На последнем рубеже

Четыре.

Впереди негромко хлопают взрывы обеих гранат. Слышится злая ругань на немецком. Кирюха бросается ко мне, перевязывать.

Пять.

— Кир… Кир, там на час дня… метрах в 25… фрицы… Много, не меньше отделения… Давай их гранатами, а то перебьют как кутят!

Товарищ молча кивает и достаёт очередную «колотушку». Эх, слишком медленно срабатывает трофейная граната…

Вспомнив о подобранной эргэдэшке, нашариваю её правой, неповреждённой рукой. Еле слушающейся левой сжимаю стакан гранаты и проворачиваю ручку; встряхиваю её, выставляя на боевой взвод.

Раз, два.

Три. Что есть силы бросаю эргэдэшку через шпалы. Учитывая, что метнул сидя, и во время броска сильнейшим образом отдало в раненом плече, улетела она недалеко, метров на 10. Но, бросив с двухсекундной задержкой, я слышу характерный взрыв на четвёртой, а сразу за ней яростные немецкие крики и дикий, заложивший уши крик боли.

Есть!

— Кирюха, давай ещё гранаты!

— Уже!

Очередная «колотушка» перелетает через наше импровизированное укрытие; но, как и я, Кирилл метнул её, не высовываясь из-за шпал. Бросаем, не видя противника, вслепую — так нас просто обойдут. Но и высовываться опасно.

— Кир, у меня ещё полдиска патронов, не меньше! Давай снова «колотуху» с задержкой бросишь и поточнее, а я прикрою.

— Давай!

Товарищ скручивает колпачок гранаты и отрывает шарик, пока я заставляю себя привстать. Дикая боль пронзает всё тело, от плеча до ног; я не могу сдержать невольного вскрика — но всё же поднимаюсь на ноги и рывком правой забрасываю ППД на верхние шпалы. Крепче вжимаю приклад в плечо и тут же тяну за спуск.

На этот раз длинная, рассеянная очередь никого не зацепила; я и не надеялся на успех с одной здоровой рукой. Но главное мне удалось: немцы вновь залегли, пока Кирилл удачно забросил «колотушку» к кучке из трёх залёгших за забором соседнего дома фрицев. Граната взорвалась в воздухе, изрешетив тела врагов градом осколков.

…Яркая вспышка слева — и я вновь оказываюсь на земле; дикая боль в левой челюсти заглушает все остальные чувства.

— А-А-А-А!!!

Воя на одной протяжной ноте, нашариваю здоровой рукой разбитую челюсть. Язык посечён чем-то острым, во рту ощущаются осколки разбитых зубов; пальцы касаются чего-то влажного и горячего.

Чьи-то руки переворачивают меня на спину:

— Санёк, нормально, жить будешь! Пуля по касательной зацепила, только зубы выбила. Гляди — наши на подмогу идут!

И действительно, с той стороны реки доносятся всё более частые выстрелы «порт-артуровок», сплошной бас «максимов» и яростный рёв сотен глоток:

— УРРА-А-А-А!!!

Жить буду… Жить буду…



Центральная часть города. Район Собора.





Лейтенант Владислав Велик, временно исполняющий обязанности командира роты 496-го стрелкового полка.


Судьба изменчива. Вчера ночью вместе пили самогон и разговаривали о семьях, а сегодня моего комроты уделала мина. Точнее, осколок, сантиметров 5 длиной, вошедший в правую лопатку. Слава Богу, не смертельно (главное, чтобы не было заражения). Теперь я снова командир роты, точнее — временно исполняющий его обязанности; я в полной мере несу ответственность за жизни своих бойцов — и одновременно обязан выполнять поставленные перед подразделением задачи.

В строю осталось 58 активных штыков. Учитывая потери непосредственно в моём взводе, это ещё ничего. Но сколько останется по окончанию боя?

Фрицы намертво засели у Собора. Отрезанные от своих сходящимися ударами 496-го и 654-го, они поднялись от реки и закрепились в зданиях, ближних к Красной площади (говорят, в эпоху Тамерлана здесь стояла Елецкая крепость, что пала в бою; резня была лютая — оттого и «красная», под цвет крови). Предложить им сдаться — хорошо бы, но в поражение они не верят. До последнего будут драться, рассчитывая, что камрады своих не бросят.

Может, и не бросят, попробуют нанести деблокирующий удар. Однако на то мы и здесь, чтобы не дать фрицам даже шанса уцелеть, даже шанса!

От злости до боли стискиваю зубы. Как же я вас, твари, ненавижу! Ну ничего, сегодня мы вам ещё покажем, расчёт за всех погибших возьмём!

— Товарищ лейтенант, посыльный от комбата!

— Давай сюда.

Ординарец (комроты положен!) пропускает ко мне помятого и злого на вид сержанта. Да ты что, посыльный самого комбата — вот это да, вот это фигура! В его тени можно почувствовать себя на равных и со вчерашним взводным!


— Товарищ лейтенант, комбат приказывает немедленно продвигаться вперёд! Вы тормозите темп атаки! Если не сумее…

— Рот закрой.

Сержант мгновенно бледнеет и теряет весь свой запал.

— Где оружие?!

Уставившись на меня, белобрысый малый тянет из-за плеча ППД. Ого! Комбат своих посыльных уважает.

— Значит, так, сержант, поступаешь в моё временное распоряжение. Двигаешь вперёд, присоединяешься к головной группе; поведёшь бойцов — как никак младший командир, да ещё с пистолетом-пулемётом!

— Товарищ лейтенант, так я должен…

— Ты должен приказ комбата выполнять! Немедленно продвигаться… вперёд… а у меня в роте так мало лихих бойцов с автоматами, как раз тебя и не хватало! Всё, выполнять. Командиру я сам посыльного отправлю.

Ошарашенный таким поворотом событий, малый медленно потопал вперёд, туда, где головной взвод готовится к очередному броску. Взводный ждёт лишь моей команды; но я не спешу класть людей в лобовой атаке, понимая, что у противника есть преимущество в огневой мощи. На вечное командирское «давай-давай» также реагировать не собираюсь — бессмысленно потеряв людей и откатившись, мы немцев не выбьем. Надо думать.

Специфика городских боёв в значительной степени отличается от полевых схваток. Если здесь и возможен какой-то манёвр, фланговый обход, то, скорее, под землёй — немцы планируют огневую схему обороны таким образом, что опорные пункты находятся под прикрытием друг друга. Хотя, с другой стороны, выбей хоть один, и схема ломается…

Про подземные ходы я уже думал. Аникеев коротко объяснял мне, что один начинается ниже Собора, а заканчивается у Ельчика под чернослободским мостом. Можно попробовать, но слишком далеко назад придётся посылать бойцов. Да и скольких я отправлю? И где они вынырнут? Немцы закрепились на гребне высоты у Собора; все, кто поднимается от реки — в том числе и мои люди, если пройдут ходом, — находятся под огнём. Нет, тут нужно пробовать проверенные варианты.

— Самойлов, давай к расчёту «максима». Пускай со всех ног дуют к Покровскому храму…

— Это где?

— Это позади тебя, обернись назад, дурень! Так вот, пускай поднимают свою бандурину на колокольню, с ними Виктора Федюнина отряди. У него ведь трофейный карабин со с снайперовским прицелом?

— Так точно.

— Ну вот его к пулемётчикам, пусть долбят по огневым точкам. Зови сюда Одинцова.

Лейтенант Михаил Одинцов, комвзвода 1 — крепкий молодой командир, невысокий, но коренастый, кряжистый. По-крестьянски нетороплив, но смекалист и, что важно, за спинами подчинённых не прячется. Такой мне сейчас и нужен.

— Миша, сможешь собрать штурмовую команду? Давай всех, кто с автоматами, забирайте последние гранаты. Все ручники дам в прикрытие. Вам до дома добежать, а там уж гранатами в окна. Две гранаты на комнату, и, считай, никого в активе не осталось.

Комвзвода 1 лишь уверено кивнул в ответ.

— Ну, тогда вперёд.

С Богом…

На словах легко, на деле получается не очень. Автоматов в роте всего 9 (это вместе с конфискованным у комбатовского посыльного ППД; самого посыльного мы благополучно отправили назад), прорваться к дому не так-то просто. Пару укрытий мои бойцы сумели облюбовать, но за ними открытого пространства метров 50, простреливается оно сразу с трёх сторон. По площади бьют не меньше 12 фрицевских пулемётов против моих 7, и «Дегтяревы» в этом поединке проигрывают — уже замолчал один расчёт. Станковый «максим», правда, хорошо выручает, Федюнин сумел один МГ заткнуть. Но финальный рывок у Одинцова при таком раскладе не получится.

Думай, думай, думай…

— Товарищ лейтенант?

— Да, Василь, слушаю.

Лейтенант Василь Лыков, комвзвода 2, долговязый и весь какой-то нескладный парень, особым авторитетом ни среди бойцов, ни среди командиров не пользуется. Не трус и не дурак, но чересчур не уверен в себе, не умеет принять необходимого решения в бою.

— Товарищ лейтенант, у нас есть трофейные дымовые гранаты. Всего четыре штуки, правда, но…

— Василь! Зараза, что ж ты раньше-то молчал?!

— Так не спрашивали даже, товарищ лейтенант! И не обсуждали плана атаки.

Тут он прав, принимал решение я в одно лицо, не посчитав нужным посоветоваться со взводными, ещё вчера равными по должности.

Одобрительно хлопнув Лыкова по плечу, отправляю его за гранатами. Четыре штуки. Всего четыре… полноценной завесы не поставить, факт. Можно сделать небольшой коридор для прохода штурмовой группы, можно — но ведь фрицы тоже не пальцем деланые, сразу смекнут, что к чему. 10–11 скорострельных немецких пулемётов гарантированно сметут всё живое в пределах дымового коридора. Если только…

— Самойлов! Слушай сюда! Сейчас будем делать хитро. Как только бросаем дымовые гранаты, всем бойцам яростно кричать «ура» и из всех винтовок шмалять по центральному дому — напротив группы Одинцова. Но до по последних надо обязательно докричаться — с места пусть не трогаются, ни в коем случае! Как только фрицы реагируют и начинают бить в завесу, всем пулемётам, в том числе «максиму» на колокольне, перенацелиться на правый дом.

Пускай жарят по вспышкам МГ, не жалея патронов! Сейчас отправь посыльных к расчётам и собери мне группу человек 20 поотчаянней. Если у кого ещё остались гранаты, обязательно забрать.

Мой бывший замковзвода внимательно смотрит мне в лицо:

— Кто поведёт бойцов?

— Командир роты.

— Товар…