На последнем рубеже
Часть 23 из 28 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Отставить! Гриша, Лыков не справится, пускай по немцам огонь ведёт, ты ему в помощь. Одинцова мне не выдернуть, иначе немцы не купятся. А больше некому. Пусть, кстати, «штурмовики» пару эргэдэшак бросят да очередь-другую дадут для пущего эффекта. Ясно?
— Так точно.
— Так чего ждёшь-то?!
Бросив ещё один осуждающий взгляд, мой временный ординарец отправился выполнять поставленную задачу.
…Перегруппировка заняла с десяток минут и прошла не совсем незаметно для фрицев, но похоже, что Гансы ничего не поняли. Как только в воздух взмыли дымовые гранаты и начали рассеивать завесу, немцы всполошились и открыли лихорадочный огонь; дружный крик десяток глоток и неприцельная, но плотная стрельба красноармейцев окончательно убедила врага в нашем прорыве по центру. Пулемётчики ожидаемо обрушились на предполагаемого противника — и в тот же миг по вспышкам 4 МГ в правом доме заговорили все «Дегтяревы» и «максим».
Я постарался вывести бойцов как можно ближе к опорному пункту фрицев. Отчасти нам помогли несколько воронок, заваленный забор, образовавший у земли тонкий лаз, остатки кустарника. Удалось сократить расстояние метров на 20; но ещё не меньше сотни нам предстоит преодолеть. И сделать это необходимо за один рывок.
Рукояти ТТ и трофейного парабеллума скользят во мгновенно вспотевших руках. Это ничего, перед схваткой нормально. Вытираю руки о перед ватника, одновременно глубоко вдыхаю воздух, пропитанный запахом гари и сожжённого пороха.
Сейчас…
Дружный огонь моих пулемётов, вдвое превосходящих число вражеских, даёт заметный результат. Одна за другой замолкают три вражеские огневые точки. Словно почувствовав, когда подавят последний фрицевский МГ, сердце пускается вскачь.
— Вперёд!!!
Выпущенным из пращи камнем бросаюсь вперёд, увлекая бойцов за собой. В обеих руках держу по пистолету; однажды подобная нестандартная тактика стрельбы дала свой результат. Хотя одновременно целиться из двух стволов просто невозможно. Да хрен с ним, прицеливанием, тут главное — не дать врагу выстрелить точно.
Догоняющие бойцы шумно дышат сзади, но никто не кричит. Безмолвная атака даёт хоть какой-то шанс, что нас не сразу заметят; в то же время молчание идущих убивать людей бьёт по нервам гораздо страшнее, чем самый яростный, дикий рёв.
70 метров… 50… Рёв скорострельного МГ бьёт по ушам несколько мгновений позже, как чудовищный удар в правую руку и бедро опрокидывает меня на землю. Притаившийся с противоположной стороны улицы немецкий расчёт накрыл бегущую группу, открыв фланкирующий огонь в упор, разом смахнув человек 7. Оставшиеся бойцы падают в снег, открывая беспорядочную и хаотичную стрельбу. Кто-то привстаёт для броска гранаты, но очередь вражеского пулемётчика прошивает смельчака, отбросив его тело назад.
Пульсирующая толчками боль туманит сознание. В голове бьётся только одна мысль:
— Это конец… Прости, любимая…
Центральная часть города. Район Собора.
Боец Елецкого партизанского отряда Дмитрий Хрипунов.
— Вот твари!!!
Немецкие пулемётчики замаскировались настолько хорошо, что, лёжа буквально в 10 метрах от врага, мы даже не почувствовали его присутствия.
Первая же очередь скорострельного пулемёта как корова языком смахнула половину атакующей группы красноармейцев. Оставшиеся залегли и попробовали оказать сопротивление; привставшего для броска гранаты бойца пули ударили в грудь, отбросив его назад. Секунду спустя раздался взрыв — и новые крики боли.
Но звук взрыва, ударивший по ушам, заставил нас с Кузьмой встрепенуться. Ошарашенные пулемётной стрельбой, смертью наших бойцов и осознанием того, насколько близко мы находились к собственной гибели, на некоторое время и я, и товарищ буквально оцепенели. Но сейчас практически одновременно схватились за карманы в поисках оставшихся гранат.
— У меня нет!
Кузьма вперился в меня взглядом, исполненным чувством вины и надеждой. Но я и так нашарил в кармане мелкую немецкую гранату, похожую на яйцо.
Трясущимися пальцами скручиваю колпачок, обрываю тонкую нить, на которой он болтается. Всё, в руках боевая, выставленная на боевой взвод граната, что взорвётся через 4–5 секунд — точно не помню. Поняв это, я с ужасом смотрю на приведённую в действие живую смерть в моих ладонях.
Сколько уже секунд прошло? Одна, две?
Товарищ выхватывает «яйцо» из руки и силой пуляет к немцам.
— Ты что, придурок, нас чуть не взорвал!!!
«Яйцо» Кузьма бросил не целясь, но с 10 метров не промахнулся. Лёгкий хлопок гранаты — и пулемётная очередь обрывается.
Но это не конец. Мы видим, что фрицы всё ещё ворочаются, один из них приподнимается, развернувшись в нашу сторону с зажатым в руке пистолетом.
— Стреляй!!!
Мы кричим одновременно и так же одновременно начинаем бестолково тянуть за спусковые крючки мелкокалиберных винтовок, незадолго до начала боёв переделанных в «боевые». Убойный эффект и так сомнителен, так мы ещё и бьём точно в «молоко», не находя в себе мужества хоть на мгновение остановится и взять точный прицел. Немец уже наводит своё оружие; как мне кажется, дуло пистолета нацелено точно в мою голову.
Сейчас фашист нажмёт на спуск, и меня не станет.
С этой мыслью кожу на спине словно обжигает смертным холодом.
Ну вот и всё…
Враг дёргается корпусом, словно от удара; в сторону от его тела отлетает какой-то кусок. Немец падает вперёд, так и не сделав ни одного выстрела.
Пулемётчиков добивают красноармейцы, открывшие бешеную стрельбу сразу после взрыва нашей гранаты. По бойцам тут же начинают вести огонь из окон ближнего дома (а может, вели и до того, но я просто не замечал?), но пулемётов у немцев там нет. Горстка уцелевших красноармейцев огрызается, но их слишком мало, и все они лежат на открытом пространстве…
— Урра-а-а!!!
Слева к двухэтажному кирпичному дому бежит вторая группа бойцов, ведомых долговязым и каким-то нескладным командиром. Перед самыми окнами он падает, поймав автоматную очередь, но остальные красноармейцы запрыгивают в окна, из которых тут же доносятся ожесточённый мат, крики, стрельба… Через минуту из задней двери и окон выпрыгивают несколько фрицев, кто-то сразу падает, поймав пулю в спину. Судя по звукам, схватка в доме ещё продолжается, но побеждают однозначно наши.
Кажется, помощь красноармейцам здесь больше не нужна; да, честно говоря, как-то не хочется лезть с нашими пукалками под немецкий огонь. И куда делась вся отвага, с которой мы, молодые партизаны, шли сегодня в бой?
Впрочем, если подобрать винтовки павших бойцов…
Мы с Кузьмой потихоньку подползаем к телам погибших воинов. Но подбираться совсем близко становится страшно; несмотря на то, что уже несколько дней в моём родном городе идут бои, и я принимал в них пусть не самое деятельное, но всё же участие, к мёртвым, как и к самой смерти, я ещё не привык.
— Ну же, давай!
Товарищ торопит меня, и он прав: оказавшись на открытом пространстве, где только что фрицы истребляли наших, мы сами можем быстро стать мишенью. Собравшись с мужеством, я тяну руку к ремню трёхлинейки, что держит в руках боец с окровавленной грудью; стараясь не смотреть на тело погибшего, пробуя забрать винтовку Однако то ли руки павшего красноармейца уже свело посмертной судорогой, то ли я тяну слишком слабо, но винтарь не поддаётся. Забыв о страхе перед мертвецами, я подползаю ближе и пробую разжать пальцы, мёртвой хваткой (вот уж точно!) сжимающие трёхлинейку.
Однако прежде, чем мы совершили акт мародёрства (а по-другому и не скажешь, если рассматривать ситуацию под определённым углом), со стороны наших показалось ещё около десятка бойцов. И что примечательно, в руках практически всех имеются или советские, или трофейные немецкие автоматы. Прямо штурмовая часть!
— Доложите о потерях!
— Товарищ лейтенант, погибших 12 человек, 5 раненых, 3 тяжело. Лейтенант Белик жив, но потерял много крови. Перевязали, передали санитарам. Там санбат, госпиталь — как Господь рассудит.
— Ясно. Что с лейтенантом Лыковым?
— Ранен, средней тяжести. Очередь достала на излёте; одна пуля лишь царапнула кожу на руке, вторая пробила плечо выше лёгкого. Перевязали…
— Стоп. Это кто?!
Бойцы заметили нас и тут же вскинули автоматы. Понимая, что, приняв за врага, нас могут в любую секунду нашпиговать свинцом свои же, мы с Кузьмой тут же вскидываем руки. Какая же глупая ситуация!
— Свои!!!
— Кто свои, откуда?!
— Бойцы Елецкого партизанского отряда, Дёмин и Хрипунков! Мы в бою участвовали, пулемёт заткнули!
— Эх, пацаны, что ж вы чепуху мелит…
— Товарищ лейтенант, немецкий расчёт действительно подавили гранатой.
Командир, невысокий и крепкий молодой парень, внимательно на нас посмотрел:
— Действительно пулемётчиков уделали?! Герои. Ну и как вы здесь оказались? Впрочем, времени на рассказы нет. Коль решились вступить в схватку — молодцы. Трёхлинейки оставьте, они у нас под отчёт. Идите в дом, возьмите немецкие карабины, маузеры. Ребята подскажут, как заряжать; если остались, возьмите и фрицевских гранат. Хорошие штуки, метать удобно и запал надёжный, простой. Шарик оборвал — и фьють! Впрочем, уже знаете. Чего стоите-то, герои? Двигайте к дому, там и оставайтесь, поддержите бойцов в случае немецкой контратаки. Вперёд!
Сбивчивый рассказ о том, как мы в составе ополчения принимали ночной бой у больницы, дрались с немцами под Екатериновкой и уже сегодня вошли в город с частями 148-й стрелковой, застрял в горле. Нам осталось бодро вскинуть руки к шапкам, так же бодро отрапортовать «Есть!» и побежать к дому.
Это будет очень долгий день…
Глава 5
Ночь с 8-го на 9-е декабря 1941 г.
Средняя школа села Тербуны.
Временное расположение передвижного армейского госпиталя.
Рядовой Виктор Андреев.
Очень хочется пить. Невыносимо, мучительно, словно в гортани развернулась пустыня. Под повязкой на ноге невыносимо зудит воспалившаяся рана.
— Так точно.
— Так чего ждёшь-то?!
Бросив ещё один осуждающий взгляд, мой временный ординарец отправился выполнять поставленную задачу.
…Перегруппировка заняла с десяток минут и прошла не совсем незаметно для фрицев, но похоже, что Гансы ничего не поняли. Как только в воздух взмыли дымовые гранаты и начали рассеивать завесу, немцы всполошились и открыли лихорадочный огонь; дружный крик десяток глоток и неприцельная, но плотная стрельба красноармейцев окончательно убедила врага в нашем прорыве по центру. Пулемётчики ожидаемо обрушились на предполагаемого противника — и в тот же миг по вспышкам 4 МГ в правом доме заговорили все «Дегтяревы» и «максим».
Я постарался вывести бойцов как можно ближе к опорному пункту фрицев. Отчасти нам помогли несколько воронок, заваленный забор, образовавший у земли тонкий лаз, остатки кустарника. Удалось сократить расстояние метров на 20; но ещё не меньше сотни нам предстоит преодолеть. И сделать это необходимо за один рывок.
Рукояти ТТ и трофейного парабеллума скользят во мгновенно вспотевших руках. Это ничего, перед схваткой нормально. Вытираю руки о перед ватника, одновременно глубоко вдыхаю воздух, пропитанный запахом гари и сожжённого пороха.
Сейчас…
Дружный огонь моих пулемётов, вдвое превосходящих число вражеских, даёт заметный результат. Одна за другой замолкают три вражеские огневые точки. Словно почувствовав, когда подавят последний фрицевский МГ, сердце пускается вскачь.
— Вперёд!!!
Выпущенным из пращи камнем бросаюсь вперёд, увлекая бойцов за собой. В обеих руках держу по пистолету; однажды подобная нестандартная тактика стрельбы дала свой результат. Хотя одновременно целиться из двух стволов просто невозможно. Да хрен с ним, прицеливанием, тут главное — не дать врагу выстрелить точно.
Догоняющие бойцы шумно дышат сзади, но никто не кричит. Безмолвная атака даёт хоть какой-то шанс, что нас не сразу заметят; в то же время молчание идущих убивать людей бьёт по нервам гораздо страшнее, чем самый яростный, дикий рёв.
70 метров… 50… Рёв скорострельного МГ бьёт по ушам несколько мгновений позже, как чудовищный удар в правую руку и бедро опрокидывает меня на землю. Притаившийся с противоположной стороны улицы немецкий расчёт накрыл бегущую группу, открыв фланкирующий огонь в упор, разом смахнув человек 7. Оставшиеся бойцы падают в снег, открывая беспорядочную и хаотичную стрельбу. Кто-то привстаёт для броска гранаты, но очередь вражеского пулемётчика прошивает смельчака, отбросив его тело назад.
Пульсирующая толчками боль туманит сознание. В голове бьётся только одна мысль:
— Это конец… Прости, любимая…
Центральная часть города. Район Собора.
Боец Елецкого партизанского отряда Дмитрий Хрипунов.
— Вот твари!!!
Немецкие пулемётчики замаскировались настолько хорошо, что, лёжа буквально в 10 метрах от врага, мы даже не почувствовали его присутствия.
Первая же очередь скорострельного пулемёта как корова языком смахнула половину атакующей группы красноармейцев. Оставшиеся залегли и попробовали оказать сопротивление; привставшего для броска гранаты бойца пули ударили в грудь, отбросив его назад. Секунду спустя раздался взрыв — и новые крики боли.
Но звук взрыва, ударивший по ушам, заставил нас с Кузьмой встрепенуться. Ошарашенные пулемётной стрельбой, смертью наших бойцов и осознанием того, насколько близко мы находились к собственной гибели, на некоторое время и я, и товарищ буквально оцепенели. Но сейчас практически одновременно схватились за карманы в поисках оставшихся гранат.
— У меня нет!
Кузьма вперился в меня взглядом, исполненным чувством вины и надеждой. Но я и так нашарил в кармане мелкую немецкую гранату, похожую на яйцо.
Трясущимися пальцами скручиваю колпачок, обрываю тонкую нить, на которой он болтается. Всё, в руках боевая, выставленная на боевой взвод граната, что взорвётся через 4–5 секунд — точно не помню. Поняв это, я с ужасом смотрю на приведённую в действие живую смерть в моих ладонях.
Сколько уже секунд прошло? Одна, две?
Товарищ выхватывает «яйцо» из руки и силой пуляет к немцам.
— Ты что, придурок, нас чуть не взорвал!!!
«Яйцо» Кузьма бросил не целясь, но с 10 метров не промахнулся. Лёгкий хлопок гранаты — и пулемётная очередь обрывается.
Но это не конец. Мы видим, что фрицы всё ещё ворочаются, один из них приподнимается, развернувшись в нашу сторону с зажатым в руке пистолетом.
— Стреляй!!!
Мы кричим одновременно и так же одновременно начинаем бестолково тянуть за спусковые крючки мелкокалиберных винтовок, незадолго до начала боёв переделанных в «боевые». Убойный эффект и так сомнителен, так мы ещё и бьём точно в «молоко», не находя в себе мужества хоть на мгновение остановится и взять точный прицел. Немец уже наводит своё оружие; как мне кажется, дуло пистолета нацелено точно в мою голову.
Сейчас фашист нажмёт на спуск, и меня не станет.
С этой мыслью кожу на спине словно обжигает смертным холодом.
Ну вот и всё…
Враг дёргается корпусом, словно от удара; в сторону от его тела отлетает какой-то кусок. Немец падает вперёд, так и не сделав ни одного выстрела.
Пулемётчиков добивают красноармейцы, открывшие бешеную стрельбу сразу после взрыва нашей гранаты. По бойцам тут же начинают вести огонь из окон ближнего дома (а может, вели и до того, но я просто не замечал?), но пулемётов у немцев там нет. Горстка уцелевших красноармейцев огрызается, но их слишком мало, и все они лежат на открытом пространстве…
— Урра-а-а!!!
Слева к двухэтажному кирпичному дому бежит вторая группа бойцов, ведомых долговязым и каким-то нескладным командиром. Перед самыми окнами он падает, поймав автоматную очередь, но остальные красноармейцы запрыгивают в окна, из которых тут же доносятся ожесточённый мат, крики, стрельба… Через минуту из задней двери и окон выпрыгивают несколько фрицев, кто-то сразу падает, поймав пулю в спину. Судя по звукам, схватка в доме ещё продолжается, но побеждают однозначно наши.
Кажется, помощь красноармейцам здесь больше не нужна; да, честно говоря, как-то не хочется лезть с нашими пукалками под немецкий огонь. И куда делась вся отвага, с которой мы, молодые партизаны, шли сегодня в бой?
Впрочем, если подобрать винтовки павших бойцов…
Мы с Кузьмой потихоньку подползаем к телам погибших воинов. Но подбираться совсем близко становится страшно; несмотря на то, что уже несколько дней в моём родном городе идут бои, и я принимал в них пусть не самое деятельное, но всё же участие, к мёртвым, как и к самой смерти, я ещё не привык.
— Ну же, давай!
Товарищ торопит меня, и он прав: оказавшись на открытом пространстве, где только что фрицы истребляли наших, мы сами можем быстро стать мишенью. Собравшись с мужеством, я тяну руку к ремню трёхлинейки, что держит в руках боец с окровавленной грудью; стараясь не смотреть на тело погибшего, пробуя забрать винтовку Однако то ли руки павшего красноармейца уже свело посмертной судорогой, то ли я тяну слишком слабо, но винтарь не поддаётся. Забыв о страхе перед мертвецами, я подползаю ближе и пробую разжать пальцы, мёртвой хваткой (вот уж точно!) сжимающие трёхлинейку.
Однако прежде, чем мы совершили акт мародёрства (а по-другому и не скажешь, если рассматривать ситуацию под определённым углом), со стороны наших показалось ещё около десятка бойцов. И что примечательно, в руках практически всех имеются или советские, или трофейные немецкие автоматы. Прямо штурмовая часть!
— Доложите о потерях!
— Товарищ лейтенант, погибших 12 человек, 5 раненых, 3 тяжело. Лейтенант Белик жив, но потерял много крови. Перевязали, передали санитарам. Там санбат, госпиталь — как Господь рассудит.
— Ясно. Что с лейтенантом Лыковым?
— Ранен, средней тяжести. Очередь достала на излёте; одна пуля лишь царапнула кожу на руке, вторая пробила плечо выше лёгкого. Перевязали…
— Стоп. Это кто?!
Бойцы заметили нас и тут же вскинули автоматы. Понимая, что, приняв за врага, нас могут в любую секунду нашпиговать свинцом свои же, мы с Кузьмой тут же вскидываем руки. Какая же глупая ситуация!
— Свои!!!
— Кто свои, откуда?!
— Бойцы Елецкого партизанского отряда, Дёмин и Хрипунков! Мы в бою участвовали, пулемёт заткнули!
— Эх, пацаны, что ж вы чепуху мелит…
— Товарищ лейтенант, немецкий расчёт действительно подавили гранатой.
Командир, невысокий и крепкий молодой парень, внимательно на нас посмотрел:
— Действительно пулемётчиков уделали?! Герои. Ну и как вы здесь оказались? Впрочем, времени на рассказы нет. Коль решились вступить в схватку — молодцы. Трёхлинейки оставьте, они у нас под отчёт. Идите в дом, возьмите немецкие карабины, маузеры. Ребята подскажут, как заряжать; если остались, возьмите и фрицевских гранат. Хорошие штуки, метать удобно и запал надёжный, простой. Шарик оборвал — и фьють! Впрочем, уже знаете. Чего стоите-то, герои? Двигайте к дому, там и оставайтесь, поддержите бойцов в случае немецкой контратаки. Вперёд!
Сбивчивый рассказ о том, как мы в составе ополчения принимали ночной бой у больницы, дрались с немцами под Екатериновкой и уже сегодня вошли в город с частями 148-й стрелковой, застрял в горле. Нам осталось бодро вскинуть руки к шапкам, так же бодро отрапортовать «Есть!» и побежать к дому.
Это будет очень долгий день…
Глава 5
Ночь с 8-го на 9-е декабря 1941 г.
Средняя школа села Тербуны.
Временное расположение передвижного армейского госпиталя.
Рядовой Виктор Андреев.
Очень хочется пить. Невыносимо, мучительно, словно в гортани развернулась пустыня. Под повязкой на ноге невыносимо зудит воспалившаяся рана.