Небесная музыка. Солнце

– Иди ты…

Они одновременно допивают колу, сминают жестяные банки и встают.

– Спасибо, – вдруг говорит Хью. И улыбается.

– Все в прошлом, – отвечает Дастин, близко подходя к Хью – его ладонь оказывается на его затылке. – Давай забудем это, чувак.

Хью обнимает его. И Дастин хлопает его по плечам, понимая, что даже в драке Хью старался не задеть его лицо – знал, что актеру нужно беречь его.

Они оба не замечают, как их фотографируют из остановившейся неподалеку неприметно машины. Пес Ленингтон не оставляет попыток сделать отличный материал про Лестерса. И он знает, как испортить актеришке репутацию.

Постучи в мое небо – трижды.

Только ты знаешь этот пароль.

«Кое-как» мы жили и «лишь бы».

И каждый играл свою роль.





Глава 20

Печать тайны




Там, где есть тайны, там нет свободы.

Но как стать свободным – самая большая тайна.



Я возвращаюсь домой, храня на губах растворившийся поцелуй Дастина. Меня потряхивает от нашей встречи, но я держу себя в руках – вернее, пытаюсь. Внутри меня горит страх, и я боюсь, что отблески этого яркого костра видны в моих глазах. Я боюсь выдать себя.

Дома я с трудом успокаиваюсь – сначала делаю себе горячий чай с мятой, потом плескаю в стакан виски и колу. В этой квартире много алкоголя, но я редко притрагиваюсь к нему. Но сегодня делаю исключение.

Мне страшно.

Я звоню Мэган, болтаю с ней, стараясь, чтобы мой голос звучал беззаботно, и удостоверяюсь, что с ней все в порядке – их с Эштаном еще не выгнали. Однако тетя замечает, что со мной что-то не так.

– Все в порядке, Санни? – спрашивает она.

– Да, – отвечаю я. – Просто устала. Не волнуйся.

– Санни, я… – Мэг замолкает, словно собирается сказать мне что-то важное, но не решается. Я снова напрягаюсь.

– Что такое?

– Дело в том… – Тетя снова молчит, а потом где-то на заднем плане я слышу голос медсестры, которая пришла в палату, чтобы отвести Мэг на какую-то процедуру. Мне кажется, тетя облегченно вздыхает.

– Мне пора, милая, – вздыхает она. – Поговорим позднее.

– Передавай привет Эштану.

– Обязательно. Он все еще ждет тебя.

Мы прощаемся, и она кладет трубку, а я допиваю свой виски и начинаю мониторить новости о Лилит. По тому каналу, корреспонденты которого присутствовали около здания суда, пока ничего не показывают. И в новостях о психопате Бене и его жертвах не говорится ни слова. Зато кое-какие газеты – большинство из них второсортные – опубликовали на своих интернет-порталах статьи о том, что сегодня должно было состояться предварительное слушание по делу о двух похищенных девушках. Также они опубликовали и фото, сделанные у здания суда, но, слава богу, лица Лилит не видно, а Дастина и меня на снимках вообще нет, зато Октавий получился отлично. Не знаю, повезло мне, или журналисты просто решили сфокусироваться на знаменитости, которая весьма неожиданно появилась в объективах их камер. А может быть, сработало агентство Дастина.

Я не знаю. Я просто коротко выдыхаю, но не расслабляюсь – день еще не закончился, новостная бомба может взорваться в любую минуту. И Эмма Мунлайт может обо всем узнать.

Вечером приезжает Джессика. Она многозначительно смотрит на открытую бутылку виски и садится рядом со мной на диван в гостиной.

– Все так плохо? – только и спрашивает она. Вид у нее не гневный, а понимающий, и я заключаю про себя, что Джессике пока ничего не известно.

– Да, погано, – признаюсь я.

– Как твоя подружка? – любопытствует она.

– Плохо. Этот урод исполосовал ее лицо. Знаешь, какая моя Лилит была красивая? – спрашиваю я с горечью, вспоминая блеск ее измученных глаз.


– Лилит… Лилит Бейкер, твоя подружка, с которой ты снимала квартиру, – припоминает Джессика, и я ругаю себя за то, что так необдуманно выдала ей имя.

– Откуда ты знаешь? – вздрагиваю я.

– Мне пришлось собрать на тебя полное досье, красотка, – пожимает плечами Джессика. – Обычная процедура, не волнуйся. А память у меня фотографическая. Ничего личного. Жаль девочку. Напоминает мою первую любовь.

Мне тоже жаль. Но что я могу сделать? И я молчу.

– У этого подонка родители со связями. Шишки в мэрии, – говорю я с отвращением. – Прости, если из-за меня у тебя будут проблемы.

И я рассказываю о том, как Лилит поджидали журналисты. Джессика внимательно меня слушает, глядя в окно на ночной город, перемигивающийся огнями, и между ее бровями появляется едва заметная вертикальная морщина.

Я заканчиваю, а Джессика встает и наливает в бокал виски, смешивает его с колой, добавляет лед и ставит на столик передо мной. В обтягивающих черных брюках, черной рубашке с закатанными рукавами, с черными, завязанными в высокий хвост волосами, она похожа на бунтарку – несвойственный ей образ.

Я молча пью. Она курит, сидя на подоконнике.

– Тот еще у тебя был денек, – задумчиво произносит Джессика, выдыхая горький дым. – Я прикрою тебя, если вдруг твои фото просочатся. Но будь осторожней.

– Извини, – только и говорю я. Джессика качает головой, пристально глядя на меня.

– У меня есть для тебя информация.

– Какая? – поднимаю я на нее взгляд.

– По делу твоей тети. Наверное, сейчас не время говорить тебе об этом, но потом я могу и передумать, – отвечает Джессика. – Я не слишком щепетильна, да.

– Говори, – прошу я, сжимая кулаки на коленях. – Пожалуйста, скажи, что тебе удалось узнать.

– Ты точно этого хочешь? – спрашивает она и делает новую затяжку – ее скулы выделяются сильнее обычного.

– Точно, – твердо отвечаю я, внутренне подобравшись.

– Дело по аварии, в которой пострадали твои родные, слишком сильно интересует влиятельных людей. Им занимался лично начальник бюро, Роберт Симс, фигура в департаменте полиции весьма значимая, – продолжает Джессика, пристально глядя на меня. – А чтобы обычное дело контролировал такой человек, как Симс, нужно надавить на правильные кнопки. Понимаешь, о чем я?

Я неуверенно киваю. Это имя ничего мне не говорит, но я понимаю, о чем ведет речь Джессика.

– У этого дела не было иного исхода, Санни. Оно должно было закончиться так, как хотелось им.

Я прикрываю глаза. Все так, как мне и казалось.

– Кстати, твоя тетя, думаю, в курсе, – продолжает Джессика. – Мне удалось узнать, что к ней приезжал адвокат человека, виновного в аварии. Узнай, появились ли на ее счету деньги. Если нет – ей угрожали. Если да – заплатили. В любом случае она будет молчать.

На место гневу в моей голове приходит растерянность. Возможно, Мэган и правда угрожали. С ней творится что-то не то.

– Значит, справедливости нет? – спрашиваю я, чувствуя себя маленькой девочкой.

– Нет. Есть только борьба: с системой, с людьми, с собой, – жестко отвечает Джессика. – Ты должна бороться. И твоя подруга. И тетя. Иначе вы не выживете.

– И как мне бороться с теми, кто контролирует начальника бюро? – ухмыляюсь я. – Как мне бороться с Мунлайтами? Против них – я ничто.

– Борись не против них, а против себя. Заставь себя забыть это и идти дальше, – говорит она. – Если ты погрязнешь в мыслях о горе или мести – ты пропала.

Как моя мать, думаю я. Она – погрязла.

Я хрипло смеюсь и снова пью. Мне всегда приходилось бороться: за любовь матери, за музыку, за существование. Теперь – за тетю и брата. А бороться за любовь я не стала – предала ее.

– Я буду петь вместо Дианы на концерте, – сообщаю я Джессике зачем-то.

– Знаю. Перетерпи, малышка, – говорит она. – Когда Аарон займет свое место, я помогу тебе.

Мне остается лишь смеяться – алкоголь начинает накрывать меня. А губы еще больше горят – будто Дастин прекратил целовать меня только что, а не много часов назад.

– Ложись спать, – велит Джессика. – С утра ты должна быть бодрой. Я останусь ночевать здесь. Все равно завтра должна буду привезти тебя на студию.

Мы расходимся по разным комнатам. Я принимаю душ, пытаясь привести разбегающиеся мысли в порядок, и вода льется прямо на голову – мокрые темно-медные пряди липнут к моим плечам. Я снова думаю о Дастине: его руках, губах и дыхании. И сердцебиение само собой учащается.

Чтобы вытравить из себя эти мысли, я делаю воду холоднее и из душевой кабинки выхожу замерзшая.

Я лежу в своей кровати и смотрю на убывающий тонкий месяц, чей свет слабо льется в комнату. В моих пальцах – кулон в виде солнца, который вернул мне Дастин. Душу греет мысль о том, что он все еще любит меня. Несмотря ни на что. Такой, как он, – такую, как я. Однако стоит мне осознать, какую боль я причиняю ему, как я начинаю плакать. И царапаю руки, чтобы боль заглушила слезы. Про себя я тысячу раз повторяю слова извинения, но знаю, что Дастин их не услышит.

Нам не суждено быть вместе.

Когда я почти засыпаю, мой телефон звонит. Если честно, сначала я думаю, что это Дастин, и все внутри тотчас переворачивается. Однако это не он.