Небесная музыка. Солнце

Это несправедливо, но вместо слез у меня смех.

– Я бы, может, попробовал с ней дальше – знаю, что нравлюсь ей, – говорит задумчиво Дастин. – Но смысл, если есть ты?

Он целует меня в шею, и во мне тотчас просыпается только что уснувшее желание обладать этим человеком.

Я откидываю голову назад – распущенные волосы начинают щекотать обнаженную спину.

– Ты прекрасна, Франки, – шепчет Дастин и, не сдержавшись, добавляет: – Особенно когда молчишь.

Его ладони скользят по моему телу, и от поцелуя голова идет кругом. Я не знаю, откуда во мне столько нежности.

– А как ты поешь, я никогда не слышал, – вдруг говорит Дастин – его пальцы на моих щеках. – Спой мне?

– Я спою тебе завтра, – обещаю я. – Сегодня голос уже пропал. Хорошо?

Это какая-то ерунда, но он верит в нее. Он верит мне. А я только этого и добиваюсь.

– Хочу спать, – бормочу я сонно. – Давай поспим?

– Хорошо, продолжим завтра утром, – подмигивает Дастин. – Я удивлю тебя.

– Чем? – спрашиваю я, поудобнее устраиваясь на его вытянутой руке.

Он не отвечает – лишь желает мне спокойной ночи. И он не знает, что завтра я его удивлю.

Дастин засыпает на удивление быстро, и ему что-то начинает сниться – его смоляные ресницы подрагивают. Мне хочется, чтобы ему снилась я. А в моих снах всегда найдется место ему.

Я лежу и смотрю на него, дожидаясь, когда наступит более глубокая фаза сна. А потом тихонько выбираюсь из его объятий и выхожу из комнаты, чтобы собрать разбросанные вещи и найти в рюкзаке маникюрные ножницы. Я чувствую себя вором – неслышно, словно тень, брожу по дому. Хотя я и есть вор.

Я склоняюсь над Дастином, который так и не разомкнул глаз, с ножницами в руках. Мои волосы едва не падают ему на лицо, но я вовремя перехватываю их. Поддеваю черный шнурок, на котором висит кулон, и аккуратно срезаю его.

Черная пуля оказывается в моих руках, и сердце начинает стучать как сумасшедшее – играет дробь двойками. Я сжимаю свою добычу и последний раз смотрю на спящего Дастина. Улыбаюсь ему и ухожу, запомнив его таким – безмятежным и любимым.

Если бы я осталась чуть дольше, возможно, я бы уже не смогла уйти.

Прости меня. Дастин. Прости. Жаль, что ты запомнишь меня воровкой.

В гостиной я быстро одеваюсь, хватаю рюкзак и ухожу. Не просто из квартиры Дастина Лестерса, а из его жизни. Я спускаюсь на лифте вниз, быстрым шагом пересекаю холл, чувствуя, как меня провожает взглядом охрана, и наконец оказываюсь на улице. Почти бегом я бросаюсь на другую сторону, пересекаю пару кварталов и ловлю такси, отдав свою последнюю наличку. Пока еду, я открываю кулон-пулю и достаю скрученную бумажку, исписанную мелким почерком. Это – пароли Лестерса к его картам и счетам, но что-то подсказывает мне, что они давно уже нерабочие. Однако это не важно. Важно то, что у меня с собой есть несколько карт Лестерса и наличка из его бумажника. Я прошу водителя остановить машину около банкомата, вставляю в него одну за другой карты Дастина, наугад набирая пароли, и спустя три попытки карты блокируются. Наверное, сейчас ему придут сообщения об этом, но я заранее выключила звук на его телефоне, чтобы он не проснулся раньше времени.

Я ломаю карты, выбрасываю их и еду дальше. У дома мы оказываемся уже в предрассветных сумерках. Меня охватывает странное чувство страха – кажется, оно витает в воздухе, но я не понимаю, в чем дело. А когда вижу рядом с кустами одиноко лежащую черную туфлю, мне становится нехорошо. Кто ее потерял? Видно, что это дорогая обувь.

В округе никого нет – лишь тишина. И я, то и дело нервно оборачиваясь, направляюсь в квартиру. Там царят тьма и тишина. Лилит нет дома – наверное, она у Октавия, и это открытие ранит меня – я хотела бы увидеть ее напоследок. Зато Кирстен наконец дома – спит в своей комнате, по привычке раскинув руки.

Я тихо собираю вещи в сумку и зачехляю любимую классическую гитару. Все унести с собой я не смогу, только самое необходимое. Но это неважно. Важно просто уйти, оставив после себя беспорядок.

Перед тем как навсегда покинуть свою комнату, я достаю кулон-пулю и кладу ее на стол в разобранном виде. Рядом кидаю свою поломанную сим-карту. А потом иду к Кирстен, которая все еще спит.

Я стою в дверях и смотрю на ее лицо, на которое падает косой луч фонаря. За окном занимается терпкий лимонно-янтарный закат, изрезанный верхушками небоскребов.

Я больше не злюсь на Кирстен – больше незачем. Просто смотрю на подругу, понимая, что все наши ссоры и недомолвки были пустыми. А потом бужу ее.

– Кирстен, Кирстен, – трясу я ее за плечо.

– Что? – нехотя распахивает она глаза. – Что случилось, Санни?

Спросонья она не помнит, что мы поругались.

– Я должна уйти, – говорю я.

– Куда? – резко поднимается она. – Ховард, что с тобой?!

– Я не могу сейчас объяснить, – закусываю я губу. – Но я должна уехать. Надолго. Пожалуйста, присмотри за моими гитарами, ладно?

Кирстен вскакивает с кровати – она видит набитый рюкзак за моей спиной. Ее волосы взъерошены и она в одной футболке.

– Ховард, ты с ума сошла?! Куда ты? Что случилось? Отвечай! – требует она.

Я достаю из кармана джинсов смятые купюры и сую ей. Для Дастина это немного, но подругам пригодится.

– Это тебе и Лилит. Возьми, только никому не показывай. Поняла? Ты поняла меня, Кирстен?

Она держит эти смятые деньги, испуганно на меня глядя, и не знает, что делать.

– Ты скажешь, что случилось или нет? – жалобно спрашивает Кирстен. Она напугана.


– Я вляпалась в дерьмо, – улыбаюсь я. – Возможно, за мной придут.

– Кто?!

Я пожимаю плечами.

– Позаботься о моих гитарах. Пожалуйста, – повторяю я. – Обещаешь? И обними за меня Лилит. Я вас очень люблю.

– Обеща… Ховард! – кричит Кирстен, видя, что я разворачиваюсь и ухожу. – Куда ты?!

Она догоняет меня в прихожей и пытается развернуть за плечо. Я не сдерживаюсь и обнимаю ее напоследок, а после отталкиваю и выхожу.

Кирстен выбегает за мной на лестничную площадку – босиком.

– Вернись! Санни! – кричит она. – Санни! Объясни мне, что случилось!

Но я не останавливаюсь и выбегаю из дома.

– Это не я! – вдруг слышу я крик Кирстен. – Это не я сделала!

Я оборачиваюсь и вижу ее в окне – она высунулась так, что вот-вот выпадет. Я машу ей рукой и сажусь в дожидающееся меня такси. Странно, но я настолько от всего отстранена, что не думаю – а сколько натекло по счетчику за ожидание?..

Мы уезжаем – теперь мне нужно встретиться с миссис Мунлайт.

С рассветом в городе появляются пробки, и я провожу в дороге почти три часа, но я настолько не в себе, что не замечаю времени. Я думаю о Дастине, о нашей первой и последней ночи с ним, о том, как себя чувствуют Мэг и Эш, о деньгах. О своем поступке. Не знаю, правилен ли он или нет, но я должна была сделать так, чтобы обо мне забыли друзья и Дастин. И чтобы они не искали меня.

В какой-то момент я подумала, что, наверное, могла попросить деньги у Дастина. Возможно, если бы у меня вообще не было возможности заработать, я бы так и сделала. Но у меня был выбор. И я выбрала заработать их самой. Странным способом, но самой. Как я могла попросить о такой сумме Дастина, человека, с которым меня связывали лишь несколько поцелуев? Он не был моим мужем, не был моим женихом и даже парнем не был. Что бы он мог подумать обо мне? Что я иждивенка? Что мне нужны только его деньги? И даже если бы он дал мне их и давал бы до тех пор, пока тетя и брат не вылечились, как бы я отплатила ему за его доброту? Была бы все время рядом? Делала бы то, что он пожелает? А что бы он чувствовал ко мне? Сомневался, действительно ли я люблю его или рядом, потому что благодарна за его доброту?

Мне не все равно, перед кем унижаться и кого умолять. Лучше я попрошу о деньгах Мунлайт, чем Дастина. Он слишком дорог мне.

Я зажимаю виски руками. Моя эмоциональная анестезия постепенно проходит. Щеки и лоб опять горят.

– Мисс, с вами все в порядке? – спрашивает таксист.

– Немного болит голова, – неискренне улыбаюсь я. – Но все в порядке.

– Вы слишком бледная.

– Ерунда, – отмахиваюсь я.

Мы подъезжаем к месту встречи с Мунлайт тогда, когда солнце заходит за тучи – кажется, будет дождь. Мы должны встретиться в номере огромного пятизвездочного отеля на углу Седьмой авеню и 34-й улицы, который выходит фасадом на знаменитую площадь Трех святых. В этом отеле снимали многие известные фильмы, и он считается памятником архитектуры бозар, а соответственно, цены за номер там высоки – не каждому по карману. Мне нужно просто назвать администратору на ресепшен фамилию и номер – он должен быть арендован миссис Мунлайт. Я расплачиваюсь с таксистом, который зачем-то желает мне хорошего настроения и уезжает, и смотрю на огромное величественное здание отеля. Он кажется замком злой ведьмы, в который я должна попасть.

Я делаю глубокий вдох и поднимаюсь по лестнице ко входу – швейцары тут же услужливо распахивают передо мной стеклянные двери. Через них я попадаю в шикарный холл, который просто поражает своими размерами и роскошью. Мозаичная плитка на полу сияет чистотой, огромные хрустальные люстры сверкают, словно тысячи звезд на ясном небе, вода в белоснежном фонтане с нежной подсветкой течет умиротворенно и как-то по-особенному неспешно, и кажется, что ты попал в другое измерение. Позолота, мрамор, зеркала, витражи, колонны, кожаные диваны, пальмы, – голова идет кругом от этого пышного изящества. Но кроме восхищения появляется странное чувство неуверенности – роскошь так давит со всех сторон, что возникает ощущение, будто ты даже становишься меньше ростом. Богатство незримо душит.

Я иду по плитке, чувствуя себя чужой, но стараюсь казаться уверенной. На ресепшен мне улыбается красивая молодая женщина в темно-синей униформе, которая сидит на ней как влитая. Я называю ей свое имя, и она начинает улыбаться мне еще шире – администрацию заранее предупредили насчет некой Санни Ховард. И вообще, как выяснилось позднее, этот отель принадлежит Мунлайтам.

Меня провожают в номер на одном из последних этажей. Это шикарный двухуровневый сьют с несколькими спальнями, гостиной, двумя ванными комнатами и приватной террасой, которая выходит на площадь – с нее отлично виден город. Мне услужливо предлагают напитки и завтрак, но я отказываюсь, и тогда меня оставляют одну.

Я осматриваюсь, сажусь на кожаный диван цвета кофе с молоком и смотрю в окно на графитно-серое небо. Это не просто номер – это один из лучших номеров, за ночь в котором нужно заплатить сумасшедшие деньги. Мне не зря назначили встречу здесь – хотели ткнуть носом в шик и деньги, показать мое место, заставить сбросить остатки гордости. Но, честно сказать, мне все равно. Здесь так здесь.

В голову снова лезут мысли о Дастине. И я вижу перед собой его спокойное и умиротворенное лицо. Ночь с ним была потрясающей – не из-за того, что он стал моим первым мужчиной, а из-за накала чувств. Я знаю, что не смогу его забыть так просто, но мне следует сделать это. Ведь это мой выбор. Я не могу жаловаться – не имею на это права. Но на душе становится все тоскливее.

Наверное, Дастин уже проснулся и все понял.

В ожидании я решаю воспользоваться гостиничным телефоном и звоню в больницу. Мне говорят, что давно пытаются дозвониться до меня, чтобы сообщить важные новости о состоянии Мэган.

– Что с ней? – затаив дыхание, спрашиваю я. И почему-то готовлюсь к самому плохому.

– Миссис Винтер пришла в себя, – сообщает медсестра. – Отек мозга спал, но ей предстоит длительная реабилитация. В госпитале Керри – лучшие реабилитационные программы, мисс Ховард, и…

– Госпиталь Керри? – перебиваю я ее. – Что вы имеете в виду?

– Разве вы не собрались перевозить своих родственников в госпиталь Уильяма Керри?[7] – удивленно спрашивает медсестра.

– Да, – с некоторой запинкой отвечаю я. – Собралась. Конечно.

Мы прощаемся, и я тру лицо ладонями. Это Эмма Мунлайт – она решила перевести тетю и брата в лучшую больницу страны. Либо она решила показать, что выполняет свои обязательства, либо таким образом берет Мэг и Эштана в заложники, чтобы закрутить гайки в контроле надо мной. Я все же надеюсь, что первое.

Миссис Мунлайт, которую сопровождают Джессика, незнакомый мужчина в очках и трое охранников, приезжает час спустя. Она свежа и улыбчива – кажется, у нее хорошее настроение. Безукоризненно элегантный костюм цвета розового шампанского, тщательно уложенные волосы, жемчуг с бриллиантами, духи с ароматом орхидей, ветивера и темного шоколада – миссис Мунлайт кажется идеалом женщины из высшего общества. Она садится на диван напротив меня и скрещивает ноги. Незнакомый мужчина в очках садится в кресло так, что оказывается от меня по левую руку, а от миссис Мунлайт – по правую. Мне представляют его как мистера Роналда Дженнингса, личного юриста Эммы Мунлайт.

Он достает из дипломата документы и протягивает их мне. Это договор, который я должна подписать.

– Прочитайте, прежде чем ставить подпись, мисс Ховард, – говорит мистер Дженнингс, и Эмма задумчиво кивает.