Небесная музыка. Солнце

Он все так же молчит. Просто смотрит на нее и молчит.

– Какая же ты тварь, – Лилит прикрывает глаза. – А ведь я решила, что ты хороший человек. Зря.

Октавий видит, как трясутся ее пальцы.

– Заслуженно, не спорю, – касается он горящей щеки – удар получился хлестким и болезненным. – Но давай поговорим.

– О чем? – выкрикивает Лилит. – О том, что ты и твой дружок решили на спор захомутать двух девчонок? Как ты сказал? Которые нереально бесят? Хотели доказать друг другу свою крутость?

Она запрокидывает голову и смеется – громко и страшно. Октавию не нравится этот смех. И эта ситуация ему не нравится. Он не хотел, чтобы Лилит что-то узнала. И он действительно думал о том, чтобы встречаться с ней.

– Какая же я дура! Дева Мария, какая же наивная идиотка! Меня ослепили деньги, которые ты предложил за роль подружки! Деньги. Деньги. Ненавижу деньги, – вдруг переходит Лилит с крика на хриплый шепот. – Ради них я столько раз прогибалась, терпела, унижалась. Ради денег согласилась стать твоей подружкой, чтобы обмануть твою мать. А ведь дело было не в этом, верно? Ты просто поспорил со своим другом. Кто дольше… Продержится…

У нее во взгляде столько боли, что Октавий окончательно теряется.

– Мать действительно хотела, чтобы у меня кто-то появился, – сухо говорит он. Как себя сейчас вести, Октавий не знает. Девушки его ни разу не били.

– Какая я жалкая. Сначала повелась на деньги и то, что когда-то ты был моим кумиром. А потом решила, что ты прекрасный человек. Знаешь, Ричард, каждый день с тобой был словно сказка, – Лилит улыбается, но эта улыбка словно оскал. – Я знала, что однажды сказка закончится – у таких Золушек, как я, часы всегда пробивают полночь и волшебство исчезает. Но я не знала, что ты никакой не принц. А обыкновенная мразь. Господи Иисусе, какая же я жалкая, жалкая, жалкая!..

Лилит бьет себя по щеке, и Октавий хватает за ее за тонкое запястье, чтобы она перестала это делать.

– Не трогай меня! – вырывает руку девушка. – Не смей меня касаться!

– Нам нужно поговорить, – как робот, повторяет он.

– Поговори со своим другом. Может быть, найдете еще несколько таких же идиоток, как я. Убери руку, я сказала.

Она уходит – не убегает в слезах, а уходит, придерживая свое дурацкое одеяло, словно обноски некогда шикарного платья. Хочет казаться несломленной. Уйти с прямой спиной. Сохранить остатки достоинства. Но в спальне, где лежат ее сумка и платье, она не выдерживает и ревет, закрывая рот рукой, чтобы Октавий не слышал. Он стучится в дверь, явно переборов себя, и снова просит ее успокоиться, но Лилит не открывает ему. Молча плачет.

И он уходит.

Она с трудом успокаивает себя, надевает алое платье – не помнит, где ее вещи, потому что чувствует себя будто в тумане, хватает сумку и идет, громко стуча каблуками, к двери.

Ей сложно дышать, и все, чего Лилит хочет – так это оказаться на улице, подальше от этого дома. Подальше от Ричарда.

Она верила в чудеса. Какая, должно быть, она жалкая в его глазах.

Забыла, что такие, как он, привыкли ставить себя выше таких, как она. Октавий считал ее развлечением, играл с ней, словно с куклой – наряжал, красил, надевал украшения. И пользовался – потому что поспорил.

Если бы Лилит было на него плевать, ей не было бы так больно. Но она чувствовала к нему непреодолимую симпатию, разглядела в нем, как ей казалось, настоящего Ричарда, а не человека в маске, прячущего ото всех свое лицо, привыкла к нему.

Он предал ее. Нет, не так – он никогда и не относился к ней так, как она относилась к нему. Это она сама предала себя. Ее сердце предало себя.

«Не смей плакать!» – кричит внутренний голос Лилит. И она держится, гордо идя по холлу. Октавий уже там. Его руки скрещены на груди, и кажется, будто на лице невидимая каменная маска. Его лицо неживое.

– Успокойся и выслушай меня, – говорит Октавий. Он очень зол. На Кезона, на Лилит, на самого себя. И не знает, что ему нужно делать. В подобные ситуации он еще не попадал.

– Я уже все услышала, – отрезает Лилит, делая вид, что в порядке, хотя внутри ее просто трясет от происходящего и ужасно хочется кричать и плакать. Но она загоняет эмоции внутрь. – Я свою часть сделки выполнила и возвращать деньги тебе не буду. А платье, пожалуй, верну. Пришлю курьером. Можешь передать его следующей идиотке, которая согласится играть твою подружку и спать с тобой. Украшения лежат на кровати. Я не воровка.

– Успокойся, Лил, – медленно повторяет он.

– Я не Лил, кусок ничтожества. Меня зовут Лилит, – с достоинством отвечает она и уходит, чувствуя, как спину буквально пронзает тяжелый взгляд Октавия.

Он идет в гостиную и швыряет об стену бутылку с вином, которую они так и не допили. Вино растекается кровавой лужей.

Проклятье.

Ему вспоминается тот день, когда это началось.





* * *


После концерта в Нью-Корвене «Красные Лорды» берут перерыв, и менеджер отпускает всех в отпуск. Октавий решает остаться в родном городе – он хочет пообщаться с матерью, сестрой и старыми приятелями. Кезон тоже остается – на пару дней. Ему интересен город – не архитектура и достопримечательности, а культура и люди. Если есть время и возможность, Кезон надевает кепку, солнечные очки – универсальную защиту от чужих взглядов – и гуляет по улицам городов, оставаясь неузнанным. Октавий перенял у него эту привычку.

Кезон живет у Октавия – тот сам его пригласил. И в ночь, после того как Октавий побывал в квартире Лилит, чтобы забрать телефон, они с Кезоном пьют. Пьют, курят какие-то дорогие сигары и разговаривают о всякой ерунде, сидя в креслах на лоджии. В какой-то момент они переходят на тему женщин – оба пьяны, и языки у них развязаны.

Октавий говорит, что ему надоели все эти одноразовые девушки, от которых нужно либо прятать лицо, либо скрывать свою работу.

– Одноразовые, – смеется Кезон, держа в руке бутылку с пивом, которой он размахивает. – Как зубочистки. И всем хочется попасть в твой рот.


Октавию кажется это смешным, и он усмехается.

– Да, точно. Зубочистки. Использовал – выбросил. Это утомляет. Я перестал запоминать лица, понимаешь? Это долбаный конвейер.

Октавий ерошит светлые волосы.

– Хотя одно лицо я запомнил.

И он рассказывает Кезону о девице, которая утащила его телефон. Тот, откинувшись на спинку кресла, громко смеется.

– Она догадалась, что ты – барабанщик «Лордов»? Реально? – с восторгом переспрашивает Кезон. – Огонь! Ты такой идиот! Чувак, ты так боялся, что кто-то узнает о твоем гребаном прошлом, а какая-то девчонка тебя сделала на раз-два! Передай ей мои поздравления.

– Теперь с ней нужно будет заключать договор, чтобы не болтала, – морщится Октавий, вспоминая эту прилипчивую заразу. – И с ее подружками. И с этим актером – тоже.

Кезон снова смеется. Октавий затягивается и выдыхает сладковатый дым. Обычно эти сигары его порядком расслабляют, но сегодня они не помогают. Октавий продолжает чувствовать себя глупо. Эта Лилит так к нему клеилась…

– Как все это раздражает. Раздражают эти идиотки, сходящие с ума от смазливых рож, – делает новую неторопливую затяжку Октавий. Это его личный пунктик.

– Но зато ты запомнил ее лицо, Окт. Милашка?

– Ничего так. Но не в моем вкусе. Люблю блондинок. А вот ее подружка тебе бы понравилась – рыжая, – веселится почему-то Октавий.

Кезон ухмыляется. Рыжая. Но говорить о ней он не хочет.

– Значит, тебе нужно что-то большее, чем одноразовая подружка? – спрашивает он.

– Может быть.

– Брось, чувак, ты же не способен на отношения! – восклицает Кезон. – Серьезно. Отношения – это ответственность, если ты, конечно, знаешь, что означает это слово. Компромиссы. И куча всего тебе непонятного, Сладкий.

– Это говоришь мне ты? – склоняет голову набок Октавий. – У тебя нет никого постоянного. Ни одна девчонка больше месяца не задерживалась. А после твоей Кэтрин вообще…

– Окт, заткнись, а? – хмурится Кезон. Про Кэтрин он говорить не любит. Табу.

– Тогда какого дьявола ты начинаешь читать мне нотации об отношениях? – вспыхивает Октавий.

– Потому что я, если захочу, смогу их иметь, а ты – нет. Понимаешь разницу?

– Понимаю, что ты конченый идиот.

– Слабо с одной больше двух недель? – вдруг предлагает Кезон.

– Мне? Нет, – пожимает плечами Октавий. – А тебе слабо.

– Спорим?

– Спорим.

– На что?

– Гитары? Любая из коллекции? – предлагает Октавий. Они оба любят коллекционные редкие инструменты.

– Говорю сразу – заберу «Элис»! – Кезон уверен в победе.

– Идет, – хмыкает Октавий.

– Девчонок выбираем друг другу. Согласен? – добавляет Кезон.

– Окей, – соглашается его друг, не понимая, на что идет. На трезвую голову он бы не согласился. И если бы заметил сейчас улыбку Чеширского кота на лице Кезона – тоже. Но Октавий был непростительно легкомыслен.

Они пожимают руки. Спор заключен.

Кезон выбирает ему Лилит. Конечно же. Кого еще? Октавий останавливается на рыжей, которая раздражает Кеза.

– Криповый спор, – смеется он. – Но за него мы должны выпить!

И они поднимают бутылки.

Октавий не знает, к чему приведет это все.