Наследники

– Я действительно представляю интересы Бэллы Альбертовны, – промолвил Артем. – И она, и ее дочь Марина не без оснований считают, что завещание, в соответствии с которым вы уже начали регистрировать имущество в Росреестре на свое имя, неправомерно и не имеет юридической силы.

– Вам-то откуда знать?

– Руслан Валерьевич, в своей деятельности я привык опираться на факты, а не на вымыслы и предположения, – сдержанно произнес адвокат. – Поверьте, я слишком дорожу своим временем, чтобы заниматься голословными обвинениями.

– Нашли кого слушать – выжившую из ума старуху, – презрительно хмыкнул Сацивин. – Бэлла Альбертовна сумасшедшая, ей везде мерещатся враги.

– Неудивительно, когда человек, которому ты всецело доверяешь, обманывает тебя самым подлым образом, – парировал Артем.

– Вы многого не знаете! – воскликнул Руслан. – Протасова – недостойный наследник, она изменяла мужу, писатель сам мне жаловался! Крутила хвостом, пока старик по больницам лежал!

– Даже если и так, измена супругу не входит в перечень оснований, по которым наследник согласно закону может быть признан недостойным.

– У них были отвратительные отношения накануне смерти Протасова, – заявил Сацивин. – Хотя и старик не был святым. Помнится, он как-то…

– Оставим в покое мертвого, – прервал его Павлов. – Андрей Васильевич все равно ничего не сможет возразить вам. Давайте к делу, Руслан Валерьевич.

– К делу? – с наигранным весельем переспросил Сацивин. – Какие у нас с вами могут быть дела?

– Для начала я хочу вас поставить в известность, что по решению суда процесс регистрации прав собственности на все имущество, которое принадлежало Протасову, приостановлен, – сообщил Павлов.

Руслану Валерьевичу стоило неимоверных усилий оставаться спокойным.

– Что с того? – как можно беззаботнее спросил он. Расправив повестку, он начал делать из нее самолетик. – Днем раньше, днем позже, все равно зарегистрируют.

– Если это произойдет, то собственниками будете уже не вы с супругой.

– Да что вам надо? – спросил Сацивин, теряя терпение. – Похвастаться пришли?

Вместо ответа Павлов вытащил из внутреннего кармана пиджака визитку и положил ее на стол перед собеседником.

– У вас есть вещи, которые принадлежали Андрею Васильевичу, – сказал он. – Это относится к движимому имуществу. Чтобы было понятнее, речь идет о рукописях и картинах, которые собирал Протасов. В завещании, которое вы подсунули на подпись вашему соучастнику Роговому, об этом нет ни слова. Но это не значит, что раритетные ценности не существуют. Помните крылатую фразу про суслика, которого никто не видел, а он есть?

Цепкий взгляд адвоката тут же отметил, как вздрогнул Сацивин, поджав губы. Толстяк откинулся на спинку вращающегося кресла и процедил:

– Из того, что вы сказали, я не понял ровным счетом ничего. Что еще за Роговой? Какие рукописи? Картины еще выдумали и суслика приплели!

Артем снисходительно улыбнулся, словно вел беседу с несмышленым ребенком, которого застал со спичками.

– Бросьте, Руслан Валерьевич. Я все равно не дам вам реализовать все это. Поверьте, лучше вернуть коллекцию Протасова его законным наследникам сейчас, не доводя ситуацию до крайности.

– О каких крайностях вы говорите? – прищурился Сацивин.

– О мерах воздействия со стороны следствия. И вы напрасно складываете из повестки самолетик, он у вас уже точно никуда не полетит.

Руслан перестал улыбаться, щелчком ногтя сбив скомканную повестку со стола, его мясистые щеки побагровели от злости.

– Даже если у меня есть эти картины, откуда вам известно, что Протасов их мне не подарил? – тихо спросил он, сверля Артема взглядом, преисполненным нескрываемой ненавистью. – Это мои рукописи и картины, адвокат. Я лишь, как добрый самаритянин, изредка одалживал их старому капризному маразматику, чтобы тот мог получить эстетическое удовольствие на склоне своих лет! А насчет следствия… ха, думали, напугали меня полицией?! Да вы даже не представляете, сколько раз я был на допросах и подписывал эти глупые протоколы! Зубы свои об меня обломаете, вот что я вам скажу!

Лицо Павлова оставалось абсолютно безмятежным. Он неторопливо извлек из своей неизменной папки пару листов бумаги с отпечатанным текстом.

– Почему же не представляю, – сказал он, протягивая их Сацивину. – Я даже готов помочь и освежить вам память, напомнив, какой богатый у вас послужной список. Ознакомьтесь, это сведения, в каких махинациях вы были замешаны при наследственных спорах.

Резким движением Сацивин вырвал листы из рук адвоката и, с трудом уняв раздражение, принялся читать.

– Такой криминальный опыт как-то не очень-то стыкуется с занимаемой вами должностью, – заметил Артем. – Собственно, то же самое касается вашей супруги, общественная жизнь которой пестрит многочисленными скандалами. Ничего личного, просто факты.

– Вы собирали информацию за нашими спинами! – начал заводиться Сацивин. – Вы, знаменитый юрист, вынюхиваете и копаетесь в грязном белье!

– Своего оппонента нужно хорошо знать, – невозмутимо сказал Павлов. – Разве не так? Я не случайно сделал акцент на вашей должности. Ведь это так удобно – прикрываться благими вывесками и громогласными заявлениями о помощи старикам и ветеранам! А под шумок обирать их до нитки. Но здесь вы просчитались, жадность никогда не доводила до добра.

Сацивин медленно поднялся из-за стола, его рыхлое лицо тряслось, как тающее желе. Обвислые щеки из красных стали темно-лиловыми, как свекла.

– Мы оба прекрасно понимаем, о чем идет речь, просто вы не ожидали, что ваши аферы вскроются, верно? – спросил адвокат. – А сейчас вы так напуганы, что вам не хватает смелости признаться в очевидном.

– Вы не имеете права вот так врываться и огульно обвинять… – выдавил Сацивин, тряся головой. – Все ваши домыслы беспочвенны! Я никому не позволю оскорблять и унижать меня! Если понадобится, я найду самых лучших юристов, которые уделают вас, как студента юрфака! Вы еще не знаете, с кем связались!

Павлов тоже встал, прихватив папку.

– Все мои контакты указаны в визитке. Советую не затягивать, Руслан Валерьевич.

И он решительно вышел из кабинета.






Букет перед отъездом




Генрих нагрянул неожиданно, когда Есения прихорашивалась перед зеркалом.

– Любишь ты делать сюрпризы, – сказала она, обнимая брата. – Тебе повезло, потому что через двадцать минут я лечу в аэропорт. Россия-матушка ждет свою блудную дочь… Поеду, развеюсь.

– Хочешь развеяться – подожди, когда умрешь – и тебя кремируют, – мрачно пошутил Генрих.

Есения фыркнула:

– Не сглазь.

– Это тебе, родная, – сипло сказал он, вручая сестре громадный букет ослепительно белых роз. – Я как чувствовал, что успею тебя повидать. Ехал мимо, вспомнил, что ты тут квартирку снимаешь…

Есения поднесла букет к лицу и, прикрыв веки, с наслаждением вдохнула нежный аромат.

– Я очень приятно удивлена. За цветы мерси, но в самолет я их не потащу, – произнесла она, открывая глаза.

– Поставь в вазу.

– Они пропадут, я только через неделю вернусь.

Генрих пожал плечами:

– Они так и так пропадут. Но разве они не стоят блеска в твоих глазах? Твоей очаровательной улыбки?

Есения, копаясь в кожаной сумочке, на мгновение оторвалась от этого занятия, лукаво взглянув на брата:

– Льстец. Но мне приятны твои слова. Кстати, ты неплохо выглядишь. Как твое здоровье?

– Вполне себе ничего, – уклончиво ответил Генрих. – Лучше скажи, как у тебя дела? В последней нашей беседе ты обмолвилась, что возникли какие-то проблемы в ходе последней сделки и она буксует.

Есения скорчила рожицу.

– Да, есть небольшая осечка. Одной старушенции не понравилось «завещание», которое ей оставил покойный супруг, и она решила показать свои уже порядком сточенные коготки. Наняла толкового юриста, и тот накатал заяву в суд. Судья наложил запрет на распоряжение всей недвижкой, которую мои люди отработали в поте лица. Помимо этого возбудили дело против моих подопечных.

– Ты о Сацивине, о Коржиной? – уточнил Генрих, рассеянно перебирая в руках брелок с ключами.

– Приятно слышать о твоей осведомленности в моих делах.

– Продолжай, – сказал тот, даже не улыбнувшись.

– А что продолжать? С недвижкой пока глухо, а вот рукописи нигде пока не засветились, – сообщила Есения, ставя букет в высокую фаянсовую вазу. – Слава богу, у старика, который ими владел, никаких подтверждающих документов не было. Ни на рукописи, ни на картины.

– Это не всегда требуется, – сказал Генрих. – Иногда достаточно свидетельских показаний. Наверняка старик выставлял картины на экспозиции, выставки и прочее, так?

– Не знаю, но, вероятно, ты прав.

– Это все легко отследить, сестренка. И ты напрасно думаешь, что, если коллекционер не подстраховался и не заверил свою коллекцию, допустим, у нотариуса, его легко развести, как лоха.

– Гена, не бери в голову, – закатила глаза Есения. Закрыв сумочку, она поправила прическу.

– Кто адвокат у вдовы наследодателя? – неожиданно спросил Генрих.

– Я могу ошибаться, но, кажется, его фамилия Павлов.

Генрих насторожился и даже весь как-то подобрался.

– Случаем, не Артемий Павлов? – задал он вопрос.

– Ну, может, и Артемий, я сейчас не помню, – неохотно ответила Есения – она уже хотела сменить тему, которая начала ее утомлять.

– Девочка моя, своих врагов нужно знать, – холодно произнес Генрих. Он сунул связку ключей в карман безрукавки и начал мерить шагами холл. – Если это тот самый Павлов, а скорее всего, так оно и есть, то вас ждет серьезная схватка.

Есения недоверчиво смотрела на брата.

– Это не просто толковый юрист, это адвокат высочайшего класса, – продолжал Генрих. – Не поленись, поищи в Интернете судебные процессы, на которых он выступал в качестве защитника. Парень выигрывал такие дела, которые казались абсолютно безнадежными и априори проигрышными. С таким нужно, как говорится, держать ухо востро.