Мы вернемся!
Часть 9 из 27 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Неделя отдыха после последнего выхода пролетела галопом. Роту укомплектовали до положенной численности двумя орловцами и солдатиком из астраханского пехотного. Оставалось ещё вакантным место командира второй полуроты, но никого пока на это место подобрано не было. Так и исполнял командирские обязанности в ней Осокин Тимофей, жалуясь на свою тяжкую долю прочим ротным унтерам.
Утро начиналось традиционной побудкой барабанным боем. Затем было построение с проверкой внешнего вида и личного оружия, оправка и бег на семь-восемь вёрст вокруг северных озёр. Дежурные котловые от солдатских артелей и ротные интенданты готовили в это время завтрак. И когда егеря после бега, общей помывки да приборки подходили к столам, их уже ждала нехитрая, но сытная еда. Приварок в роте всегда был хорошим, а солдатский порцион — полуторный к обычному пехотному. Да ещё и серебро на жир, мясо и сало всегда в общей кассе имелось. Так что не жаловались. После завтрака давался час на свои нужды, а потом рота выдвигалась на свой учебный полигон, за окраины Бухареста, к северным озёрам. Сначала под командой Живана, а затем и самого поручика егеря там отрабатывали тактику боя против конницы и пехоты. Учились они преодолению укреплений, бою в крепостях и в помещениях, в лесу и на открытой местности. Нарабатывали навыки маскировки и работы из засад. Много времени уделяли действиям в рассыпном строю перед колоннами основных войск.
— Видать, скоро с пяхотой турку воевать будем. Не зря их благородие столько времени учения штыковому бою и стрельбе в цепи отдаёт, — делали выводы умудрённые опытом «старики».
В конце апреля на утреннем построении десяти егерям, отличившимся в поиске за Дунай, были торжественно вручены волчьи хвосты, кои нужно было нашивать на картузы.
— Только десятеро достойны! — подтвердил выводы бывалых егерей Карпыч. — Рано ещё пока остальным, вашбродь. Что уж там говорить, сутки боя всего в том последнем выходе были, это ведь не полтора месяца по Балканским горам скакать да половину всех османских отрядов из пашалыка за собою тащить. Вот энтот-то десяток — он в самый раз достойный, робятки и отвагу проявили, и прочувствовали, что это за такая особая егерская война. А все остальные пущай смотрят на них да завидуют, сами же лучшивее потом в бою будут.
— Хорошо, Карпыч, как скажешь, вам виднее, — улыбнулся Алексей. — Да я и столько волчьих хвостов просто даже сейчас не найду, чтобы их на картузы всей роте надеть. Вон ведь теперь все охотники в округе знают, что в Бухаресте за волчий хвост цельный двугривенный серебром дают.
— Ну, вот и погодите тратиться, Ляксей Петрович, чай успеем ещё, небось опять скоро пойдём в дело? — и старый унтер пытливо посмотрел на ротного.
— Думаю, что скоро, Иван Карпович, — не стал уходить от ответа Алексей. — В самое ближайшее время общее наступление начнётся, а перед этим ещё нужно будет турок от переправы отогнать. Так что настраивайте молодых, пусть они лучше к боям готовятся. Чувствую, что не дадут нам в тишине и в покое здесь отсидеться. Недалеко-то время, когда мы на острие у пехотных колонн пойдём.
После обеда и двухчасового отдыха егеря обычно отрабатывали стрельбу на приозёрном полигоне. Били они из штуцеров, из гладкоствольных фузей, пистолей и даже из тромбонов. Стреляли все, из всего, помногу и из всяких положений. Умение точного и быстрого ведения огня было главным условием выживания для егеря. Поэтому и отводилась его шлифовке масса времени. Были, конечно, и занятия рукопашного, ножевого, сабельного боя, оттачивались навыки скрадывания часового и метания гренад, но всё-таки стрельбе традиционно уделялась львиная доля от всего времени занятий.
Вечером обер-офицеры роты обычно организовывали занятия по начальной грамоте, а потом был длительный уход за личным оружием. На своё место к ночи оно должно было быть выставлено тщательно прибранным. А для этого его нужно было предварительно очистить от порохового нагара и от свинцовых окислов, ну и уже затем требовалось хорошенько его смазать.
Чтобы выполнить эту непростую задачу по уходу и по сбережению оружия, у каждого егеря был свой перечень необходимых ему приспособлений. У всякого солдата имелась: сухая чистая тряпка и тряпка, пропитанная несолёным салом. Было несколько пёрышек, очищенная от кострики пакля и «чистилка» из мягкого дерева. Всё это было необходимо для чистки замка, различных гнёзд и самого канала ствола. Для сбережения и смазки ружей и пистолей был необходим кусок бараньего или говяжьего сала, пузырёк с очищенным «деревянным маслом» и хотя бы немного «триппела» — так называемой английской глинки или абразива 18–19 веков. На постое шомпол у солдат заменялся дульной палкой, сделанной из сухого дерева. Сало тоже использовалось не абы какое. Его сначала старались перегреть, дабы удалить все активные вещества, окисляющие металл. Для ствола, дабы спасти его в сырую погоду, готовили специальный «костяной жир», да и «деревянное» — оливковое — масло перед применением вначале очень тщательно очищали. Тёртый кирпич для чистки ствола, про который Алексей ещё в детстве слышал из рассказа «Левша», использовали только лишь в самом крайнем случае, когда под рукой просто не было того самого «триппела». Да и то порошок из тёртого кирпича или из белой глины перед применением просеивали несколько раз через тряпицу. И вот полученная таким образом пыль уже вполне собой заменяла английскую глинку с таким вот неблаговидным названием.
На качественный уход за оружием приходилось порою по паре часов времени ежедневно. И тут самым строгим контролёром выступал главный оружейник роты Курт Шмидт. Проще было самому ротному представить оружие для осмотра, чем вот этому придирчивому и занудному немцу.
— Твой ружьё есть твой жизнь! — любил он частенько повторять, поучая новеньких егерей. — Плёхой твой ружьё — значит, ты есть плёхой зольдат и есть очень плёхой товарищ. Сам бистро погибаешь и свой товарищ не сможешь помочь в бою. Иди и чисти замок, очень некорошо ты его чистить! Он у тебя есть совсем грязный! И смазка нужно лучше наложить, чтобы ржа не есть металл!
В след за ужином у егерей было свободное время до сигнала «вечерняя заря», и после этого хождение из места расположения роты, мягко говоря, не приветствовалось. Давний пример, как нелегко было Фёдору Лужину по кличке Цыган год назад, а с ним заодно и всей егерской команде, был в роте всегда на слуху. Исключение здесь было только для господ офицеров, ну и для старших унтеров, которым они, в общем-то, не злоупотребляли. В ночном Бухаресте делать им просто-напросто было нечего. Так что после отбоя в месте расквартирования егерей полными хозяевами были караульные одного из восьми дежуривших по очереди отделений.
По субботам занятия длились до обеда, а потом была баня, постирушки и прожарка белья.
В воскресенье егерям давался выходной. Построения и дела солдатские были в этот день сведены до минимума. Каждый мог заняться собой и своей душой, отстояв службу в местном храме.
В конце апреля солнце жарило уже в полную силу, и после первых испытаний храбрецами русская пехота вовсю купалась в тех пригородных озёрах, что длинной цепью огибали Бухарест с севера.
Егеря лежали на солнышке, жмурясь, и лениво поглядывали, как плещутся в холодной воде солдатики из рекрутской роты. Их вот только недавно пригнали в Бухарест длинным маршем от Полтавы, и теперь под приглядом молоденького сержантика они резвились у берега словно дети, горланя и плеская друг на друга.
Гораздо интереснее было то, что происходило от них правее. Там возле заросшего камышом берега был выстроен широкий деревянный настил, уходящий мостками шагов на семь в озеро, и несколько местных баб, постирав белье, теперь старательно полоскали его в озёрной воде. Рукава на платье и юбки были у них чуть закатаны, всё здесь, в общем-то, выглядело в рамках приличия, но на что мужикам дана фантазия, а тем более весной? Вот крепкая и смуглая молодка подоткнула чуть выше свою длинную юбку и, оголив белые икры чуть выше обычного, наклонилась над водой.
— Ах! — одновременно выдохнули сразу несколько любителей прекрасного. — Хороша! — сглотнул слюну Цыган и покосился на командира. Лёшка, лежа на подстилушке с зажмуренными глазами, приоткрыл правый и взглянул на Федьку. Цыган тут же перевёл взгляд на купающихся рекрутов, всем своим видом демонстрируя отсутствие у него всякого интереса к противоположному полу. Поручик усмехнулся и закрыл глаза.
— Сидор, Касьяшка, кому было велено от берега не отходить?! А ну-ка быстро сюда! — Молоденький унтер со шпагой на поясном ремне, надзирающий за рекрутами, с возмущением грозил кулаком двум своим пловцам, выбравшимся на глубину и принявшим далеко вправо. — Сюда, я сказал, сюда плывите, обормоты!
Но всё было тщетно. Как видно, молодым солдатикам тоже было интересно женское внимание, и они энергично гребли в сторону мостков.
До них было уже недалеко, как вдруг в движении одного проявилось какое-то дёрганье. Вот он закрутился на месте и, взмахнув обеими руками, заорал что-то нечленораздельное. Затем крик перешёл в бульканье, и его голова скрылась под водой. Товарищ тонущего вместо помощи вытаращил в испуге глаза и, подплыв к мосткам, схватился за их доски, пытаясь забраться наверх.
— А чтоб ты! — проорал унтер и, скидывая на бегу сапоги с поясным ремнём, понёсся стремглав к помосту.
Голова солдатика ещё пару раз вынырнула, раздался его сдавленный писк, и он, взмахнув последний раз руками, погрузился в пучину.
Бух! Раздался громкий всплеск, и унтер сиганул с мостков в озеро. Лёшка и ещё десяток егерей, сорвавшись со своих мест, стремительно неслись к помосту. Бабы с визгом шарахнулись в стороны, побросав корзины с бельём на берег. Хлоп, хлоп, хлоп! Сразу несколько тел влетели с разбегу в холодную воду и заработали там руками и ногами. Над поверхностью же в это время беспомощно барахтался рекрутский унтер.
— Этого к берегу тащите, утопнет, спасатель х…нов! — крикнул Лёшка и, набрав воздух в лёгкие, нырнул на глубину.
«Какая же тут холодина, просто ужас!» — загребая воду руками, думал Лёшка. Воздух в лёгких закончился, и он вынырнул на поверхность. Рядом с ним вот так же сейчас ныряли сразу несколько егерей, а кашляющего незадачливого спасателя уже вытаскивали на мостки.
— Есть, Цыган утопленного нащупал! — проорал Ленька, указывая рукой сверху на реку. — Вон он, вашбродь, ближе к настилу барахтается!
Действительно, подгребая одной рукой, к мосткам приближался Лужин Фёдор. Алексей подплыл к ним ближе и помог перехватить спасённого поудобнее.
— Вытаскивайте его скорее на берег! — крикнул он и сам начал карабкаться на сырые скользкие доски.
Бездыханное тело вытащили и разложили на утоптанной береговой глине.
— В сторону! — рявкнул поручик и упал на колени перед лежащим. Всё, что было нужно делать в этом случае, он знал прекрасно. Оставалось только надеяться, что эти полторы минуты, что утопленный был под водой, не сделали своё чёрное дело.
Так, первое. Быстро проверяем рот и очищаем его от посторонних предметов, и он пальцами вытащил из него какие-то зелёные водоросли и слизь.
Второе. Скоренько удаляем воду, попавшую в лёгкие и в трахею. Солдатика укладываем на согнутое колено животом и лицом вниз, а потом много раз надавливаем рукой на спину. Вот та-ак, побежала водица ручьём изо рта и из носа.
А время-то бежит неумолимо! Это время не ждет, третья минута уже пошла! Нужно было срочно делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца!
Столпившиеся вокруг егеря и рекруты из команды утопленного во все глаза наблюдали за манипуляциями офицера. Для них всё это было необычно.
— Помер же Касьяшка, утоп бедолага, всё-ё, вона ведь, сколько ужо не дышит сердешный. А воды-то изо рта его как много вытекло! Ну и что же их благородия покойного-то так тыркает?! Грех ведь это!
Лёшка в очередной раз приоткрыл рот пострадавшего, сделал ему вдувание воздуха изо рта в рот и опять заработал руками, делая резкие надавливания на грудную клетку.
— Раз, два, три, четыре, пять! — считал он вслух. — Ну, давай же, давай, родной, дыши! Ещё вдувание! Раз, два, три, четыре, пять!
На шестой серии колени и руки утопшего вдруг резко дёрнулись, он ещё сильнее запрокинул голову, а изо рта его после судорожного кашля вылилась струйка воды.
— Поднимите его, на колени поставьте, пусть он прокашляется немного да проблюётся, — с усталостью сказал Егоров и, подойдя к воде, сплевывая, сполоснул от слизи свои руки и губы.
— Ваше благородие, спасибо вам за солдата!
Позади Алексея стоял давешний неудачный спаситель из унтеров. На нём уже был надет ременный пояс со шпагой, сам же он был весь насквозь мокрый, и теперь было хорошо видно, что по своей сути это самый что ни на есть мальчишка.
— Угу, — буркнул Лёшка, ополаскивая лицо. — Чего в воду-то кинулся, когда и сам толком плавать не умеешь?
— Виноват, Ваше благородие, солдата было жалко, спасти его уж больно хотел, под моим же ведь началом он был! — Вытянулся во фрунт незадачливый «спасатель».
— Ну-ну, и самого потом чуть было успели спасти. А если бы не подоспели мы к вам вовремя? Всегда всё с головой делать нужно, сержант, ежели, конечно, жить дальше охота, — проворчал Лёшка. — Представьтесь!
— Хлебников Вячеслав, Ваше благородие! Младший сержант рекрутской команды, прибывшей для пополнения первой дунайской армии! — гаркнул что было сил парнишка и потешно пристукнул голыми пятками по земле.
— Ну, теперь мы точно сковырнём турку! — усмехнулся Егоров. — Лет-то тебе сколько, Вячеслав, и сам ты из каких будешь?
— Шестнадцать лет мне, Ваше благородие, — ответил паренёк. — Сам я с Новгородской губернии, из Белозёрского уезда. Из дворянского служивого рода Хлебниковых. Прадед мой Аристарх Иванович сию шпагу самолично из рук батюшки Петра Алексеевича за Нарву получил, — и паренёк с любовью погладил эфес.
— Ну, шестнадцать — это, конечно, сам возраст далее по карьерной лестнице шагать, — улыбнулся Лешка, вспоминая себя вот таким же. — Вся жизнь впереди! Отчего сразу же в войска-то не попал, а при рекрутской команде на унтерство встал? Чай, сам к гвардейскому полку был приписан, коли уже в сержантских чинах состоишь?
— Так точно, Ваше благородие, — кивнул Хлебников. — Был приписан к Гвардейскому Измайловскому полку, где к шестнадцати годам у меня вышел ценз на младшего сержанта. Батюшка при князьях Белосельских в их вотчине за главного распорядителя охот был, вот я после его смерти-то и отпросился военную карьеру делать. А тут из Московской губернии в действующую армию рекрутская команда собиралась, ну и приказом по военной коллегии меня в неё-то и определили, — рассказывал паренёк.
— Хм, интересно. — Егоров внимательно посмотрел на сержанта. — Батюшка твой, считай, что за главного егеря при Белозёрских — Белосельских был. Чай, и сам ты стрелять да за зверем ходить умеешь? Новгородчина-то, поди, самая лесная сторона у нас будет, это, конечно, не считая ещё Урала с Сибирью!
— Так точно, с семи лет батюшка на охоты с собой брал, а в десять я уже первую утку с болота принёс, — улыбнулся своим воспоминаниям Славка.
Егоров подошёл к пришедшему в себя Касьяну. Тот сидел на мокрой тряпке, и его била дрожь.
— Оботрите хорошенько своего товарища, наденьте ему сухое, видите, как парня лихорадит, — посоветовал рекрутам Егоров. — Чай бы ему, да где же его сейчас взять? Да отлежаться немного ещё дайте, не гоняйте пока муштрой, — обратился он к Хлебникову. — А ты сам, сержант, приходи-ка в понедельник после обеда сюда же. Услышишь стрельбу — бери чуть левее, — и он показал рукой направление. — Как раз на наш стрелковый полигон выйдешь. Ну, всё, бывайте, братцы, слушайтесь старших, — обратился он к рекрутам. — В дисциплине вся ваша жизнь, вон вам пример уже на сегодня, — и Лёшка кивнул на незадачливого купальщика.
* * *
— Курок на боевой взвод ставь! — Лёшка окинул взглядом десяток стрелков, целящихся с положения «с колена» в дальние мишени. От цепи послышались щелчки ударных замков. — Огонь!
— Плавно, плавно свободный ход крючка выбирай! Не забывай: между вдохом-выдохом на паузе нужно нажимать! — слышались советы бывалых егерей, стоявших позади каждого из молодых солдат.
«Бах!» — раздался первый выстрел фузеи Афоньки.
«Спешит торопыга! — подумал Алексей. — Всё время куда-то бежит, торопится. Для вестового-то самое оно, а вот в стрельбе это не всегда хорошо будет». «Бах! Бах! Бах!» — зачастили выстрелы остальных солдатских ружей.
Вот и последний из «старичков» поднял руку. Всё, значит, отстрелялись все их подопечные.
— Заряжай! — скомандовал поручик, проходя вдоль строя.
— Куды, Егорка, вскочил?! — одёрнул своего «молодого» Ермолай. — Команды вставать не было, значится, на коленке заряд делай, привыкай. Иной раз и сидя на дереве, на весу тебе это делать придётся!
Парни сноровисто проталкивали пули, обёрнутые патронной бумагой, в стволы. Вот последний из них поставил курок на боевой взвод и вставил шомпол на своё место, в гнездо цевья.
— Вот так, запомните, егеря: ваше оружие должно быть у вас всегда заряжено, — поучал Егоров. — А коли сможете, так зарядите и трофейное, чтобы лишняя пуля у вас в запасе была! С пустым стволом даже не думайте минуту быть! Никто не знает, когда ваш выстрел может понадобиться! Курок на предохранительный взвод ставь! — От цепочки вновь послышались щелчки. «Меры безопасности соблюдены, теперь можно было бежать и проверять сами мишени», — подумал Лешка, вглядываясь в одинокую фигуру, спускавшуюся на стрелковый полигон.
— Хлебников Славка! — наконец узнал он подходящего. — А ну бегом за мной! — и подал общую команду: — Всем встать! Ружья на ремень! К месту осмотра мишеней бегом марш! Афоня, слабо, в самом низу твоя дырка, ещё бы чуть — и молоко. Вот сто раз тебе уже говорили: спешишь, всё ты суетишься больно! Хороший прицел не берёшь. Тимофей Захарович, ты его за шкирку, что ли, придерживай, когда он в следующий раз соберётся стрелять! — ворчал поручик, осматривая натянутую на доску мишенную тряпицу. — Егор, получше, чуть влево твоя пуля ушла, видать, слегка руку дёрнул. Во-от Гришутка, умница, опять выбил яблочко, как и все прошлые три раза, — похвалил он лучшего из всех молодых стрелка. — Ну как тебе, Славка, что сказать можешь? — поинтересовался он у сержанта, шагая на огневой рубеж.
— Хорошо бьют, — покачал тот головой. — Из наших пяти сотен рекрутов, что в Бухарест нагнали, пожалуй, ни один даже так не сможет стрелять.
— Ну, это всё долгие тренировки, — усмехнулся поручик. — Каждый уже по сотне пуль успел на полигоне выпустить. А до этого вхолостую месяц учился правильно стрелять. Хотя и талант к стрельбе тоже у людей встречается, глазомер развитый, твёрдость в руке. Не знаю, может быть, у кого-то все предки в роду когда-то лучниками были. На охоте вон куницу и белку в глаз били, а на бранном поле — немца или татарина.
— Ну да, — ухмыльнулся Хлебников, подходя к огневому рубежу. — У нас в России завсегда белок много было, ну и татар с немцами тоже на порубежье издревле хватало. А нам вот за всё время только лишь по три патрона выдали. А солдаты при рекрутской команде уже ведь больше полгода как состоят. А из ружей у нас только десять, и все со времён Полтавы, чтобы на караулах с ними стоять. Всё учение своё мы с деревянными фузеями прошли.
— Ничего, настреляетесь ещё, — утешил его Егоров. — А если в егеря попадёт кто, то уж тем более. Хочешь сам-то попробовать?
— Хочу, — закивал Славка. — А фузею дадите? А то у меня своей-то нет, только вот одна эта шпага.
— Афоня, а ну-ка дай сюда своё ружьё! — приказал ротный. — Господин младший сержант сейчас проверит его, вдруг у него ствол кривой и ты из-за этого в молоко бьёшь.
Утро начиналось традиционной побудкой барабанным боем. Затем было построение с проверкой внешнего вида и личного оружия, оправка и бег на семь-восемь вёрст вокруг северных озёр. Дежурные котловые от солдатских артелей и ротные интенданты готовили в это время завтрак. И когда егеря после бега, общей помывки да приборки подходили к столам, их уже ждала нехитрая, но сытная еда. Приварок в роте всегда был хорошим, а солдатский порцион — полуторный к обычному пехотному. Да ещё и серебро на жир, мясо и сало всегда в общей кассе имелось. Так что не жаловались. После завтрака давался час на свои нужды, а потом рота выдвигалась на свой учебный полигон, за окраины Бухареста, к северным озёрам. Сначала под командой Живана, а затем и самого поручика егеря там отрабатывали тактику боя против конницы и пехоты. Учились они преодолению укреплений, бою в крепостях и в помещениях, в лесу и на открытой местности. Нарабатывали навыки маскировки и работы из засад. Много времени уделяли действиям в рассыпном строю перед колоннами основных войск.
— Видать, скоро с пяхотой турку воевать будем. Не зря их благородие столько времени учения штыковому бою и стрельбе в цепи отдаёт, — делали выводы умудрённые опытом «старики».
В конце апреля на утреннем построении десяти егерям, отличившимся в поиске за Дунай, были торжественно вручены волчьи хвосты, кои нужно было нашивать на картузы.
— Только десятеро достойны! — подтвердил выводы бывалых егерей Карпыч. — Рано ещё пока остальным, вашбродь. Что уж там говорить, сутки боя всего в том последнем выходе были, это ведь не полтора месяца по Балканским горам скакать да половину всех османских отрядов из пашалыка за собою тащить. Вот энтот-то десяток — он в самый раз достойный, робятки и отвагу проявили, и прочувствовали, что это за такая особая егерская война. А все остальные пущай смотрят на них да завидуют, сами же лучшивее потом в бою будут.
— Хорошо, Карпыч, как скажешь, вам виднее, — улыбнулся Алексей. — Да я и столько волчьих хвостов просто даже сейчас не найду, чтобы их на картузы всей роте надеть. Вон ведь теперь все охотники в округе знают, что в Бухаресте за волчий хвост цельный двугривенный серебром дают.
— Ну, вот и погодите тратиться, Ляксей Петрович, чай успеем ещё, небось опять скоро пойдём в дело? — и старый унтер пытливо посмотрел на ротного.
— Думаю, что скоро, Иван Карпович, — не стал уходить от ответа Алексей. — В самое ближайшее время общее наступление начнётся, а перед этим ещё нужно будет турок от переправы отогнать. Так что настраивайте молодых, пусть они лучше к боям готовятся. Чувствую, что не дадут нам в тишине и в покое здесь отсидеться. Недалеко-то время, когда мы на острие у пехотных колонн пойдём.
После обеда и двухчасового отдыха егеря обычно отрабатывали стрельбу на приозёрном полигоне. Били они из штуцеров, из гладкоствольных фузей, пистолей и даже из тромбонов. Стреляли все, из всего, помногу и из всяких положений. Умение точного и быстрого ведения огня было главным условием выживания для егеря. Поэтому и отводилась его шлифовке масса времени. Были, конечно, и занятия рукопашного, ножевого, сабельного боя, оттачивались навыки скрадывания часового и метания гренад, но всё-таки стрельбе традиционно уделялась львиная доля от всего времени занятий.
Вечером обер-офицеры роты обычно организовывали занятия по начальной грамоте, а потом был длительный уход за личным оружием. На своё место к ночи оно должно было быть выставлено тщательно прибранным. А для этого его нужно было предварительно очистить от порохового нагара и от свинцовых окислов, ну и уже затем требовалось хорошенько его смазать.
Чтобы выполнить эту непростую задачу по уходу и по сбережению оружия, у каждого егеря был свой перечень необходимых ему приспособлений. У всякого солдата имелась: сухая чистая тряпка и тряпка, пропитанная несолёным салом. Было несколько пёрышек, очищенная от кострики пакля и «чистилка» из мягкого дерева. Всё это было необходимо для чистки замка, различных гнёзд и самого канала ствола. Для сбережения и смазки ружей и пистолей был необходим кусок бараньего или говяжьего сала, пузырёк с очищенным «деревянным маслом» и хотя бы немного «триппела» — так называемой английской глинки или абразива 18–19 веков. На постое шомпол у солдат заменялся дульной палкой, сделанной из сухого дерева. Сало тоже использовалось не абы какое. Его сначала старались перегреть, дабы удалить все активные вещества, окисляющие металл. Для ствола, дабы спасти его в сырую погоду, готовили специальный «костяной жир», да и «деревянное» — оливковое — масло перед применением вначале очень тщательно очищали. Тёртый кирпич для чистки ствола, про который Алексей ещё в детстве слышал из рассказа «Левша», использовали только лишь в самом крайнем случае, когда под рукой просто не было того самого «триппела». Да и то порошок из тёртого кирпича или из белой глины перед применением просеивали несколько раз через тряпицу. И вот полученная таким образом пыль уже вполне собой заменяла английскую глинку с таким вот неблаговидным названием.
На качественный уход за оружием приходилось порою по паре часов времени ежедневно. И тут самым строгим контролёром выступал главный оружейник роты Курт Шмидт. Проще было самому ротному представить оружие для осмотра, чем вот этому придирчивому и занудному немцу.
— Твой ружьё есть твой жизнь! — любил он частенько повторять, поучая новеньких егерей. — Плёхой твой ружьё — значит, ты есть плёхой зольдат и есть очень плёхой товарищ. Сам бистро погибаешь и свой товарищ не сможешь помочь в бою. Иди и чисти замок, очень некорошо ты его чистить! Он у тебя есть совсем грязный! И смазка нужно лучше наложить, чтобы ржа не есть металл!
В след за ужином у егерей было свободное время до сигнала «вечерняя заря», и после этого хождение из места расположения роты, мягко говоря, не приветствовалось. Давний пример, как нелегко было Фёдору Лужину по кличке Цыган год назад, а с ним заодно и всей егерской команде, был в роте всегда на слуху. Исключение здесь было только для господ офицеров, ну и для старших унтеров, которым они, в общем-то, не злоупотребляли. В ночном Бухаресте делать им просто-напросто было нечего. Так что после отбоя в месте расквартирования егерей полными хозяевами были караульные одного из восьми дежуривших по очереди отделений.
По субботам занятия длились до обеда, а потом была баня, постирушки и прожарка белья.
В воскресенье егерям давался выходной. Построения и дела солдатские были в этот день сведены до минимума. Каждый мог заняться собой и своей душой, отстояв службу в местном храме.
В конце апреля солнце жарило уже в полную силу, и после первых испытаний храбрецами русская пехота вовсю купалась в тех пригородных озёрах, что длинной цепью огибали Бухарест с севера.
Егеря лежали на солнышке, жмурясь, и лениво поглядывали, как плещутся в холодной воде солдатики из рекрутской роты. Их вот только недавно пригнали в Бухарест длинным маршем от Полтавы, и теперь под приглядом молоденького сержантика они резвились у берега словно дети, горланя и плеская друг на друга.
Гораздо интереснее было то, что происходило от них правее. Там возле заросшего камышом берега был выстроен широкий деревянный настил, уходящий мостками шагов на семь в озеро, и несколько местных баб, постирав белье, теперь старательно полоскали его в озёрной воде. Рукава на платье и юбки были у них чуть закатаны, всё здесь, в общем-то, выглядело в рамках приличия, но на что мужикам дана фантазия, а тем более весной? Вот крепкая и смуглая молодка подоткнула чуть выше свою длинную юбку и, оголив белые икры чуть выше обычного, наклонилась над водой.
— Ах! — одновременно выдохнули сразу несколько любителей прекрасного. — Хороша! — сглотнул слюну Цыган и покосился на командира. Лёшка, лежа на подстилушке с зажмуренными глазами, приоткрыл правый и взглянул на Федьку. Цыган тут же перевёл взгляд на купающихся рекрутов, всем своим видом демонстрируя отсутствие у него всякого интереса к противоположному полу. Поручик усмехнулся и закрыл глаза.
— Сидор, Касьяшка, кому было велено от берега не отходить?! А ну-ка быстро сюда! — Молоденький унтер со шпагой на поясном ремне, надзирающий за рекрутами, с возмущением грозил кулаком двум своим пловцам, выбравшимся на глубину и принявшим далеко вправо. — Сюда, я сказал, сюда плывите, обормоты!
Но всё было тщетно. Как видно, молодым солдатикам тоже было интересно женское внимание, и они энергично гребли в сторону мостков.
До них было уже недалеко, как вдруг в движении одного проявилось какое-то дёрганье. Вот он закрутился на месте и, взмахнув обеими руками, заорал что-то нечленораздельное. Затем крик перешёл в бульканье, и его голова скрылась под водой. Товарищ тонущего вместо помощи вытаращил в испуге глаза и, подплыв к мосткам, схватился за их доски, пытаясь забраться наверх.
— А чтоб ты! — проорал унтер и, скидывая на бегу сапоги с поясным ремнём, понёсся стремглав к помосту.
Голова солдатика ещё пару раз вынырнула, раздался его сдавленный писк, и он, взмахнув последний раз руками, погрузился в пучину.
Бух! Раздался громкий всплеск, и унтер сиганул с мостков в озеро. Лёшка и ещё десяток егерей, сорвавшись со своих мест, стремительно неслись к помосту. Бабы с визгом шарахнулись в стороны, побросав корзины с бельём на берег. Хлоп, хлоп, хлоп! Сразу несколько тел влетели с разбегу в холодную воду и заработали там руками и ногами. Над поверхностью же в это время беспомощно барахтался рекрутский унтер.
— Этого к берегу тащите, утопнет, спасатель х…нов! — крикнул Лёшка и, набрав воздух в лёгкие, нырнул на глубину.
«Какая же тут холодина, просто ужас!» — загребая воду руками, думал Лёшка. Воздух в лёгких закончился, и он вынырнул на поверхность. Рядом с ним вот так же сейчас ныряли сразу несколько егерей, а кашляющего незадачливого спасателя уже вытаскивали на мостки.
— Есть, Цыган утопленного нащупал! — проорал Ленька, указывая рукой сверху на реку. — Вон он, вашбродь, ближе к настилу барахтается!
Действительно, подгребая одной рукой, к мосткам приближался Лужин Фёдор. Алексей подплыл к ним ближе и помог перехватить спасённого поудобнее.
— Вытаскивайте его скорее на берег! — крикнул он и сам начал карабкаться на сырые скользкие доски.
Бездыханное тело вытащили и разложили на утоптанной береговой глине.
— В сторону! — рявкнул поручик и упал на колени перед лежащим. Всё, что было нужно делать в этом случае, он знал прекрасно. Оставалось только надеяться, что эти полторы минуты, что утопленный был под водой, не сделали своё чёрное дело.
Так, первое. Быстро проверяем рот и очищаем его от посторонних предметов, и он пальцами вытащил из него какие-то зелёные водоросли и слизь.
Второе. Скоренько удаляем воду, попавшую в лёгкие и в трахею. Солдатика укладываем на согнутое колено животом и лицом вниз, а потом много раз надавливаем рукой на спину. Вот та-ак, побежала водица ручьём изо рта и из носа.
А время-то бежит неумолимо! Это время не ждет, третья минута уже пошла! Нужно было срочно делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца!
Столпившиеся вокруг егеря и рекруты из команды утопленного во все глаза наблюдали за манипуляциями офицера. Для них всё это было необычно.
— Помер же Касьяшка, утоп бедолага, всё-ё, вона ведь, сколько ужо не дышит сердешный. А воды-то изо рта его как много вытекло! Ну и что же их благородия покойного-то так тыркает?! Грех ведь это!
Лёшка в очередной раз приоткрыл рот пострадавшего, сделал ему вдувание воздуха изо рта в рот и опять заработал руками, делая резкие надавливания на грудную клетку.
— Раз, два, три, четыре, пять! — считал он вслух. — Ну, давай же, давай, родной, дыши! Ещё вдувание! Раз, два, три, четыре, пять!
На шестой серии колени и руки утопшего вдруг резко дёрнулись, он ещё сильнее запрокинул голову, а изо рта его после судорожного кашля вылилась струйка воды.
— Поднимите его, на колени поставьте, пусть он прокашляется немного да проблюётся, — с усталостью сказал Егоров и, подойдя к воде, сплевывая, сполоснул от слизи свои руки и губы.
— Ваше благородие, спасибо вам за солдата!
Позади Алексея стоял давешний неудачный спаситель из унтеров. На нём уже был надет ременный пояс со шпагой, сам же он был весь насквозь мокрый, и теперь было хорошо видно, что по своей сути это самый что ни на есть мальчишка.
— Угу, — буркнул Лёшка, ополаскивая лицо. — Чего в воду-то кинулся, когда и сам толком плавать не умеешь?
— Виноват, Ваше благородие, солдата было жалко, спасти его уж больно хотел, под моим же ведь началом он был! — Вытянулся во фрунт незадачливый «спасатель».
— Ну-ну, и самого потом чуть было успели спасти. А если бы не подоспели мы к вам вовремя? Всегда всё с головой делать нужно, сержант, ежели, конечно, жить дальше охота, — проворчал Лёшка. — Представьтесь!
— Хлебников Вячеслав, Ваше благородие! Младший сержант рекрутской команды, прибывшей для пополнения первой дунайской армии! — гаркнул что было сил парнишка и потешно пристукнул голыми пятками по земле.
— Ну, теперь мы точно сковырнём турку! — усмехнулся Егоров. — Лет-то тебе сколько, Вячеслав, и сам ты из каких будешь?
— Шестнадцать лет мне, Ваше благородие, — ответил паренёк. — Сам я с Новгородской губернии, из Белозёрского уезда. Из дворянского служивого рода Хлебниковых. Прадед мой Аристарх Иванович сию шпагу самолично из рук батюшки Петра Алексеевича за Нарву получил, — и паренёк с любовью погладил эфес.
— Ну, шестнадцать — это, конечно, сам возраст далее по карьерной лестнице шагать, — улыбнулся Лешка, вспоминая себя вот таким же. — Вся жизнь впереди! Отчего сразу же в войска-то не попал, а при рекрутской команде на унтерство встал? Чай, сам к гвардейскому полку был приписан, коли уже в сержантских чинах состоишь?
— Так точно, Ваше благородие, — кивнул Хлебников. — Был приписан к Гвардейскому Измайловскому полку, где к шестнадцати годам у меня вышел ценз на младшего сержанта. Батюшка при князьях Белосельских в их вотчине за главного распорядителя охот был, вот я после его смерти-то и отпросился военную карьеру делать. А тут из Московской губернии в действующую армию рекрутская команда собиралась, ну и приказом по военной коллегии меня в неё-то и определили, — рассказывал паренёк.
— Хм, интересно. — Егоров внимательно посмотрел на сержанта. — Батюшка твой, считай, что за главного егеря при Белозёрских — Белосельских был. Чай, и сам ты стрелять да за зверем ходить умеешь? Новгородчина-то, поди, самая лесная сторона у нас будет, это, конечно, не считая ещё Урала с Сибирью!
— Так точно, с семи лет батюшка на охоты с собой брал, а в десять я уже первую утку с болота принёс, — улыбнулся своим воспоминаниям Славка.
Егоров подошёл к пришедшему в себя Касьяну. Тот сидел на мокрой тряпке, и его била дрожь.
— Оботрите хорошенько своего товарища, наденьте ему сухое, видите, как парня лихорадит, — посоветовал рекрутам Егоров. — Чай бы ему, да где же его сейчас взять? Да отлежаться немного ещё дайте, не гоняйте пока муштрой, — обратился он к Хлебникову. — А ты сам, сержант, приходи-ка в понедельник после обеда сюда же. Услышишь стрельбу — бери чуть левее, — и он показал рукой направление. — Как раз на наш стрелковый полигон выйдешь. Ну, всё, бывайте, братцы, слушайтесь старших, — обратился он к рекрутам. — В дисциплине вся ваша жизнь, вон вам пример уже на сегодня, — и Лёшка кивнул на незадачливого купальщика.
* * *
— Курок на боевой взвод ставь! — Лёшка окинул взглядом десяток стрелков, целящихся с положения «с колена» в дальние мишени. От цепи послышались щелчки ударных замков. — Огонь!
— Плавно, плавно свободный ход крючка выбирай! Не забывай: между вдохом-выдохом на паузе нужно нажимать! — слышались советы бывалых егерей, стоявших позади каждого из молодых солдат.
«Бах!» — раздался первый выстрел фузеи Афоньки.
«Спешит торопыга! — подумал Алексей. — Всё время куда-то бежит, торопится. Для вестового-то самое оно, а вот в стрельбе это не всегда хорошо будет». «Бах! Бах! Бах!» — зачастили выстрелы остальных солдатских ружей.
Вот и последний из «старичков» поднял руку. Всё, значит, отстрелялись все их подопечные.
— Заряжай! — скомандовал поручик, проходя вдоль строя.
— Куды, Егорка, вскочил?! — одёрнул своего «молодого» Ермолай. — Команды вставать не было, значится, на коленке заряд делай, привыкай. Иной раз и сидя на дереве, на весу тебе это делать придётся!
Парни сноровисто проталкивали пули, обёрнутые патронной бумагой, в стволы. Вот последний из них поставил курок на боевой взвод и вставил шомпол на своё место, в гнездо цевья.
— Вот так, запомните, егеря: ваше оружие должно быть у вас всегда заряжено, — поучал Егоров. — А коли сможете, так зарядите и трофейное, чтобы лишняя пуля у вас в запасе была! С пустым стволом даже не думайте минуту быть! Никто не знает, когда ваш выстрел может понадобиться! Курок на предохранительный взвод ставь! — От цепочки вновь послышались щелчки. «Меры безопасности соблюдены, теперь можно было бежать и проверять сами мишени», — подумал Лешка, вглядываясь в одинокую фигуру, спускавшуюся на стрелковый полигон.
— Хлебников Славка! — наконец узнал он подходящего. — А ну бегом за мной! — и подал общую команду: — Всем встать! Ружья на ремень! К месту осмотра мишеней бегом марш! Афоня, слабо, в самом низу твоя дырка, ещё бы чуть — и молоко. Вот сто раз тебе уже говорили: спешишь, всё ты суетишься больно! Хороший прицел не берёшь. Тимофей Захарович, ты его за шкирку, что ли, придерживай, когда он в следующий раз соберётся стрелять! — ворчал поручик, осматривая натянутую на доску мишенную тряпицу. — Егор, получше, чуть влево твоя пуля ушла, видать, слегка руку дёрнул. Во-от Гришутка, умница, опять выбил яблочко, как и все прошлые три раза, — похвалил он лучшего из всех молодых стрелка. — Ну как тебе, Славка, что сказать можешь? — поинтересовался он у сержанта, шагая на огневой рубеж.
— Хорошо бьют, — покачал тот головой. — Из наших пяти сотен рекрутов, что в Бухарест нагнали, пожалуй, ни один даже так не сможет стрелять.
— Ну, это всё долгие тренировки, — усмехнулся поручик. — Каждый уже по сотне пуль успел на полигоне выпустить. А до этого вхолостую месяц учился правильно стрелять. Хотя и талант к стрельбе тоже у людей встречается, глазомер развитый, твёрдость в руке. Не знаю, может быть, у кого-то все предки в роду когда-то лучниками были. На охоте вон куницу и белку в глаз били, а на бранном поле — немца или татарина.
— Ну да, — ухмыльнулся Хлебников, подходя к огневому рубежу. — У нас в России завсегда белок много было, ну и татар с немцами тоже на порубежье издревле хватало. А нам вот за всё время только лишь по три патрона выдали. А солдаты при рекрутской команде уже ведь больше полгода как состоят. А из ружей у нас только десять, и все со времён Полтавы, чтобы на караулах с ними стоять. Всё учение своё мы с деревянными фузеями прошли.
— Ничего, настреляетесь ещё, — утешил его Егоров. — А если в егеря попадёт кто, то уж тем более. Хочешь сам-то попробовать?
— Хочу, — закивал Славка. — А фузею дадите? А то у меня своей-то нет, только вот одна эта шпага.
— Афоня, а ну-ка дай сюда своё ружьё! — приказал ротный. — Господин младший сержант сейчас проверит его, вдруг у него ствол кривой и ты из-за этого в молоко бьёшь.