Небожители Севера
Часть 34 из 53 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Я уже подумываю о том, а не слишком ли много я пожил на этом свете… И может быть стоит сдержать свое обещание и передать свой дар тебе, — устало прошептал Филипп, прикрыв старые глаза.
Йева посмотрела с изумлением на сломленного отца, словно не узнавая его без стремления к жизни, обежала кресло и упала перед ним на колени, положила на его колени свои изящные руки. Она схватилась за край черного котарди, нервно смяв его.
— Отец, даже не смейте говорить такое! Я благодарна за все то, что вы мне дали… Но я не приму этот дар, он мне не нужен Я не буду врать, я рада, что Уильям жив и я не получила его дара! Но ради всех богов, поговорите с ним. Может, вам обоим станет легче!
— Из-за Гейонеша и ран он пребудет в бессознательном состоянии еще некоторое время. — Филипп ласково взглянул на свою дочь и погладил ее по шелковистым волосам, украшенным золотым обручем. Затем продолжил: — Хорошо, мы задержимся до того момента, как я с ним смогу поговорить. И я, может быть, пообщаюсь с Мариэльд, хотя это все равно бесполезно.
— Но это хоть что-то… Отец, пусть он станет не Тастемара, а Лилле Аданом, но может когда-нибудь в будущем он станет вам другом, подобно Гиффарду или Горрону, — взмолилась Йева, пытаясь пробудить отца к жизни и вселить в него хоть какую-то надежду.
— Йева… Я рад, что у меня такая прекрасная дочь.
Филипп привстал с кресла и крепко обнял Йеву. Он не стал говорить ей, как она наивна и простодушна, чтобы не лишать надежды. Филипп с любовью поцеловал Йеву в нос, та сморщилась, но нос не вытерла, стерпела. Граф же вымученно улыбнулся.
— Наконец-то ты ожила, дочь моя. Теперь я вижу перед собой ту самую Йеву, которая была перед моими глазами до того, как я сказал тебе о смене решения по наследованию дара.
— А я, отец, хочу увидеть вас, каким вы были раньше, живым и деятельным!
— Я постараюсь. Однако насчет дальнейшего общения с Уильямом я не уверен. Во-первых, Ноэль слишком далеко, а во-вторых, Мариэльд вряд ли отпустит от себя Уильяма в ближайшую сотню лет.
— С вашим бессмертием это время пролетит незаметно. — В глазах Йевы мелькнула тоска, а ее тонкие и красивые губы растянулись в грустной улыбке. Она понимала, что Уильяма уже не увидит. — Мы переживем это, отец, не волнуйтесь. А вот что происходит с Леонардо, мне не нравится.
Филипп вспомнил о своем приемном сыне, нахмурился и, продолжая гладить свою дочь по волосам и спине, обеспокоенно произнес:
— Я поговорю с некоторыми Старейшинами, быть может, мне удастся дать Лео то окружение, которое он так страстно желает, — мрачно произнес Филипп, затем, чуть погодя, добавил: — Ладно, Йева, на сегодня объятий достаточно. Прошу, оставь меня одного — я должен подумать. Попроси Эметту подготовить к завтрашнему вечеру нарядные костюмы.
— Что будет завтра вечером? — удивилась Йева.
— Я думаю, что традиционный небольшой ужин в Красном зале, где Старейшины обменяются новостями перед отъездом. Все-таки мы встречаемся нечасто.
— Там будет Уильям?
— Конечно, к этому времени он очнется и раны подзатянутся. А графиня Ноэльская обязательно покажет всем своего сына, в этом я не сомневаюсь, — покачал головой хмурый Филипп.
Кивнув, Йева вышла из большой и богато обставленной комнаты и вернулась к себе в спальню, где сидела Эметта. Служанка пребывала явно не в лучшем настроении — она, прикусив нижнюю губу, сидела и зашивала свое же платье. Впрочем, когда Эметта увидела вошедшую госпожу, она немедленно оторвалась от шитья и вопросительно взглянула на дочь графа.
— Ну что? — с придыханием спросила она.
— Уильям остается жив и уезжает в другие земли, — быстро ответила Йева, впрочем, с радостью в голосе.
— Получается, что Лео остался обычным вампиром? — задала вопрос Эметта с глуповатым выражением на лице, ведь ответ был и без того ясен.
— Да.
Служанка замерла с иглой в руке и улыбнулась, ядовито и мстительно, как улыбаются женщины, увидевшие падение ненавистного им мужчины. Она, блаженная, впала в какой-то радостный мимолетный транс, но уже через мгновение снова ловко заработала иглой.
— Госпожа, мы же задержимся здесь? — поинтересовалась Эметта как бы вскользь.
— Да, на день или два точно.
— Спасибо, госпожа… Просто вдруг стало интересно.
— Кстати, подготовь к завтрашнему вечеру костюмы, будь добра, — вспомнила о костюмах Йева, чьи мысли занимали теперь лишь двое мужчин: отец и Уильям.
— Как прикажете.
* * *
Дело шло к вечеру. Солнце, едва поднявшись на востоке, тотчас спряталось в тучах, которые извергали ливень целый день, обошло Молчаливый замок и село на западе. Пробившись с трудом сквозь темные облака, оно осветило левую башню замка и все комнаты, расположенные там, золотистым и теплым светом. Уильям, лежа в постели, поморщился, когда ему в глаза засветило солнце, но так и не очнулся.
Рядом с ним, на столике из дуба, стояла чаша, из которой поднимался вверх, чуть извиваясь, легкий успокаивающий дым. Он окутывал тонкой вуалью бессознательное тело, погружал его в еще более глубокий сон, целебный и продолжительный. Вампира обмыли, перевязали разорванное горло, одели в белоснежную рубаху с высоким воротником и серые штаны из мягкой ткани. И он лежал на большой кровати под светлым балдахином, умиротворенный и окуренный травами.
Лицо его было спокойно и безмятежно, грудь равномерно поднималась и опускалась. Он исцелялся и до сих пор так и не очнулся с самого суда, хотя Гейонеш уже перестал действовать.
Заметив, что солнце играет на лице молодого господина и доставляет ему неудобства, молодая девушка-служанка вскочила из-за столика, который стоял посреди огромной комнаты, освещенной светом трех окон, и быстренько поправила балдахин. Затем вернулась к низкому столу, села на колени и принялась дальше шить вместе со своей сестрой. Сероглазые, темноволосые и стройные девушки порой бросали любопытные взгляды на сына своей хозяйки, но из-за страха получить замечание делали это мельком.
В кресле рядом с кроватью, закинув нога на ногу, сидела Мариэльд де Лилле Адан в сером платье. Волосы графини, на ноэльский манер, служанки заплели в несколько кос, которые соединили в одну, украсив серебряными шпильками с цветками.
Графиня наблюдала за своим обретенным сыном с легкой улыбкой. Рядом с кроватью стояло еще одно кресло, которое оставили специально для лекаря, что приходил время от времени и следил за состоянием Уильяма.
Вдруг в дверь постучали. Швеи, они же личные служанки графини, вздрогнули, и одна из них подскочила и побежала открывать дверь. Мариэльд же, не поведя и бровью, продолжала сидеть в кресле и наблюдать.
В комнату вошел Филипп в черном котарди. Мариэльд повернула голову в сторону служанок.
— Оставьте нас одних, — тихо, но властно сказала она, и те спешно покинули комнату.
Филипп сел в кресло напротив графини, всмотрелся в умиротворенное лицо спящего Уильяма, принюхался к аромату дурмана, что курился из чаши на столике. А когда убедился, что вампир окурен лишь успокаивающими травами, то посмотрел на Мариэльд и хотел уже было открыть рот, но она его опередила.
— Твой приход сюда бесполезен, Филипп, — спокойно и высокомерно сказала женщина и сцепила руки без каких-либо украшений в замок, положив на колени.
— Я знаю, Сир’Ес Мариэльд, — ответил граф и снова посмотрел на потерянного сына. — Но я не мог не прийти к своему сыну.
— Моему сыну, Филипп, моему.
Мариэльд поднялась из кресла, подошла к столу у противоположной стены, взяла оттуда какую-то бумагу и, шелестя юбкой серого платья из мягкой ткани, вернулась. Приняв бумагу, Филипп вчитался. Подписанный Летэ с проставленным гербом и печатями документ извещал об усыновлении Уильяма и принятие его в род Лилле Адан.
— Юлиан де Лилле Адан? — поднял брови Филипп и хмуро продолжил зачитывать бумагу, проверяя все до последней буквы с малейшей надеждой, что хоть где-то закралась ошибка.
— Да, Юлиан. Как мать, я дала ему другое имя, — кивнула графиня.
Документ был оформлен идеально и, вернув бумагу, Филипп положил руку на подлокотник кресла и устало подпер лоб раскрытой ладонью, прикрыл глаза. Граф прекрасно понимал, что он не в силах вернуть потерянное, что он проиграл, но что-то держало его в этой комнате, у кровати Уильяма, а теперь уже Юлиана.
— Сир’Ес Мариэльд, я прошу вас, донесите до него хотя бы то, что я изменил свое решение, — тихо сказал он после небольшого молчания.
— Зачем? — мягко спросила графиня Ноэльская, погладив свое колено.
Филипп поднял голову и посмотрел на хозяйку Ноэля, нахмурив брови.
— Вы не собираетесь ему ничего рассказывать о произошедшем на суде? — Филипп вцепился взглядом в совершенно спокойное лицо Мариэльд, а та сидела и продолжала улыбаться, как улыбаются победители — покровительственно и свысока.
— Нет. Я не вижу в этом никакого смысла. Зачем подливать масла и заставлять его метаться меж двух огней?
— Тогда я поговорю с ним сам, как только он проснётся.
И тут Филипп посмотрел за плечо Мариэльд, на низкий столик посреди комнаты, на котором лежал мужской наряд.
— Попробуй. — По губам графини проползла улыбка, и она тоже обернулась, бросила мимолетный взгляд на стол, а потом быстро развернулась обратно.
А граф Филипп фон де Тастемара все продолжал смотреть на костюм, который его очень насторожил. Он поднялся с кресла, медленно подошел к столику и, наклонившись, стал рассматривать результат труда швей.
Ноэльцы, в отличие от прочих северян, предпочитали разделенный верх и низ, и, пропитавшись культурой Юга, носили шаровары с завышенной талией. Подпоясав их широким ремнем либо кушаком, они заправляли в шаровары белоснежные рубашки со стоячим и высоким воротником, с узкими либо чуть расширенными у локтя рукавами и обязательным запахом на груди.
Поэтому, когда Филипп увидел на столе мужские шаровары серого цвета из плотной ткани, белоснежную рубаху с длинным узким рукавом и высоким стоячим воротником и верхнюю шерстяную рубаху серого цвета, в тон шароварам, с обрезанным на локте широким рукавом и запахом на груди, который открывал нижнюю рубаху, то не удивился фасону. Но его внимание привлекли ткань и вышивка.
Это был дорогой южный, привезенный из-за Черной Найги, материал, который долго не изнашивался, был приятен телу и в холод, и в жару, но… Его отличительная особенность — сложность пошива одежды из такой ткани.
Костюм же был, вероятно, уже почти подогнан по замерам тела заранее, что, учитывая высокий рост Уильяма, было странно. Дотронувшись до вышитого на рукавах верхней рубахи цветка голубого олеандра, символа Ноэля, до идеальных швов и украшенному витиеватым узором воротнику нижней рубахи и кайме верхней, Филипп удивился сложному исполнению костюма и нахмурился.
Там, в углу комнаты, на кресле уже лежали и другие готовые запасные костюмы — черный мужской длинный плащ с прорезями для рук, украшенный по высокой горловине и капюшону белыми олеандрами, сапоги из мягкой добротной кожи, — все это было, похоже, сшито давным-давно и теперь ожидало, когда новый хозяин очнется и облачится в костюм ноэльца.
— Сир’Ес Мариэльд, эти вещи нельзя сшить ни за день, ни за неделю. Работа очень тонкая и кропотливая, а арзамасовые ткани дорогие и привозятся издалека, с песчаного юга.
— Да, ты прав. И что в этом такого? — весело произнесла Мариэльд.
Женщина сидела в кресле и наблюдала за сыном, игнорируя озадаченного графа, который стоял позади.
— Получается, вы знали, что воспользуетесь клятвой совета еще до того, как увидели Уильяма и его воспоминания.
— Юлиана, Юлиана… — поправила снисходительно графиня. — Кто знает, Филипп… Будущее так туманно, что порой нужно готовиться ко всему, чтобы быть готовым хоть к чему-то. — С улыбкой Мариэльд подвинула кресло к кровати и ласково погладила руку спящего сына, который пока и не предполагал, что у него появилась мать.
Догадка осенила Филиппа резко и неожиданно. Напрягшись, он переводил взгляд то с Уильяма на вещи, то с вещей на Мариэльд.
— Филипп, тебе еще что-то нужно? — наконец прервала молчание графиня, не удосужившись даже обернуться к своему сопернику. — Если нет, то попрошу покинуть мою спальню.
Ответом стала лишь тишина… Граф понимал. Он знал, что не смеет обвинять такую древнюю Старейшину, ибо на него сразу же обрушится гнев ее сторонников, которые составляли большинство Совета. Но так вертелся на языке вопрос. Впрочем, он смолчал. Развернулся и направился к двери, лишь на мгновение замер, чтобы посмотреть на своего утерянного сына. А он уже внутри считал его только сыном и никем другим.
Хлопнула дверь. Филипп покинул спальню графини Лилле Адан и вернулся в свою. Он уселся в кресло перед зажженным камином, за которым исправно следили слуги, и задумался. Его не покидало ощущение, что Уильям попал в очередную перипетию событий. История рыбака с деревни с самого начала казалась подозрительной, но теперь Филипп был более чем уверен, что его подозрения — небезосновательны.
Глава 19. Малый зал
Йева посмотрела с изумлением на сломленного отца, словно не узнавая его без стремления к жизни, обежала кресло и упала перед ним на колени, положила на его колени свои изящные руки. Она схватилась за край черного котарди, нервно смяв его.
— Отец, даже не смейте говорить такое! Я благодарна за все то, что вы мне дали… Но я не приму этот дар, он мне не нужен Я не буду врать, я рада, что Уильям жив и я не получила его дара! Но ради всех богов, поговорите с ним. Может, вам обоим станет легче!
— Из-за Гейонеша и ран он пребудет в бессознательном состоянии еще некоторое время. — Филипп ласково взглянул на свою дочь и погладил ее по шелковистым волосам, украшенным золотым обручем. Затем продолжил: — Хорошо, мы задержимся до того момента, как я с ним смогу поговорить. И я, может быть, пообщаюсь с Мариэльд, хотя это все равно бесполезно.
— Но это хоть что-то… Отец, пусть он станет не Тастемара, а Лилле Аданом, но может когда-нибудь в будущем он станет вам другом, подобно Гиффарду или Горрону, — взмолилась Йева, пытаясь пробудить отца к жизни и вселить в него хоть какую-то надежду.
— Йева… Я рад, что у меня такая прекрасная дочь.
Филипп привстал с кресла и крепко обнял Йеву. Он не стал говорить ей, как она наивна и простодушна, чтобы не лишать надежды. Филипп с любовью поцеловал Йеву в нос, та сморщилась, но нос не вытерла, стерпела. Граф же вымученно улыбнулся.
— Наконец-то ты ожила, дочь моя. Теперь я вижу перед собой ту самую Йеву, которая была перед моими глазами до того, как я сказал тебе о смене решения по наследованию дара.
— А я, отец, хочу увидеть вас, каким вы были раньше, живым и деятельным!
— Я постараюсь. Однако насчет дальнейшего общения с Уильямом я не уверен. Во-первых, Ноэль слишком далеко, а во-вторых, Мариэльд вряд ли отпустит от себя Уильяма в ближайшую сотню лет.
— С вашим бессмертием это время пролетит незаметно. — В глазах Йевы мелькнула тоска, а ее тонкие и красивые губы растянулись в грустной улыбке. Она понимала, что Уильяма уже не увидит. — Мы переживем это, отец, не волнуйтесь. А вот что происходит с Леонардо, мне не нравится.
Филипп вспомнил о своем приемном сыне, нахмурился и, продолжая гладить свою дочь по волосам и спине, обеспокоенно произнес:
— Я поговорю с некоторыми Старейшинами, быть может, мне удастся дать Лео то окружение, которое он так страстно желает, — мрачно произнес Филипп, затем, чуть погодя, добавил: — Ладно, Йева, на сегодня объятий достаточно. Прошу, оставь меня одного — я должен подумать. Попроси Эметту подготовить к завтрашнему вечеру нарядные костюмы.
— Что будет завтра вечером? — удивилась Йева.
— Я думаю, что традиционный небольшой ужин в Красном зале, где Старейшины обменяются новостями перед отъездом. Все-таки мы встречаемся нечасто.
— Там будет Уильям?
— Конечно, к этому времени он очнется и раны подзатянутся. А графиня Ноэльская обязательно покажет всем своего сына, в этом я не сомневаюсь, — покачал головой хмурый Филипп.
Кивнув, Йева вышла из большой и богато обставленной комнаты и вернулась к себе в спальню, где сидела Эметта. Служанка пребывала явно не в лучшем настроении — она, прикусив нижнюю губу, сидела и зашивала свое же платье. Впрочем, когда Эметта увидела вошедшую госпожу, она немедленно оторвалась от шитья и вопросительно взглянула на дочь графа.
— Ну что? — с придыханием спросила она.
— Уильям остается жив и уезжает в другие земли, — быстро ответила Йева, впрочем, с радостью в голосе.
— Получается, что Лео остался обычным вампиром? — задала вопрос Эметта с глуповатым выражением на лице, ведь ответ был и без того ясен.
— Да.
Служанка замерла с иглой в руке и улыбнулась, ядовито и мстительно, как улыбаются женщины, увидевшие падение ненавистного им мужчины. Она, блаженная, впала в какой-то радостный мимолетный транс, но уже через мгновение снова ловко заработала иглой.
— Госпожа, мы же задержимся здесь? — поинтересовалась Эметта как бы вскользь.
— Да, на день или два точно.
— Спасибо, госпожа… Просто вдруг стало интересно.
— Кстати, подготовь к завтрашнему вечеру костюмы, будь добра, — вспомнила о костюмах Йева, чьи мысли занимали теперь лишь двое мужчин: отец и Уильям.
— Как прикажете.
* * *
Дело шло к вечеру. Солнце, едва поднявшись на востоке, тотчас спряталось в тучах, которые извергали ливень целый день, обошло Молчаливый замок и село на западе. Пробившись с трудом сквозь темные облака, оно осветило левую башню замка и все комнаты, расположенные там, золотистым и теплым светом. Уильям, лежа в постели, поморщился, когда ему в глаза засветило солнце, но так и не очнулся.
Рядом с ним, на столике из дуба, стояла чаша, из которой поднимался вверх, чуть извиваясь, легкий успокаивающий дым. Он окутывал тонкой вуалью бессознательное тело, погружал его в еще более глубокий сон, целебный и продолжительный. Вампира обмыли, перевязали разорванное горло, одели в белоснежную рубаху с высоким воротником и серые штаны из мягкой ткани. И он лежал на большой кровати под светлым балдахином, умиротворенный и окуренный травами.
Лицо его было спокойно и безмятежно, грудь равномерно поднималась и опускалась. Он исцелялся и до сих пор так и не очнулся с самого суда, хотя Гейонеш уже перестал действовать.
Заметив, что солнце играет на лице молодого господина и доставляет ему неудобства, молодая девушка-служанка вскочила из-за столика, который стоял посреди огромной комнаты, освещенной светом трех окон, и быстренько поправила балдахин. Затем вернулась к низкому столу, села на колени и принялась дальше шить вместе со своей сестрой. Сероглазые, темноволосые и стройные девушки порой бросали любопытные взгляды на сына своей хозяйки, но из-за страха получить замечание делали это мельком.
В кресле рядом с кроватью, закинув нога на ногу, сидела Мариэльд де Лилле Адан в сером платье. Волосы графини, на ноэльский манер, служанки заплели в несколько кос, которые соединили в одну, украсив серебряными шпильками с цветками.
Графиня наблюдала за своим обретенным сыном с легкой улыбкой. Рядом с кроватью стояло еще одно кресло, которое оставили специально для лекаря, что приходил время от времени и следил за состоянием Уильяма.
Вдруг в дверь постучали. Швеи, они же личные служанки графини, вздрогнули, и одна из них подскочила и побежала открывать дверь. Мариэльд же, не поведя и бровью, продолжала сидеть в кресле и наблюдать.
В комнату вошел Филипп в черном котарди. Мариэльд повернула голову в сторону служанок.
— Оставьте нас одних, — тихо, но властно сказала она, и те спешно покинули комнату.
Филипп сел в кресло напротив графини, всмотрелся в умиротворенное лицо спящего Уильяма, принюхался к аромату дурмана, что курился из чаши на столике. А когда убедился, что вампир окурен лишь успокаивающими травами, то посмотрел на Мариэльд и хотел уже было открыть рот, но она его опередила.
— Твой приход сюда бесполезен, Филипп, — спокойно и высокомерно сказала женщина и сцепила руки без каких-либо украшений в замок, положив на колени.
— Я знаю, Сир’Ес Мариэльд, — ответил граф и снова посмотрел на потерянного сына. — Но я не мог не прийти к своему сыну.
— Моему сыну, Филипп, моему.
Мариэльд поднялась из кресла, подошла к столу у противоположной стены, взяла оттуда какую-то бумагу и, шелестя юбкой серого платья из мягкой ткани, вернулась. Приняв бумагу, Филипп вчитался. Подписанный Летэ с проставленным гербом и печатями документ извещал об усыновлении Уильяма и принятие его в род Лилле Адан.
— Юлиан де Лилле Адан? — поднял брови Филипп и хмуро продолжил зачитывать бумагу, проверяя все до последней буквы с малейшей надеждой, что хоть где-то закралась ошибка.
— Да, Юлиан. Как мать, я дала ему другое имя, — кивнула графиня.
Документ был оформлен идеально и, вернув бумагу, Филипп положил руку на подлокотник кресла и устало подпер лоб раскрытой ладонью, прикрыл глаза. Граф прекрасно понимал, что он не в силах вернуть потерянное, что он проиграл, но что-то держало его в этой комнате, у кровати Уильяма, а теперь уже Юлиана.
— Сир’Ес Мариэльд, я прошу вас, донесите до него хотя бы то, что я изменил свое решение, — тихо сказал он после небольшого молчания.
— Зачем? — мягко спросила графиня Ноэльская, погладив свое колено.
Филипп поднял голову и посмотрел на хозяйку Ноэля, нахмурив брови.
— Вы не собираетесь ему ничего рассказывать о произошедшем на суде? — Филипп вцепился взглядом в совершенно спокойное лицо Мариэльд, а та сидела и продолжала улыбаться, как улыбаются победители — покровительственно и свысока.
— Нет. Я не вижу в этом никакого смысла. Зачем подливать масла и заставлять его метаться меж двух огней?
— Тогда я поговорю с ним сам, как только он проснётся.
И тут Филипп посмотрел за плечо Мариэльд, на низкий столик посреди комнаты, на котором лежал мужской наряд.
— Попробуй. — По губам графини проползла улыбка, и она тоже обернулась, бросила мимолетный взгляд на стол, а потом быстро развернулась обратно.
А граф Филипп фон де Тастемара все продолжал смотреть на костюм, который его очень насторожил. Он поднялся с кресла, медленно подошел к столику и, наклонившись, стал рассматривать результат труда швей.
Ноэльцы, в отличие от прочих северян, предпочитали разделенный верх и низ, и, пропитавшись культурой Юга, носили шаровары с завышенной талией. Подпоясав их широким ремнем либо кушаком, они заправляли в шаровары белоснежные рубашки со стоячим и высоким воротником, с узкими либо чуть расширенными у локтя рукавами и обязательным запахом на груди.
Поэтому, когда Филипп увидел на столе мужские шаровары серого цвета из плотной ткани, белоснежную рубаху с длинным узким рукавом и высоким стоячим воротником и верхнюю шерстяную рубаху серого цвета, в тон шароварам, с обрезанным на локте широким рукавом и запахом на груди, который открывал нижнюю рубаху, то не удивился фасону. Но его внимание привлекли ткань и вышивка.
Это был дорогой южный, привезенный из-за Черной Найги, материал, который долго не изнашивался, был приятен телу и в холод, и в жару, но… Его отличительная особенность — сложность пошива одежды из такой ткани.
Костюм же был, вероятно, уже почти подогнан по замерам тела заранее, что, учитывая высокий рост Уильяма, было странно. Дотронувшись до вышитого на рукавах верхней рубахи цветка голубого олеандра, символа Ноэля, до идеальных швов и украшенному витиеватым узором воротнику нижней рубахи и кайме верхней, Филипп удивился сложному исполнению костюма и нахмурился.
Там, в углу комнаты, на кресле уже лежали и другие готовые запасные костюмы — черный мужской длинный плащ с прорезями для рук, украшенный по высокой горловине и капюшону белыми олеандрами, сапоги из мягкой добротной кожи, — все это было, похоже, сшито давным-давно и теперь ожидало, когда новый хозяин очнется и облачится в костюм ноэльца.
— Сир’Ес Мариэльд, эти вещи нельзя сшить ни за день, ни за неделю. Работа очень тонкая и кропотливая, а арзамасовые ткани дорогие и привозятся издалека, с песчаного юга.
— Да, ты прав. И что в этом такого? — весело произнесла Мариэльд.
Женщина сидела в кресле и наблюдала за сыном, игнорируя озадаченного графа, который стоял позади.
— Получается, вы знали, что воспользуетесь клятвой совета еще до того, как увидели Уильяма и его воспоминания.
— Юлиана, Юлиана… — поправила снисходительно графиня. — Кто знает, Филипп… Будущее так туманно, что порой нужно готовиться ко всему, чтобы быть готовым хоть к чему-то. — С улыбкой Мариэльд подвинула кресло к кровати и ласково погладила руку спящего сына, который пока и не предполагал, что у него появилась мать.
Догадка осенила Филиппа резко и неожиданно. Напрягшись, он переводил взгляд то с Уильяма на вещи, то с вещей на Мариэльд.
— Филипп, тебе еще что-то нужно? — наконец прервала молчание графиня, не удосужившись даже обернуться к своему сопернику. — Если нет, то попрошу покинуть мою спальню.
Ответом стала лишь тишина… Граф понимал. Он знал, что не смеет обвинять такую древнюю Старейшину, ибо на него сразу же обрушится гнев ее сторонников, которые составляли большинство Совета. Но так вертелся на языке вопрос. Впрочем, он смолчал. Развернулся и направился к двери, лишь на мгновение замер, чтобы посмотреть на своего утерянного сына. А он уже внутри считал его только сыном и никем другим.
Хлопнула дверь. Филипп покинул спальню графини Лилле Адан и вернулся в свою. Он уселся в кресло перед зажженным камином, за которым исправно следили слуги, и задумался. Его не покидало ощущение, что Уильям попал в очередную перипетию событий. История рыбака с деревни с самого начала казалась подозрительной, но теперь Филипп был более чем уверен, что его подозрения — небезосновательны.
Глава 19. Малый зал