На последнем рубеже
Часть 21 из 28 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Давай, Куразбаев, покажи немцам небо с овчинку!
…Но сейчас удачный штурм казарм остался позади. Фрицы сумели отступить на соседний берег и к тому же взорвали мосты. А с той стороны реки в нашу сторону жарят десятки пулемётов, огрызаются пушки, а сверху с противным свистом падают мины, находящие то одну, то другую цель. Но это ещё ничего, «говорят» не такие и многочисленные 80-ки, бьющие с большой дистанцией и не великой точностью. А вот когда пойдём через реку, нас метров с 500 завалят целым ливнем мин-«огурцов» мелкие 50-ки…
Я хорошо знаю возможности вражеского оружия благодаря бывшему взводному, Игорю Дюкову. Он в своё время пытался воспитать из меня бойца, и, хотя я сам в себя никогда не верил, лейтенант считал, что шансы у меня есть. Не находя мужества в себе достойно отвечать сослуживцам, часто подтрунивающих надо мной, я всё же старался впитывать в себя знания, что давал технически грамотный лейтенант.
К слову, некоторые изменения во мне всё же произошли в бою за Олыпанец. Ошарашенный гибелью Копытина, я вообще ничего не соображал, перед глазами стояло окровавленное, изуродованное вражеской очередью лицо товарища.
Я не помню, как мне поручили вытащить раненого лейтенанта. Слава Богу, на нас никто не охотился, так что я смог без особых сложностей передать его санитарам. На прощание взводный развернулся ко мне и с одобряющей улыбкой произнёс:
— Я верю в тебя, Алексей. Ты хороший боец, ты мне жизнь спас.
«Я верю в тебя, Алексей». Всю свою жизнь я так не разу и не дождался этих слов от своих родных. Седьмой по счёту в семье ребёнок, родившийся недоношенным, маленький и болезненный с детства, я действительно не подавал каких-либо особых надежд родителям, а сверстники зачастую вытирали об меня ноги. Если была нужна жертва, не способная дать сдачи, искали Смирнова. Отец и мать, чудом сводившие концы с концами в условиях голодающей деревни, просто не могли серьёзно заняться моим воспитанием, научить защищать себя, давать сдачи.
В итоге я никогда в себя не верил, никогда. Потому что никто вокруг не верил… Кроме технически грамотного лейтенанта, искренне желающего сделать из меня настоящего бойца.
Так что теперь, зло сузив глаза, я выцеливаю вспышки вражеских пулемётов да жду команды ротного. Той самой, что пошлёт нас вперёд, на лёд — под вражеские пули и мины…
— «Порт-артуровки» катят!
Так называют свои орудия сами артиллеристы из 326-го. Ещё одна дань памяти русско-японской… Ничего, что старые, пушкари содят из них крепко.
Между тем, немцы также засекают подход нашей артиллерии. В начале на орудийные расчёты начинают сыпаться мины батальонных «самоваров» (калибр 80 мм). Я уже отметил, что их не так много, к тому же точность на большой дистанции посредственная.
Однако лёгкие мины лишь обозначают цель: по нашим позициям открывает огонь немецкая гаубичная артиллерия. Выглядит это так: дикий вой тяжёлого летящего снаряда, чудовищный грохот, от которого закладывает уши, а затем тебя подбрасывает над землёй где-то на 10 сантиметров. И так после каждого снаряда…
На моих глазах точно накрывает одно из наших орудий. Уцелело только оторванное деревянное колесо, отброшенное в сторону взрывной волной; от расчёта остались лишь куски мяса в изорванных тряпках. Есть потери и среди пехоты.
…Немцы раздавили бы полк и батареи поддержки ударами тяжёлой артиллерии, но через наши головы в сторону врага полетели уже свои, советские «чемоданы».
Я как-то раз поинтересовался у обедавших рядом артиллеристов, какой калибр в гаубичном дивизионе. Оказалось — 152 мм, Д-20. Это против 105 у большинства немецких дивизионных орудий. Так-то.
Нащупали наши пушкари противника или нет, но обстрел с вражеской стороны прекратился. Уцелевшие под огнём артиллеристы выкатили свои «порт-артуровки» на прямую наводку и открыли огонь по всполохам пулемётов и лёгкий орудий на соседнем берегу. Вскоре к ним присоединились немногочисленные батальонные миномёты и уцелевшие в боях станковые «максимы». Последние ударили особенно эффективно — благодаря водяному охлаждению и тяжёлым станкам, пулемёты открыли довольно точный, а главное, практически непрерывный огонь по врагу.
Ну, вроде как всё… На высоком берегу Сосны один за одним замолкают вражеские огневые точки. Кажется, пора.
— Рота!!! За Родину! ЗА СТАЛИНА!!! УРРА-А-А-А!!!
Подхватив общий яростно-безумный крик, я бросаюсь вперёд в первых рядах атакующей цепи…
Лёгкие миномёты и скрытые пулемёты ударили, как только мы уже миновали полреки. Господи, как их много… Бьют и спереди, и с обоих боков, ровными трассами словно косой высекая бегущих впереди бойцов. Одновременно на лёд обрушиваются десятки лёгких мин, взрывающихся лишь касаясь поверхности замёрзшей реки.
Где паше прикрытие?!
За спиной вновь слышатся тяжёлые разрывы гаубичных снарядов, на позициях же пулемётчиков заплясали фонтаны разрывов средних мин, ударивших на этот раз значительно точнее.
Ловушка…
Рядом падают то один, то другой боец, пробитые осколками и пулями. Но я продолжаю бежать вперёд, держась за Сашкиной спин…
Я бегу. Я всё ещё бегу. Но почему-то медленно, словно упёрся в какую-то влажную стенку. Она серая и холодная, хотя кое-где на ней виднеется и нечто красное… Его почему-то становится всё больше, прямо перед моим лицом… Странно, что одновременно с этим в районе живота и ног будто разливается что-то горячее. Странно…
Центральная часть города.
Высокий берег реки Быстрая Сосна.
Щуров Александр, рядовой 654-го стрелкового полка.
Через реку нас прорвалось семеро. Семь человек из роты — остальные или погибли, или ранены, или откатились назад. Ротного на моих глазах прошила пулемётная очередь; Лёшку Смирнова, невзрачного парня, что выручил сегодня в бою всё отделение, а после спас конкретно меня, опрокинула ударившая слева мина. Несильный, казалось бы, взрыв — а меня сбило с ног, с силой толкнув вперёд. Уже лёжа на льду, я увидел тело товарища и лужу крови, стремительно разливающейся под Лёшкой…
А я, словив пару мелких осколков, вырвался на противоположный берег. Вражеский берег.
Если бы не подобранный в казармах наш советский ППД, массивный, с толстым деревянным прикладом и ёмким диском на 71 патрон, тут бы моя история и закончилась. Но, вовремя свалившись в снег, я выпустил весь диск по бьющему в мою сторону вражескому пулемёту. Сгоряча саданул длинной очередью, неточной, рассеивающейся. Может, кого и зацепил, может, и нет, но главное — я всё-таки сбил фрицам прицел, чем воспользовались уцелевшие рядом бойцы. Ведомые одним из взводных, горячим, решительным лейтенантом, человек десять красноармейцев одним рывком добежали последние метры ледового покрова реки. С ходу вступив в бой, первым делом бойцы забросали трофейными гранатами вражеское пулемётное гнездо; одна из колотушек точно влетела в окно, уничтожив расчёт.
Ещё несколько мгновений мы выиграли, с ходу бросившись вперёд, рискуя словить точную очередь от бьющих с флангов МГ. Пронесло, хотя двух бойцов срезало, когда мы занимали стоящий ближе к реке дом, в котором размещались немецкие пулемётчики. К сожалению, пулемёт повредило осколками; зато нам достались пара карабинов, винтовочных патронов в достатке и ящик гранат-«колотушек». Живём!
— Четверо к окнам, остальные во двор, держать подступы! Укройтесь получше, огонь раньше времени не отрывать. Лучше уж фрицев поближе подпустить и ударить гранатами. Боец!
Это он ко мне.
— Сколько патронов к ППД?
— Да на полдиска.
— Эх, раззява, как же ты воевать собирался? В полтора диска всех фрицев хотел положить? Ладно, я тебе из ТТ свои патроны отдам, у меня ещё запасная обойма и в карманах россыпь. Диск набьёшь. Твоя задача — врезать покрепче, коли немцы в контратаку пойдут. И ещё, мужики, глядите в оба. Сейчас главная опасность — огнемётчик. Подползёт поближе, а дальше ему только один раз на спуск нажать, и всё, амба. Вопросы?
— Никак нет!
— Тогда гранат возьмите побольше, и вперёд!
Трое бойцов вместе с лейтенантом тут же открывают беспокоящий огонь из окон небольшого дома. Окна выходят только на юг — к реке, и на север — к городу; на запад и восток обзора никакого. Так что распорядился командир на наш счёт верно.
Под прикрытием товарищей по одному ныряем во двор. Я выбегаю вторым и тут же падаю на землю, угадав бьющую в мою сторону очередь. Мельком отмечаю, что огонь в прибрежной полосе ведём не только мы — жиденькие залпы одной-двух «трёхлинеек» стучат и справа, и слева. Одновременно из-за реки вновь подают голос глухо рокочущие «максимы».
Уже дело. По-пластунски подползаю к телу одного из павших товарищей. Аккуратно подтягиваю к себе винтовку, шарю в карманах. Есть и патроны, десятка четыре, и одна эргэдэшка. Порядок, теперь, в случае чего, без оружия не останусь.
Боец, первым выскочивший в дверной проём, уже открыл огонь из-за сваленных и подпёртых двумя деревянными брусами шпал — видимо, хозяева собирались расширить хозяйственные постройки. Впрочем, одинокий стрелок мало что может сделать с бьющим в нашу сторону пулемётом; точно ударившая очередь крошит куски истлевших шпал ровно в том месте, где секунду назад торчала голова красноармейца. Боец чудом успел нырнуть вниз.
— Теперь тебе позицию менять! Отсюда не стреляй, фрицы ждать будут!
Третий наш товарищ проявил благоразумие, не спеша выбегать сразу за мной, а потому остался жив. Смекалистый парняга рыбкой нырнул в выбитое со стороны реки окно и вовремя перекатился за деревянный сортир. Укрытие так себе, но с нашей стороны его по крайней мере не видно. Ударившая с заметным опозданием пулемётная очередь с лёгкостью прошила тонкие доски, но боец успел уже переползти.
Мой совет Кирюхе (кажется, Кирюхе — боец из третьего взвода, с которым мы до того особо не общались) поменять позицию был, конечно, разумным, но вот воспользоваться им ни он, ни я не смогли: лучших укрытий, что хоть как-то могут нас защитить, во дворе больше нет. Нам обоим приходится заползти за шпалы и беспомощно ждать, когда фрицы подберутся и забросают нас гранатами. Или ударят из огнемёта — хрен редьки не слаще.
— Кирюх, нас так скоро взорвут или сожгут не за понюх табаку.
Боец кривится в невесёлой усмешке:
— Что предлагаешь?
— Ты засёк, откуда пулемёт хреначит?
— Да.
— Гранатой добросишь?
Кирюха зло на меня смотрит:
— Да я только высунусь, он тут же меня смахнёт!
— Не смахнёт! Давай как у берега: я поднимаюсь, две-три очереди, а ты в это время бросаешь «колотушку». У неё ж время горения запала секунд 5–6? Так вот, начинаешь отчёт, на раз отрываешь колпачок. На два я поднимаюсь и жарю в сторону пулемётчика три секунды. На три бросаешь гранату. Даже если чуть в сторону, в воздухе взорвётся, германцев сверху осколками уделает. Понял?
— А куда стрелять, знаешь? Не меня, так тебя фриц первой очередью свалит.
— Так ты скажи.
— Ну… чуток слева, метрах в 40, у каменного сарая спрятались.
— Чуток — это сколько?
Кирюха мучительно прикидывает, как лучше мне объяснить. Внезапно меня озаряет:
— Кир, если представить пространство перед нами как циферблат, как часы, на каком положении немцы?
Парень секунду представляет, что да как, затем его лицо озаряется пониманием:
— Да на половину одиннадцатого!
— Порядок! Готовь гранату!
Товарищ заметно бледнеет, но, кивнув, быстрым движением раскручивает колпачок гранаты и обрывает нитку, на которой держался пластмассовый шарик.
Раз.
Рывком встаю, приготовившись бить в сторону пулемётного расчёта. Вот он, каменный сарай. Справа встречное движение. СПРАВА ВСТРЕЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ!!!
Два.
Разворачиваю свой ППД и тяну за спусковой крючок. Пистолет-пулемёт дёргает в руках от отдачи, но первая же очередь сбивает с ног замахнувшегося для броска гранаты фрица.
Три.
Кирилл резко распрямляется и метает «колотушку». Одновременно со стороны сарая я краем глаза замечаю вспышку огня. Я не слышу ещё рычащего звука немецкого пулемёта, как меня с силой бьёт меня в плечо и опрокидывает на спину.
…Но сейчас удачный штурм казарм остался позади. Фрицы сумели отступить на соседний берег и к тому же взорвали мосты. А с той стороны реки в нашу сторону жарят десятки пулемётов, огрызаются пушки, а сверху с противным свистом падают мины, находящие то одну, то другую цель. Но это ещё ничего, «говорят» не такие и многочисленные 80-ки, бьющие с большой дистанцией и не великой точностью. А вот когда пойдём через реку, нас метров с 500 завалят целым ливнем мин-«огурцов» мелкие 50-ки…
Я хорошо знаю возможности вражеского оружия благодаря бывшему взводному, Игорю Дюкову. Он в своё время пытался воспитать из меня бойца, и, хотя я сам в себя никогда не верил, лейтенант считал, что шансы у меня есть. Не находя мужества в себе достойно отвечать сослуживцам, часто подтрунивающих надо мной, я всё же старался впитывать в себя знания, что давал технически грамотный лейтенант.
К слову, некоторые изменения во мне всё же произошли в бою за Олыпанец. Ошарашенный гибелью Копытина, я вообще ничего не соображал, перед глазами стояло окровавленное, изуродованное вражеской очередью лицо товарища.
Я не помню, как мне поручили вытащить раненого лейтенанта. Слава Богу, на нас никто не охотился, так что я смог без особых сложностей передать его санитарам. На прощание взводный развернулся ко мне и с одобряющей улыбкой произнёс:
— Я верю в тебя, Алексей. Ты хороший боец, ты мне жизнь спас.
«Я верю в тебя, Алексей». Всю свою жизнь я так не разу и не дождался этих слов от своих родных. Седьмой по счёту в семье ребёнок, родившийся недоношенным, маленький и болезненный с детства, я действительно не подавал каких-либо особых надежд родителям, а сверстники зачастую вытирали об меня ноги. Если была нужна жертва, не способная дать сдачи, искали Смирнова. Отец и мать, чудом сводившие концы с концами в условиях голодающей деревни, просто не могли серьёзно заняться моим воспитанием, научить защищать себя, давать сдачи.
В итоге я никогда в себя не верил, никогда. Потому что никто вокруг не верил… Кроме технически грамотного лейтенанта, искренне желающего сделать из меня настоящего бойца.
Так что теперь, зло сузив глаза, я выцеливаю вспышки вражеских пулемётов да жду команды ротного. Той самой, что пошлёт нас вперёд, на лёд — под вражеские пули и мины…
— «Порт-артуровки» катят!
Так называют свои орудия сами артиллеристы из 326-го. Ещё одна дань памяти русско-японской… Ничего, что старые, пушкари содят из них крепко.
Между тем, немцы также засекают подход нашей артиллерии. В начале на орудийные расчёты начинают сыпаться мины батальонных «самоваров» (калибр 80 мм). Я уже отметил, что их не так много, к тому же точность на большой дистанции посредственная.
Однако лёгкие мины лишь обозначают цель: по нашим позициям открывает огонь немецкая гаубичная артиллерия. Выглядит это так: дикий вой тяжёлого летящего снаряда, чудовищный грохот, от которого закладывает уши, а затем тебя подбрасывает над землёй где-то на 10 сантиметров. И так после каждого снаряда…
На моих глазах точно накрывает одно из наших орудий. Уцелело только оторванное деревянное колесо, отброшенное в сторону взрывной волной; от расчёта остались лишь куски мяса в изорванных тряпках. Есть потери и среди пехоты.
…Немцы раздавили бы полк и батареи поддержки ударами тяжёлой артиллерии, но через наши головы в сторону врага полетели уже свои, советские «чемоданы».
Я как-то раз поинтересовался у обедавших рядом артиллеристов, какой калибр в гаубичном дивизионе. Оказалось — 152 мм, Д-20. Это против 105 у большинства немецких дивизионных орудий. Так-то.
Нащупали наши пушкари противника или нет, но обстрел с вражеской стороны прекратился. Уцелевшие под огнём артиллеристы выкатили свои «порт-артуровки» на прямую наводку и открыли огонь по всполохам пулемётов и лёгкий орудий на соседнем берегу. Вскоре к ним присоединились немногочисленные батальонные миномёты и уцелевшие в боях станковые «максимы». Последние ударили особенно эффективно — благодаря водяному охлаждению и тяжёлым станкам, пулемёты открыли довольно точный, а главное, практически непрерывный огонь по врагу.
Ну, вроде как всё… На высоком берегу Сосны один за одним замолкают вражеские огневые точки. Кажется, пора.
— Рота!!! За Родину! ЗА СТАЛИНА!!! УРРА-А-А-А!!!
Подхватив общий яростно-безумный крик, я бросаюсь вперёд в первых рядах атакующей цепи…
Лёгкие миномёты и скрытые пулемёты ударили, как только мы уже миновали полреки. Господи, как их много… Бьют и спереди, и с обоих боков, ровными трассами словно косой высекая бегущих впереди бойцов. Одновременно на лёд обрушиваются десятки лёгких мин, взрывающихся лишь касаясь поверхности замёрзшей реки.
Где паше прикрытие?!
За спиной вновь слышатся тяжёлые разрывы гаубичных снарядов, на позициях же пулемётчиков заплясали фонтаны разрывов средних мин, ударивших на этот раз значительно точнее.
Ловушка…
Рядом падают то один, то другой боец, пробитые осколками и пулями. Но я продолжаю бежать вперёд, держась за Сашкиной спин…
Я бегу. Я всё ещё бегу. Но почему-то медленно, словно упёрся в какую-то влажную стенку. Она серая и холодная, хотя кое-где на ней виднеется и нечто красное… Его почему-то становится всё больше, прямо перед моим лицом… Странно, что одновременно с этим в районе живота и ног будто разливается что-то горячее. Странно…
Центральная часть города.
Высокий берег реки Быстрая Сосна.
Щуров Александр, рядовой 654-го стрелкового полка.
Через реку нас прорвалось семеро. Семь человек из роты — остальные или погибли, или ранены, или откатились назад. Ротного на моих глазах прошила пулемётная очередь; Лёшку Смирнова, невзрачного парня, что выручил сегодня в бою всё отделение, а после спас конкретно меня, опрокинула ударившая слева мина. Несильный, казалось бы, взрыв — а меня сбило с ног, с силой толкнув вперёд. Уже лёжа на льду, я увидел тело товарища и лужу крови, стремительно разливающейся под Лёшкой…
А я, словив пару мелких осколков, вырвался на противоположный берег. Вражеский берег.
Если бы не подобранный в казармах наш советский ППД, массивный, с толстым деревянным прикладом и ёмким диском на 71 патрон, тут бы моя история и закончилась. Но, вовремя свалившись в снег, я выпустил весь диск по бьющему в мою сторону вражескому пулемёту. Сгоряча саданул длинной очередью, неточной, рассеивающейся. Может, кого и зацепил, может, и нет, но главное — я всё-таки сбил фрицам прицел, чем воспользовались уцелевшие рядом бойцы. Ведомые одним из взводных, горячим, решительным лейтенантом, человек десять красноармейцев одним рывком добежали последние метры ледового покрова реки. С ходу вступив в бой, первым делом бойцы забросали трофейными гранатами вражеское пулемётное гнездо; одна из колотушек точно влетела в окно, уничтожив расчёт.
Ещё несколько мгновений мы выиграли, с ходу бросившись вперёд, рискуя словить точную очередь от бьющих с флангов МГ. Пронесло, хотя двух бойцов срезало, когда мы занимали стоящий ближе к реке дом, в котором размещались немецкие пулемётчики. К сожалению, пулемёт повредило осколками; зато нам достались пара карабинов, винтовочных патронов в достатке и ящик гранат-«колотушек». Живём!
— Четверо к окнам, остальные во двор, держать подступы! Укройтесь получше, огонь раньше времени не отрывать. Лучше уж фрицев поближе подпустить и ударить гранатами. Боец!
Это он ко мне.
— Сколько патронов к ППД?
— Да на полдиска.
— Эх, раззява, как же ты воевать собирался? В полтора диска всех фрицев хотел положить? Ладно, я тебе из ТТ свои патроны отдам, у меня ещё запасная обойма и в карманах россыпь. Диск набьёшь. Твоя задача — врезать покрепче, коли немцы в контратаку пойдут. И ещё, мужики, глядите в оба. Сейчас главная опасность — огнемётчик. Подползёт поближе, а дальше ему только один раз на спуск нажать, и всё, амба. Вопросы?
— Никак нет!
— Тогда гранат возьмите побольше, и вперёд!
Трое бойцов вместе с лейтенантом тут же открывают беспокоящий огонь из окон небольшого дома. Окна выходят только на юг — к реке, и на север — к городу; на запад и восток обзора никакого. Так что распорядился командир на наш счёт верно.
Под прикрытием товарищей по одному ныряем во двор. Я выбегаю вторым и тут же падаю на землю, угадав бьющую в мою сторону очередь. Мельком отмечаю, что огонь в прибрежной полосе ведём не только мы — жиденькие залпы одной-двух «трёхлинеек» стучат и справа, и слева. Одновременно из-за реки вновь подают голос глухо рокочущие «максимы».
Уже дело. По-пластунски подползаю к телу одного из павших товарищей. Аккуратно подтягиваю к себе винтовку, шарю в карманах. Есть и патроны, десятка четыре, и одна эргэдэшка. Порядок, теперь, в случае чего, без оружия не останусь.
Боец, первым выскочивший в дверной проём, уже открыл огонь из-за сваленных и подпёртых двумя деревянными брусами шпал — видимо, хозяева собирались расширить хозяйственные постройки. Впрочем, одинокий стрелок мало что может сделать с бьющим в нашу сторону пулемётом; точно ударившая очередь крошит куски истлевших шпал ровно в том месте, где секунду назад торчала голова красноармейца. Боец чудом успел нырнуть вниз.
— Теперь тебе позицию менять! Отсюда не стреляй, фрицы ждать будут!
Третий наш товарищ проявил благоразумие, не спеша выбегать сразу за мной, а потому остался жив. Смекалистый парняга рыбкой нырнул в выбитое со стороны реки окно и вовремя перекатился за деревянный сортир. Укрытие так себе, но с нашей стороны его по крайней мере не видно. Ударившая с заметным опозданием пулемётная очередь с лёгкостью прошила тонкие доски, но боец успел уже переползти.
Мой совет Кирюхе (кажется, Кирюхе — боец из третьего взвода, с которым мы до того особо не общались) поменять позицию был, конечно, разумным, но вот воспользоваться им ни он, ни я не смогли: лучших укрытий, что хоть как-то могут нас защитить, во дворе больше нет. Нам обоим приходится заползти за шпалы и беспомощно ждать, когда фрицы подберутся и забросают нас гранатами. Или ударят из огнемёта — хрен редьки не слаще.
— Кирюх, нас так скоро взорвут или сожгут не за понюх табаку.
Боец кривится в невесёлой усмешке:
— Что предлагаешь?
— Ты засёк, откуда пулемёт хреначит?
— Да.
— Гранатой добросишь?
Кирюха зло на меня смотрит:
— Да я только высунусь, он тут же меня смахнёт!
— Не смахнёт! Давай как у берега: я поднимаюсь, две-три очереди, а ты в это время бросаешь «колотушку». У неё ж время горения запала секунд 5–6? Так вот, начинаешь отчёт, на раз отрываешь колпачок. На два я поднимаюсь и жарю в сторону пулемётчика три секунды. На три бросаешь гранату. Даже если чуть в сторону, в воздухе взорвётся, германцев сверху осколками уделает. Понял?
— А куда стрелять, знаешь? Не меня, так тебя фриц первой очередью свалит.
— Так ты скажи.
— Ну… чуток слева, метрах в 40, у каменного сарая спрятались.
— Чуток — это сколько?
Кирюха мучительно прикидывает, как лучше мне объяснить. Внезапно меня озаряет:
— Кир, если представить пространство перед нами как циферблат, как часы, на каком положении немцы?
Парень секунду представляет, что да как, затем его лицо озаряется пониманием:
— Да на половину одиннадцатого!
— Порядок! Готовь гранату!
Товарищ заметно бледнеет, но, кивнув, быстрым движением раскручивает колпачок гранаты и обрывает нитку, на которой держался пластмассовый шарик.
Раз.
Рывком встаю, приготовившись бить в сторону пулемётного расчёта. Вот он, каменный сарай. Справа встречное движение. СПРАВА ВСТРЕЧНОЕ ДВИЖЕНИЕ!!!
Два.
Разворачиваю свой ППД и тяну за спусковой крючок. Пистолет-пулемёт дёргает в руках от отдачи, но первая же очередь сбивает с ног замахнувшегося для броска гранаты фрица.
Три.
Кирилл резко распрямляется и метает «колотушку». Одновременно со стороны сарая я краем глаза замечаю вспышку огня. Я не слышу ещё рычащего звука немецкого пулемёта, как меня с силой бьёт меня в плечо и опрокидывает на спину.