позови служанку, пусть принесет мне черно-серое платье с серым плащом, а Юлиану выдаст черный комплект также с серой накидкой. Да поживее!
Поклонившись, шустрый цирюльник схватил таз и быстренько ретировался из спальни со своей цветастой сумкой на плече. Улыбнувшись сыну, Мариэльд неспешно, чинным шагом прошла вслед за Пайотом и покинула комнату. Уильям остался наедине сам с собой, но, впрочем, ненадолго. Уже спустя пару минут в комнату после короткого стука залетела сероглазая стройная девушка и низко ему поклонилась.
— Здравствуйте, тео Юлиан! Хозяйка сказала выдать вам черный комплект… Ага, да вот он!
Произнеся это, юркая служанка подбежала к креслу и отобрала черные шаровары до голени, которую прикроет сапог, белоснежную рубаху с узким рукавом и традиционным высоким воротом-стойкой, кожаный дублет с выбитым рисунком Олеандра и серый теплый плащ, весьма простой, но без меха и с прорезями для рук, а также с высокой стоячей горловиной, закрывающей подбородок. Черные кожаные перчатки, коричневые сапоги и черные чулки — все это дополняло ансамбль традиционного ноэльского костюма для холодного времени года.
— Вам помочь? — сероглазая девушка, с чуть курносым, но все же милым носиком, приятно улыбнулась.
— Нет… — покачал головой Уильям.
Выбежав из спальни, но оглянувшись около дверного проема, чтобы взглянуть еще раз на печального господина, девушка вернулась в свою комнату, где принялась тихонько рассказывать таким же слугам о новом сыне хозяйки — красивом, высоком, но молчаливом и с мрачным выражением лица.
Уильям с удивлением растянул шаровары, которые были не такие уж, в общем-то, и широкие, и удивленно оглядел их. Но выбирать не приходилось — он натянул белоснежную нижнюю рубаху, потом темные чулки, черные шаровары, намотал голубой кушак на штаны и надел приталенный укороченный дублет из кожи. Накинув сверху плащ и просунув руки в прорези, он отметил, что это очень удобно. Обувшись и натянув перчатки, он полностью зашнуровал плащ, украшенный по кайме черными Олеандрами. Впрочем, Уильям не знал названия этих растений, они для него были просто цветами.
Он собрался с силами, и глубоко вздохнув, вышел в коридор, где его уже ожидала графиня, облаченная в черное платье и серый плащ, такого же кроя, как и у Уильяма.
Мариэльд развернулась и пошла по коридору к лестнице, а за ней по пятам следовал ее сын. Но он пока не очень-то и рад был этому статусу, к тому же его коробило от одного только нового имени — Юлиан.
Однако он был заложником ситуации и ему оставалось лишь смириться с ней ради настоящей матери.
Семейство Лилле Адан спустилось по лестнице, где им встречались лишь слуги — те глубоко кланялись и бежали дальше по своим делам. Хромота Уильяма все же прошла не до конца, но насколько же лучше он себя чувствовал — не передать словами.
— Госпожа, — почти шепотом промолвил он, словно боясь нарушить тишину Молчаливого замка. — Долго ли я спал? Мои раны почти затянулись…
— Недолго, всего день. Просто хорошая медицина творит чудеса подобно магии, — улыбнулась графиня Ноэльская, продолжая спускаться по широкой каменной лестнице на первый этаж. — У нас и своя регенерация неплохая, но зачем страдать, если можно заживлять раны еще быстрее?
— Понятно.
Он не знал, о чем можно говорить с этой еще чужой для него женщиной. Нет, вопросов у него было много, в другое время и, возможно, при других обстоятельствах он бы уже расспрашивал Мариэльд обо всем. Однако настроения и желания говорить с кем-либо у него не возникало, как, впрочем, и прогуливаться по саду. Но разве он мог отказать той, что обещала исцелить его родную мать?
Старейшины зашагали по длинному и прямому коридору первого этажа, где их шаги разносились эхом, затем прошли мимо главного входа, который оказался наглухо закрытым. Уильям уже было нахмурился и хотел спросить, куда они направляются, но, пройдя еще немного, Мариэльд повернула налево и они оказались напротив небольшой железной двери. Слуга, вышколенный и вежливый, поклонился и открыл дверь.
После темноты Молчаливого замка Уильям на мгновение ослеп, прикрыл глаза рукой и прищурился. Снегопад успел укрыть землю белым пуховым одеялом, и даже деревья темного леса за невысокими воротами уже обрамляли шапки из снега. Уильям огляделся, вспомнил зимний Офурт, детство и на мгновение улыбнулся.
— Ну вот. А кто-то хотел остаться в комнате, — хитро улыбнулась графиня.
Тот смутился, опустил руку и тоже ответно улыбнулся, потому что воспоминания детства всегда приятны и греют душу даже в самые черные дни.
— Такое чувство, что вы читаете мои мысли, госпожа…
— В твоем случае это не требуется. У тебя все на лице написано, Юлиан.
Мариэльд де Лилле Адан медленно пошла по усыпанной снегом дорожке, оставляя аккуратные неглубокие следы. Уильям следовал за ней, но вскоре поравнялся.
— Госпожа…
— Юлиан. Если не перестанешь называть меня госпожой, я буду тебя постоянно звать Юлианом, через каждое слово. Пока тебя судорога не возьмёт. — В глазах женщины засверкали веселые огоньки, и она хитро взглянула на оторопевшего сына. — Ну, говори.
— Я всего лишь хотел спросить, как вы… Как вы можете так долго жить? Порой ведь кажется, что жизнь отвратительна и ужасна.
— Просто моя жизнь имеет смысл, пусть даже в таких мимолетных радостях, как прогулка по усыпанному снегом саду. Ты думаешь, что твоя жизнь окончена из-за того, что ты узнал на суде?
— Нет, вовсе нет… Хотя… Я не знаю. Внутри пустота… Иначе и не описать, — смутился Уильям.
— Пока ты молод и простодушен, ты будешь очень остро чувствовать предательства, несправедливость и обман. Но с годами станет проще. Поверь моему опыту.
— Чувства притупятся?
— Нет. Всего-навсего перестанешь возлагать нелепые надежды на свое окружение. Отпусти ситуацию с Филиппом, забудь Белого Ворона, его дочь и иди дальше.
— Я постараюсь, госпожа, — склонил голову Уильям, соглашаясь. Он осмотрелся, любуясь пусть пока и спящим, но прекрасным цветником и садом Молчаливого замка.
— Хорошо, Юлиан. Постарайся, Юлиан. — Мариэльд с хитрецой взглянула на резко покрасневшего вампира. — Что такое, Юлиан? Тебе не нравится имя Юлиан?
— О боги… Ну почему Юлиан, госп… — он вовремя осекся и улыбнулся второй раз за день. — Извините, но как же мне вас называть, если не госпожа?
— Мама, матушка. Я знаю, что тяжело, но ты привыкнешь. У меня нет желания быть для тебя хозяйкой — слуг у меня и так хватает. Из зала суда был вынесен мой любимый сын, а не еще один послушный пес. Просто прими этот свершившийся факт и тебе станет намного легче.
Нахмурившись, Уильям промолчал, ибо не знал, что ответить. И хотя ему от прогулки стало на душе спокойнее, пусть и совсем немного, все же он чувствовал себя не в своей тарелке с той, которую знал всего пару часов.
— Ты меня не знаешь, Юлиан, я понимаю. Давай я расскажу тебе свою краткую историю жизни, может быть, ты взглянешь на меня чуть иначе. Я покопаюсь в воспоминаниях, ты послушаешь… Никому от этого хуже не станет.
— Уж нет ли у вас дара чтения мыслей? — вздрогнул от неожиданной догадки Уильям и перепугано взглянул на Мариэльд, которая в очередной раз почти дословно произнесла вслух его мысли.
— Нет, такого дара у Старейшин не бывает. Да он с тобой и не нужен, еще раз говорю — у тебя все на лице написано. Поэтому графу Тастемара и удавалось так легко манипулировать тобой. — Мариэльд, взяв сына под локоть и опершись на него, сняла капюшон, с которого осыпался снег, и стала рассказывать.
Снегопад ненадолго прекратился, и Уильям тоже последовал примеру, скинул капюшон с головы.
Его рука дрогнула и медленно стала выпутываться из руки Мариэльд.
— Не переживай. Единственное, о чем я тебя попрошу — позволить моим слугам тебя подстричь! — расхохоталась графиня, увидев недоумевающую физиономию сына.
— Но чем плохи мои волосы? — искренне удивился Уильям, дотрагиваясь до своих черных густых волос, что лежали на плечах волнами и блестели подобно перьям ворона.
— Юлиан, как говорят в Ноэле, «мужчинам с длинными волосами нужно быть либо на Севере, либо в свинарнике». Звучит грубо, но отражает отношение к ситуации полностью.
Уильям поморщился от своего нового имени. Юлиан! Но на кону была жизнь матушки, если эта загадочная женщина не обманывает. И она сама же дала добро уйти при желании. Неужели она не ищет от него выгоды? Нет, Уильям не верил, он теперь знал, что улыбки и открытые взгляды — это все фальшь. В свое время Филипп, будучи для него небожителем и едва ли не отцом, также тепло смотрел на него своими синими глазами. И тот, веря в светлые отношения между ними, доверял ему без сомнений, чисто и преданно. Чем это все закончилось?
Кто знает, что скрывается за улыбкой этой красивой женщины в годах? Она старше Филиппа, и намного. Наверняка куда более искушена в искусстве обмана.
А с другой стороны, куда ему идти? Он одинок и более не желает видеть тех, кто хотел его смерти: ни Филиппа, ни Йеву. Рискуя своей жизнью, он спас того, кому должен был передать дар — ирония судьбы. Насмешка, не иначе! Жизнь, пустая и бессмысленная, давила на него, угнетала, а обида на род Тастемара сжигала сердце и воспаляла разум.
Так какая, собственно, разница, умрет он или нет? Но, быть может, хотя бы увидит свою родную мать и поможет ей, если эта женщина не соврала.
Будь что будет!
В дверь без стука вошел долговязый вампир худой, как скелет, и одетый в серые шаровары с завышенной посадкой и белоснежную рубаху с высоким воротом, плотно облегавшим шею. В его руках был таз, а на боку висела витиевато украшенная тканевыми цветами кожаная сумка.
Он окинул комнату взглядом прищуренных глаз, и его губы, обрамленные короткими и чудно остриженными усами, расплылись в раболепной улыбке. Поклонившись, он сказал:
— Моя госпожа! Доброго утра вашему сиятельству! Вижу, что и ваш сын уже проснулся. Как я вовремя! Не поверите, бежал со всех ног, чтобы успеть сюда к рассвету.
— Я ждала тебя раньше. Займись им, — властно произнесла графиня Ноэльская, указывая на сына.
Смирившись с ситуацией, где он снова стал заложником обстоятельств, Уильям глубоко вздохнул и сделал шаг в сторону цирюльника. Наконец, когда мысли в голове чуть успокоились, он прислушался к своим ощущениям. Удивительно, но перед глазами уже не плыло, а рана на шее, кажется, стала затягиваться. И даже не рана, а раны, рваные, выгрызенные клыками Старейшин, что цеплялись ему в глотку на обряде памяти. И он шел, почти не хромая, вот что было вообще невероятно!
— Сколько я спал? — резко спросил он.
— Присаживайтесь, — произнес нетерпеливо цирюльник с Ноэля и пригладил свои забавные усы, короткие, но фигурно подстриженные, обвивающиеся вокруг его тонких губ по контуру. — Мне уже не терпится приступить! Руки так и чешутся от желания придать этой необузданной гриве формы, подобающие сыну графини!
Уилл смиренно сел в кресло, уставился отрешенным взглядом в пол и уже совсем забыл о своем вопросе. Впрочем, Мариэльд не стала отвечать — она, взглянув на сына, попросила цирюльника не трогать щетину на его щеках, а после устроилась на кушетке около большого окна и прикрыла глаза.
Около уха защелкали ножницы. Уильям на мгновение отвлекся от тягостных дум и увидел упавшую на пол прядь черных волос. Морщась от мелькающих у лица ножниц, он принялся снова вспоминать обряд памяти, пока его волосы сыпались на каменный пол.
Уильяму показалось, что Горрон де Донталь смотрел на него во время суда сочувственно и, можно сказать, даже печально. Пожалуй, что к нему единственному он теперь не испытывал отвращения и ненависти. И что-то подсказывало молодому Старейшине, что Горрон пытался ему помочь, но делал это, возможно, слишком деликатно, не смея мешать своему старому товарищу.
За окном улеглась буря, и теперь тихо шел снег, белоснежными хлопьями налипал на толстое стекло и тут же таял. Значит, в Офурте в полном разгаре уже зима. В комнате было свежо, хотя и горел камин. Но камин был всего один, и его явно не хватало большой спальне с тремя полуциркульными окнами, которые заметно холодили помещение.
«Этот замок строился не для людей», — подумал Уильям, и от этой мысли его передернуло.
— Ай, господин, не шевелитесь! — воскликнул недовольный цирюльник и раздраженно причмокнул губами.
Чуть погодя он спрятал ножницы в сумку и достал оттуда несколько серебряных и тонких трубочек с витиеватым выбитым узором и принялся колдовать что-то на голове Уильяма. Тот, мысленно наплевав на то, что творят с ним, стал подсчитывать, как быстро они достигнут Офурта. Две недели до Брасо-Дэнто, потом несколько дней до Больших Вардов. Ну предположим, три недели в пути, а дальше он уже решит, уходить или оставаться.
— Госпожа, — тихонько обратился он к женщине, что, казалось, дремала.
— Да, Юлиан. — В ту же секунду глаза Мариэльд открылись и она взглянула на сына ясным голубым взглядом.
— Когда мы покидаем Молчаливый замок? — поинтересовался Уильям, морщась от имени, которым его назвала эта женщина.
— Выезжаем завтра утром, сразу же после окончания ужина.
— Какого ужина, госпожа?
— Сегодня вечером мы спустимся в Красный зал, где соберутся те, кто еще не уехал. Согласно традициям, мы пообщаемся под музыку, обменяемся новостями и разъедемся снова на сотню лет. — графиня развернулась и посмотрела на Уилла. — Хорошо получилось, мне нравится.
Цирюльник пригладил свои забавные усики и удовлетворенно посмотрел на свое творение. Затем чуть шепелявым голосом с акцентом произнес:
— Да, госпожа! Теперь ваш сын выглядит вполне по-ноэльски. Никаких северных патл, свисающих до плеч. Хотя я бы все-таки сбрил его щетину до идеально гладкого состояния. Но, раз вы пожелали её оставить, то пусть будет так. С щетиной он выглядит старше.
Уильям нахмурился и попытался коснуться привычным жестом прядей волос чуть ниже ушей, но схватил лишь воздух. Тогда он поднял руку выше и нащупал короткие волосы с прямым пробором, зачесанные назад. Впрочем, передние пряди вдоль линии волос все равно пытались опуститься на лицо, и цирюльник, нанизав на них серебряные трубочки, уложил назад.
— До вечера еще целый день, так что вставай, прогуляемся по саду. Юлиан, и перестань возвращаться мыслями на суд. Это ничего не изменит.
— Извините, госпожа, не могу. Воспоминания сами все время возвращаются.
— Сейчас ты один из нас. Что же касается Филиппа, то просто не обращай на него внимания — он для тебя более не существует. Будь смелее, мой мальчик! — произнесла ровным голосом графиня Лилле Адан, затем обратилась уже к цирюльнику. — Пайот, позови служанку, пусть принесет мне черно-серое платье с серым плащом, а Юлиану выдаст черный комплект также с серой накидкой. Да поживее!
Поклонившись, шустрый цирюльник схватил таз и быстренько ретировался из спальни со своей цветастой сумкой на плече. Улыбнувшись сыну, Мариэльд неспешно, чинным шагом прошла вслед за Пайотом и покинула комнату. Уильям остался наедине сам с собой, но, впрочем, ненадолго. Уже спустя пару минут в комнату после короткого стука залетела сероглазая стройная девушка и низко ему поклонилась.
— Здравствуйте, тео Юлиан! Хозяйка сказала выдать вам черный комплект… Ага, да вот он!
Произнеся это, юркая служанка подбежала к креслу и отобрала черные шаровары до голени, которую прикроет сапог, белоснежную рубаху с узким рукавом и традиционным высоким воротом-стойкой, кожаный дублет с выбитым рисунком Олеандра и серый теплый плащ, весьма простой, но без меха и с прорезями для рук, а также с высокой стоячей горловиной, закрывающей подбородок. Черные кожаные перчатки, коричневые сапоги и черные чулки — все это дополняло ансамбль традиционного ноэльского костюма для холодного времени года.
— Вам помочь? — сероглазая девушка, с чуть курносым, но все же милым носиком, приятно улыбнулась.
— Нет… — покачал головой Уильям.
Выбежав из спальни, но оглянувшись около дверного проема, чтобы взглянуть еще раз на печального господина, девушка вернулась в свою комнату, где принялась тихонько рассказывать таким же слугам о новом сыне хозяйки — красивом, высоком, но молчаливом и с мрачным выражением лица.
Уильям с удивлением растянул шаровары, которые были не такие уж, в общем-то, и широкие, и удивленно оглядел их. Но выбирать не приходилось — он натянул белоснежную нижнюю рубаху, потом темные чулки, черные шаровары, намотал голубой кушак на штаны и надел приталенный укороченный дублет из кожи. Накинув сверху плащ и просунув руки в прорези, он отметил, что это очень удобно. Обувшись и натянув перчатки, он полностью зашнуровал плащ, украшенный по кайме черными Олеандрами. Впрочем, Уильям не знал названия этих растений, они для него были просто цветами.
Он собрался с силами, и глубоко вздохнув, вышел в коридор, где его уже ожидала графиня, облаченная в черное платье и серый плащ, такого же кроя, как и у Уильяма.
Мариэльд развернулась и пошла по коридору к лестнице, а за ней по пятам следовал ее сын. Но он пока не очень-то и рад был этому статусу, к тому же его коробило от одного только нового имени — Юлиан.
Однако он был заложником ситуации и ему оставалось лишь смириться с ней ради настоящей матери.
Семейство Лилле Адан спустилось по лестнице, где им встречались лишь слуги — те глубоко кланялись и бежали дальше по своим делам. Хромота Уильяма все же прошла не до конца, но насколько же лучше он себя чувствовал — не передать словами.
— Госпожа, — почти шепотом промолвил он, словно боясь нарушить тишину Молчаливого замка. — Долго ли я спал? Мои раны почти затянулись…
— Недолго, всего день. Просто хорошая медицина творит чудеса подобно магии, — улыбнулась графиня Ноэльская, продолжая спускаться по широкой каменной лестнице на первый этаж. — У нас и своя регенерация неплохая, но зачем страдать, если можно заживлять раны еще быстрее?
— Понятно.
Он не знал, о чем можно говорить с этой еще чужой для него женщиной. Нет, вопросов у него было много, в другое время и, возможно, при других обстоятельствах он бы уже расспрашивал Мариэльд обо всем. Однако настроения и желания говорить с кем-либо у него не возникало, как, впрочем, и прогуливаться по саду. Но разве он мог отказать той, что обещала исцелить его родную мать?
Старейшины зашагали по длинному и прямому коридору первого этажа, где их шаги разносились эхом, затем прошли мимо главного входа, который оказался наглухо закрытым. Уильям уже было нахмурился и хотел спросить, куда они направляются, но, пройдя еще немного, Мариэльд повернула налево и они оказались напротив небольшой железной двери. Слуга, вышколенный и вежливый, поклонился и открыл дверь.
После темноты Молчаливого замка Уильям на мгновение ослеп, прикрыл глаза рукой и прищурился. Снегопад успел укрыть землю белым пуховым одеялом, и даже деревья темного леса за невысокими воротами уже обрамляли шапки из снега. Уильям огляделся, вспомнил зимний Офурт, детство и на мгновение улыбнулся.
— Ну вот. А кто-то хотел остаться в комнате, — хитро улыбнулась графиня.
Тот смутился, опустил руку и тоже ответно улыбнулся, потому что воспоминания детства всегда приятны и греют душу даже в самые черные дни.
— Такое чувство, что вы читаете мои мысли, госпожа…
— В твоем случае это не требуется. У тебя все на лице написано, Юлиан.
Мариэльд де Лилле Адан медленно пошла по усыпанной снегом дорожке, оставляя аккуратные неглубокие следы. Уильям следовал за ней, но вскоре поравнялся.
— Госпожа…
— Юлиан. Если не перестанешь называть меня госпожой, я буду тебя постоянно звать Юлианом, через каждое слово. Пока тебя судорога не возьмёт. — В глазах женщины засверкали веселые огоньки, и она хитро взглянула на оторопевшего сына. — Ну, говори.
— Я всего лишь хотел спросить, как вы… Как вы можете так долго жить? Порой ведь кажется, что жизнь отвратительна и ужасна.
— Просто моя жизнь имеет смысл, пусть даже в таких мимолетных радостях, как прогулка по усыпанному снегом саду. Ты думаешь, что твоя жизнь окончена из-за того, что ты узнал на суде?
— Нет, вовсе нет… Хотя… Я не знаю. Внутри пустота… Иначе и не описать, — смутился Уильям.
— Пока ты молод и простодушен, ты будешь очень остро чувствовать предательства, несправедливость и обман. Но с годами станет проще. Поверь моему опыту.
— Чувства притупятся?
— Нет. Всего-навсего перестанешь возлагать нелепые надежды на свое окружение. Отпусти ситуацию с Филиппом, забудь Белого Ворона, его дочь и иди дальше.
— Я постараюсь, госпожа, — склонил голову Уильям, соглашаясь. Он осмотрелся, любуясь пусть пока и спящим, но прекрасным цветником и садом Молчаливого замка.
— Хорошо, Юлиан. Постарайся, Юлиан. — Мариэльд с хитрецой взглянула на резко покрасневшего вампира. — Что такое, Юлиан? Тебе не нравится имя Юлиан?
— О боги… Ну почему Юлиан, госп… — он вовремя осекся и улыбнулся второй раз за день. — Извините, но как же мне вас называть, если не госпожа?
— Мама, матушка. Я знаю, что тяжело, но ты привыкнешь. У меня нет желания быть для тебя хозяйкой — слуг у меня и так хватает. Из зала суда был вынесен мой любимый сын, а не еще один послушный пес. Просто прими этот свершившийся факт и тебе станет намного легче.
Нахмурившись, Уильям промолчал, ибо не знал, что ответить. И хотя ему от прогулки стало на душе спокойнее, пусть и совсем немного, все же он чувствовал себя не в своей тарелке с той, которую знал всего пару часов.
— Ты меня не знаешь, Юлиан, я понимаю. Давай я расскажу тебе свою краткую историю жизни, может быть, ты взглянешь на меня чуть иначе. Я покопаюсь в воспоминаниях, ты послушаешь… Никому от этого хуже не станет.
— Уж нет ли у вас дара чтения мыслей? — вздрогнул от неожиданной догадки Уильям и перепугано взглянул на Мариэльд, которая в очередной раз почти дословно произнесла вслух его мысли.
— Нет, такого дара у Старейшин не бывает. Да он с тобой и не нужен, еще раз говорю — у тебя все на лице написано. Поэтому графу Тастемара и удавалось так легко манипулировать тобой. — Мариэльд, взяв сына под локоть и опершись на него, сняла капюшон, с которого осыпался снег, и стала рассказывать.
Снегопад ненадолго прекратился, и Уильям тоже последовал примеру, скинул капюшон с головы.