Небожители Севера

— Я родилась очень давно в землях, которые в те давние времена не имели ни названия, ни герба, ни короля. Мое поселение ютилось меж гор, их, подобно змеям, оплетали извилистые реки. Сейчас эти земли называют Офуртом.

— Офурт? — изумился Уильям.

— Да. А еще мои отец и мать были обычными людьми. Да-да, Юлиан, не смотри так, я такой же человек, как и ты. Как видишь, между нами достаточно много общего.

Меня тогда звали Хеоллея. Мы занимались охотой, рыбалкой и жили среди гор уединенно, лишь изредка сообщаясь с соседней деревней Аурутроон, что в переводе с нашего старого языка Ютт означало «Большая». А наша деревенька звалась Руротроон, что означало «маленькая». Когда я стала женщиной и у меня началась кровь, отец продал меня незнакомцу за пару коз. Я была очень красива, и пара коз — это очень щедрая плата. Незнакомцем оказался Вождь отдаленного поселения Карнкапа — он прибыл из-за гор по торговым делам и, завершив их, возвращался назад. Вождь был зрел, бородат и имел взрослых детей моего возраста.

По прибытию в мой новый дом я уже была беременна и к весне родила сына. Патрупприн из Карнкапа — так звали моего мужа — любил меня, я была четвертой и самой младшей женой. За тридцать лет, что Патрупприн был жив, я подарила ему пятерых сыновей, они выросли и тоже породили детей. К моменту тех страшных событий моему младшему сыну, такому же высокому, как ты, с голубыми глазами и красивым лицом, было около двадцати зим. Это были страшные времена, Юлиан, — поселения появлялись и исчезали целиком, когда по ним проходили последователи Юстуусов.

— Кто такие Юстуусы? — спросил негромко Уильям, придерживая руку женщины, пока они гуляли по усыпанным пухлым снегом дорожкам.

— Их еще называют велисиалами. Горрон де Донталь как-то рассказывал тебе о них. Но сейчас воспоминания о них остались лишь в сказках, а тогда их жрецы, вооруженные и жестокие, захватывали небольшие поселения, убивали всех зрелых и старых и забирали с собой лишь молодых мужчин и женщин для кровавых обрядов. Наше поселение, которое располагалось там, где сейчас Аелод, графство Крелиоса, постигла та же участь.

Они пришли осенней холодной ночью. Их было около полусотни, но из-за того, что жрецы явились из темноты, никто не успел подготовиться. Мой муж уже давно умер к тому моменту, поэтому Вождем стал сын первой жены.

На моих глазах убили Моллуда, а на двух других моих сыновей, Дроррука и Обехониона, накинулись толпой и закололи. Четвертый, Миллор, погиб в огне, оказавшись запертым в горящей лачуге с детьми, а мой любимый Енрингред попытался вывести меня и свою жену с новорожденным сыном за поселение. Но его настигло копье, жену забрали, ребенка растоптали кони, а мне достались стрелы, что пробили легкое, живот и ноги.

Да, Юлиан, я вижу по твоему лицу, что тебе происшествие на суде кажется уже не таким страшным. Все познается в сравнении, мой дорогой сын. Своя беда кажется уже не такой страшной, когда ты узнаешь об истинных страданиях.

Я умирала, мысленно готовясь к тому, что моя душа отправится в Сумрачный Хорренх. Мы тогда считали, что души после смерти успокаиваются в мире духов. Перед этим я держала на руках умирающего Енрингреда, хрипящего и окровавленного, который закрыл глаза в последний раз, лежа на моих коленях. Все мои сыновья погибли в ту ночь, а внуков либо увели, либо зарезали. Я осталась одна посреди мертвых либо готовящихся отойти в Хорренх раненых людей.

К рассвету мое тело стало неметь, я наблюдала за восходящим солнцем со слезами на глазах, держа в руках уже холодную руку любимого младшего сына.

Но пришел он, странник, коих была тьма в те времена… Он разговорился со мной, интересовался жизнью, и, похоже, ему было одиноко… Незнакомец обратил меня, и я получила это тягостное бессмертие. Но бессмертие в те годы, когда еще кипел этот котел Неги, просочившейся в наш мир с демонами, еще не гарантировало долгую жизнь. Существа, следов которых не осталось даже в сказках, страшные и опасные, созданные или рожденные после попадания демонов в наш мир, топтали Северные земли, боролись за свое превосходство и убивали.

Многое произошло после той ночи… Рассказывать, увы, долго и нет смысла. Но через время я повстречала мужчину, такого же Старейшину. У нас завязались теплые отношения, и он частично излечил мои душевные раны, а я — его. У каждого из нас была своя мрачная история. Мы прибыли в Ноэль, который уже тогда звался Ноэлем, и, имея небольшое войско, смогли захватить власть. Я изменила имя на Мариэльд. Годы текли, Старейшин становилось все меньше — тогда не считалось дурным тоном одному Старейшине выпить другого… Я познакомилась с Летэ фон де Форанциссом и его женой. Имела знакомство и с Горроном де Донталем, но лишь отдаленно, сообщаясь через Летэ. Тогда, в зарождающихся королевствах, мы смогли занять свои ниши, получить титулы, земли и правили, периодически устраивая какие-то локальные стычки из-за дара или передела территорий.

Тысячу лет назад мы с моим любимым мужем, Морулеоном, подобрали в одном из разрушенных из-за войны поселений мальчика-вампира. Когда он подрос и возмужал, то после победы над нашим воинственным соседом, родом Лортров, мы передали их дар нашему сыну. И наша семья стала полной и счастливой. Но ненадолго.

Грянула Кровавая война, и мы метались меж двух крупных кланов Сир’Ес и Теух, каждый из которых старался переманить нас к себе. Когда казалось, что близился закат клана Летэ фон де Форанцисса и он проигрывал по мощи и силам более агрессивному клану Теух, возглавляемому Барши Безумным, мы с мужем, примкнув к клану Барши, предали его… На то было очень много причин, Юлиан, история очень запутанная, даже Летэ до конца ее не знает. Но факт остается фактом, мы выдали Летэ и его вампирам сведения о сборе клана Теух для совещания. Нам тоже пришлось присутствовать на том собрании, чтобы наши действия не показались подозрительными. Летэ и еще примерно двадцать Старейшин атаковали зал совета Теух, который находился в месте, где сейчас королевство Дриад.

К сожалению, Барши Безумный, когда ему доложили о том, что он окружен неприятелем, благодаря дару мнемоника потребовал крови всех его последователей и понял, кто его предал. Он знал, что проиграл, но перед смертью успел отомстить. Моего мужа, а затем и сына осушили у меня на глазах в тот момент, когда Летэ вместе с Ярлом Барденом и Марко Горлеем ворвались в зал вместе со своими отрядами вампиров. Следом за ним, из другой двери, зажимая Старейшин в капкан, появились Горрон де Донталь, барон Теорат Черный и Амелотта. Там было много и других Старейшин, но я называю тебе тех, кого ты знаешь по суду.

Из клана Теух не пощадили никого, даже тех, кто молил о клятве верности Летэ и его клану. Там же, в зале совещаний, Летэ, поняв, что опоздал, упал на колени перед мертвым другом Морулеоном и моим сыном и поклялся мне на крови, что удовлетворит любое прошение по наследованию, каким бы оно ни было. Часть клана Теух, те, кто по каким-то причинам не присутствовали на совещании, бежали на Юг. Они знали, что пощады от Летэ не будет.

Некоторым Старейшинам Теух посчастливилось сбежать и из зала совета в Дриаде. Они тоже пропали, скорее всего покинув Север. Тех, кто был годен к передаче Дара, повязали, и в скором времени родилось пятнадцать новых Старейшин.

После мы сделали Йефасу столицей совета и возвели над старыми пещерами, где ранее проходили кровавые обряды, Молчаливый замок. Я удалилась в Ноэль оплакивать свою семью, Летэ же стал наводить порядок на Севере, а Горрон де Донталь поспешил в Крелиос, который для него был подобно ребенку.

Но перед этим мы все, абсолютно все Старейшины до единого, собрались в первый раз в пещерах под будущим замком и дали клятву родства. Мы породнились, став близкими друг другу, хоть и отчасти. Именно поэтому смерть каждого Северного Старейшины из клана Сир’Ес ощущается и остальными.

Так что, мой милый Юлиан, подумай над этой историей и начни смотреть в будущее. На твоем пути будут и новые друзья, и смерти, и предательства, и счастье — все нужно принять и жить с этим. А теперь давай просто прогуляемся по этому безмолвному прекрасному саду в полной тишине, я хочу насладиться прогулкой со своим сыном, которого я ждала очень долго.

Графиня Ноэльская, Мариэльд де Лилле Адан, закончила рассказ и замолкла, чтобы дать своему сыну обдумать услышанное. Уильям молчал, пребывая в изумлении от этой истории и от тех потерь, что несла на своем жизненном пути эта маленькая и хрупкая женщина. Почему же она сейчас, после стольких лет боли и предательства, идет рядом с тем, кого упрямо называет сыном и улыбается? Он смотрел искоса на графиню и не произносил ни слова. В свою очередь, Мариэльд прекрасно видела, что за ней следят, но делала вид, что просто любуется зимними пейзажами.

Ее изящная рука в красивой перчатке с рисунком цветка олеандра держалась за локоть своего сына. Лилле Аданы, облаченные в серые ноэльские плащи, неспешно прогуливались по заснеженным дорожкам, думая каждый о своем.





* * *


В это время граф Тастемара стоял у высокого полуциркульного окна и наблюдал за этой прогулкой с тревогой в глазах. Тут же в комнату вошел без стука, по-свойски и дружески, Горрон де Донталь, облаченный в бордовый праздничный кафтан, обшитый по всей ткани золотыми символами его королевства — дубом. Герцог оделся, как одевался во дворце, с шиком и блеском, чтобы соответствовать своему бывшему титулу. Подойдя к товарищу, он посмотрел в окно и улыбнулся.

— Он одет и острижен как истинный ноэлец — красавец! Значит сегодня увидишься с Уильямом на ужине в Красном зале, — деловито произнес герцог. — Там и поговори с ним с глазу на глаз, потому что никто не осмелится заговорить в присутствии Мариэльд о суде из деликатности.

— Уважаемый Горрон, я хотел кое о чем спросить вас или даже попросить.

Филипп пропустил мимо ушей комментарии своего друга. Его плотно сжатые пальцы, скрещенные на груди руки и холодный взгляд выдавали крайнее напряжение.

— И что же? — удивился бывший советник Крелиоса, протирая рукавом бордового кафтана запотевшее от дыхания стекло, которое мешало любоваться Мариэльд и ее сыном.

— Я хочу попросить вас получить от Летэ бумагу для пересечения Черной Найги. В прошлый раз вы мне очень помогли с этим.

— Ты собираешься провести самостоятельное расследование? — расхохотался Горрон.

— Да. Я навещал Мариэльд, когда Уильям еще был без сознания. И меня очень смутил один факт. — Почесав подбородок, заросший небольшой седой бородой с редкими черными волосами, Филипп продолжил: — Мариэльд знала об усыновлении Уильяма еще задолго до того, как явилась на суд. В комнате на креслах я увидел несколько комплектов одежды, уже подогнанных по размеру, из очень дорогой ткани арзамас, что требует долгого пошива и закупается лишь за Черной Найгой. Так что я считаю, что она замешана и в истории с Зострой, и с южными наемниками.

— Это вполне может быть, Филипп. Все знают, что Мариэльд не так проста как кажется. Или хочет казаться. И хотя она говорит, что у нее нет дара, мы уже давно подозреваем с Летэ, что она, скажем так, очень много знает о тех событиях, что должны произойти.

— Я тоже знаю эти слухи, но… Мне кажется, что Уильяму угрожает опасность, — упрямо произнес Филипп.


— Друг мой, даже если это она наняла тех людей, в чем я уверен, то сделала это лишь для того, чтобы провести свой обряд памяти и определиться, использовать клятву совета или нет. Иначе зачем брать у Уильяма кровь, волосы и кожу? Это же основные компоненты для проведения обряда памяти магами.

— Но ведь мы устойчивы к магии.

— Однако ж, когда от нас отрезают что-то, будь то конечность, волос или что-нибудь еще, Филипп, то оно гниет, причем, если Старейшина очень стар, то гниет моментально, чернея. А не отрастает заново. Так что я подозреваю, что южные маги вполне могут колдовать над нашими кхм… частями.

— А Зостра Ра'Шас?

— Она вполне могла подтолкнуть некоторые события, чтобы они произошли, как и я говорил ранее. Так что успокойся, отпусти ситуацию, попроси прощения и забудь об Уильяме — он больше тебе не принадлежит.

— Не могу… — покачал головой Филипп. — Меня все равно терзают сомнения. Здесь что-то нечисто.

— Ты слишком упрям и твердолоб, мой друг, — Горрон де Донталь положил руку на плечо своего молодого товарища. — Еще раз говорю, отпусти ситуацию. Но даже если бы ты признался Уильяму до суда, я думаю, что результат остался бы тем же — Лилле Аданы бы и тогда гуляли вдвоем в саду, как мать и сын. С той лишь разницей, что тебе бы не пришлось извиняться перед Уильямом за обман и предательство.

— Я согласен с вами… Но бумагу все-таки добудьте, будьте добры.

Филипп был упрям, как бык. Да, ему от собственного упрямства было отвратно на душе, но он не мог отступить и отпустить.

— Ох, как скажешь… Будь по-твоему! В любом случае, как это обычно происходит, гонец либо не вернется, либо вернется ни с чем. Но может хоть это тебя успокоит. — Пожав плечами, Горрон де Донталь убрал руку с плеча товарища, отошел вглубь комнаты и уселся в кресло напротив разожженного камина.

— Спасибо, мой друг. Вы еще не передумали ехать со мной в Брасо-Дэнто?

Вытянув ноги в мягких туфлях вперед, к огню, Горрон де Донталь распластался в кресле и зевнул. Он почесал живот сквозь бордовый кафтан с вышитыми золотыми дубами и сонно сказал.

— Поеду… Тем более, что с твоим начинающимся безумием нужен хоть кто-то, кто будет присматривать за тобой. — Герцог прикрыл глаза и лениво прошептал: — А у меня за камином не уследили — потух, хотя я так люблю подремать перед ним, наблюдая за языками пламени сквозь полуприкрытые веки. Пожалуюсь Летэ на нерадивых слуг.

— Ну что ж, — пропустив выпад мимо ушей, Филипп в последний раз посмотрел на семейство Лилле Аданов, которые возвращались во дворец, и отошел от окна. — Отдохните здесь. Вас никто не побеспокоит: Йева в своей комнате, как и Лео. В свою очередь, я тоже подремлю.

Тоже зевнув, граф Тастемара улегся на широкую кровать с балдахином и прикрыл глаза, сложил руки на груди и провалился в легкую дрему.

Старейшины не спали и при необходимости могли надолго отказаться от любого намека на сон. Но все же многие любили сладко подремать, растянувшись в креслах либо лежа на кровати. Дремота считалась приятным времяпрепровождением. Некоторые так преуспевали в этом занятии, что, устав от жизни, могли провалиться в неё на много лет.

Например, как Марко Горней, который, слыша голос Летэ в своем сознании по поводу каждого суда, игнорировал его и продолжал спать дальше. Он, лежа на каменном подобии алтаря в своей пещере, сцеплял воедино руки, закрывал глаза и под шум водопада, что срывался с гор неподалеку, дремал. Холод и долгий голод столетиями точили внешний облик Марко, и он стал напоминать Пайтрис. Человечность облика стала растворяться, уступая место звериной.

Эта участь постигала и всех тех, кто уходил от человеческих благ и жил, как чудовище, вдали от цивилизации.

Впрочем, сообщение Летэ о последнем суде, на котором предстояло решить судьбу бывшего человека, Марко Горней не смог пропустить. Открыв глаза, он пошевелился, скрипнул, поднялся. С него осыпались мусор, грязь и снег. Поведя плечами, Старейшина тогда решил впервые за многие столетия посетить Йефасу. С чувством дикого голода он, одетый лишь в один старый кафтан еще тех времен, просторного и широкого кроя, вышел из пещеры, спустился по камням в течение пары дней и достиг человеческого поселения. Он выпотрошил нескольких селян, возвращающихся вечером с рыбалки и пешком направился в сторону Йефасы по тракту, где отобрал лошадь и деньги у какого-то загулявшего путника, предварительно его осушив. После встретил Синистари, и уже вдвоем Старейшины направились в сторону Глеофа.





* * *


Над Молчаливым замком повисла тишина. Все Старейшины в ожидании ужина лежали в своих комнатах и дремали, кто сидя, кто лежа, а некоторые и стоя — были и такие умельцы. Мариэльд и Уильям вернулись в замок, в спальню. Там, почувствовав легкую усталость, Уильям по наказу матери, которую он, правда, еще не признал, прилег на кровать, сцепил пальцы точь-в-точь как Филипп, и уснул. В свою очередь женщина легла на кушетку около окна и, подперев голову рукой, тоже прикрыла глаза.

Солнце хоть и высоко поднялось над замком, но освещало его скудно, еле-еле пробиваясь через мглу плотных зимних облаков. В комнату вошла служанка за тем, чтобы поправить балдахин и сдвинуть шторы в комнате хозяев. Она передвигалась тихо, на цыпочках, боясь потревожить сон графини и её сына.

Время текло медленно и лениво, пока снег продолжал засыпать Йефасу. Сэр Рэй, когда получил сообщение от Филиппа, что отряд выдвинется в обратный путь следующим утром, отправился в таверну, дабы отпраздновать скорый отъезд — за время путешествия он успел изрядно соскучиться по Брасо-Дэнто.

Наступил вечер, снег продолжал идти и уже покрыл башни замка и стены былым покрывалом. Очнувшиеся Старейшины стали приводить себя в порядок и тихо спускаться в Красный зал, прозванный таким из-за символа клана Сир’Ес — красных гобеленов с черной окантовкой, вывешенных на стенах.

Юлиан открыл глаза, когда его коснулась легкая рука.

— Просыпайся, Юлиан, — графиня потормошила сына за плечо, и тот поднялся.

Другая служанка, такая же сероглазая и стройная, как и та, что поправляла балдахин, держала в руках готовый наряд, и когда Уильям поднялся с кровати, передала его ему в руки и тихонько вышла.

— Одевайся, Юлиан, я жду только тебя.

Уильям полностью очнулся от дремоты, встал с кровати, подошел к окну и увидел белоснежный пейзаж — снег за день замел весь сад, лес и даже Йефасу, чьи высокие дома выглядывали из-за деревьев.

Надев черные чулки и закрепив их на голени тонкими ремешками, темные шаровары до икр, белоснежную рубашку с высоким воротом и узкими рукавами, Уильям обмотал вокруг талии бело-серый кушак, украшенный, как и ворот рубахи, вышитыми голубыми цветами. Поверх нижней рубашки он надел верхнюю, с запахом по груди и вырезом, с обрезанными широкими рукавами чуть выше локтя, бледно-василькового цвета и ничем не украшенную, чтобы не делать образ кичливым.

Наряд оказался весьма простым и сдержанным. Его можно было считать праздничным исключительно благодаря голубой вышивке на вороте и поясе.

Надев на ноги мягкие черные туфли, Уильям осмотрел себя в зеркало, ужаснулся от традиционного костюма Ноэля и от своих коротких волос с несколькими серебряными трубочками. Поморщившись, он направился к выходу из комнаты.

Он привык к одежде в духе шоссы с надетым поверх котарди, то есть платьем до колена и с повязанным поясом. Либо туники, надетой поверх штанов. Но никак не к шароварам с высокой талией, к верхним рубашкам, открывающим срамные нижние, и к вышитым цветам.

И хотя ткань была невероятно приятна на ощупь, Уильям постоянно дергал плечами и пальцами, поправлял с непривычки ворот нижней рубашки.

— Надень.