Мы умели верить

– Вы правильно поступили, – сказал он им обоим.

Рядом с ними в приемной собаки натягивали поводки на скользком кафельном полу. Кошка ходила кругами в переноске.

– Ну вот, – сказала Фиона, – на прошлой неделе я сходила на массаж. И массажистка такая: «Вы были в автокатастрофе?» Она изобразила русский акцент. – И я такая: «Нет, я просто сейчас в таком стрессе». И минут через пять она такая: «Но, может, когда-то давно? Автокатастрофа?» Чувствуешь?

Она взяла руку Йеля и положила себе на шею сзади, твердую, как мрамор, и он понял, что это была сведенная мышца.

– Плохо это, – сказал он.

– И я такая: «Я, честно, ни разу даже бампером никого не задела». А она: «Да, но иногда мы забываем».

Что-то в ее словах, в том, как она донесла до него мудрость этой русской бабы, пробрало Йеля. А может, дело было в том, что весь этот месяц он сам себя чувствовал так же, словно ему накачали дельтовидные мышцы цементом и засунули в морозильную камеру.

Вышел помощник ветеринара и сказал, что Роско идет на поправку, и они выдохнули, словно он был их ребенком.

Если кот выживет, его возьмет Йель. Это было ясно. Он не мог обременять Фиону после всего, что она вынесла, новой заботой. Он сказал ей, что придумает что-нибудь, и она медленно кивнула, думая уже о другом. Ее голову обрамлял медицинский постер о кошачьей лейкемии. Кожа у нее была сухой и обтягивала кости; она очень похудела. Йель хотел спросить, не забывает ли она о себе и не хотела бы она вернуться к учебе в следующем году – не пора ли сделать перерыв? Но она взглянула на него и сказала:

– Что, если ты сходишь к доктору Ченгу?

Доктор Ченг был врачом Нико, и пару недель прошлым летом, когда Нико еще мог оставаться дома, он приходил к нему каждый день. Один раз он застал Йеля с Чарли и заказал пиццу за свой счет – не для себя и не для Нико, который уже не переваривал пищу, а для Йеля с Чарли, которые сидели там с полудня.

– Просто проконсультироваться, – сказала Фиона. – Все лучше, чем какой-нибудь телефон доверия. Я могу позвонить ему. Он любит меня, не знаю, за что. Я могу записать тебя сегодня. Правда могу.

Йель ощутил порыв остановить ее, сказать, что она не может взваливать на себя еще и его, что она должна пожалеть себя. Если она позвонит доктору Ченгу, не положит ли это начало чему-то? Не приведет это к тому, что она в итоге будет менять ему утки? Но он не стал ей возражать, поскольку одна мысль о докторе Ченге, о его медленной речи, принесла ему невыразимое облегчение.



Фиона позвонила прямо из ветклиники, и через час, когда они вышли оттуда – Роско нужно было побыть под капельницей как минимум до завтра – они направились к доктору Ченгу, на Джордж-стрит. Йель корил себя за то, что разрешил Фионе пойти с ним, все дальше втягивая ее в это. Ей нужно было пойти домой и прилечь. Поесть чего-нибудь. Но она, видимо, чувствовала, что подвела Нико и Терренса. Всю дорогу к ветеринару она прижимала к себе кота и плакала. Разве так плохо дать ей возможность сделать еще одно доброе дело?

Офис доктора Ченга располагался в бывшем жилом доме. В комнате ожидания пахло благовониями, из-за конторки вышла медсестра и крепко обняла Фиону. Больше там, слава богу, никого не было, ни незнакомцев с пустым взглядом, словно призраков из его собственного будущего, ни знакомых, с кем пришлось бы о чем-то болтать.

– Сегодня день в комнатах ожидания, – сказал Йель.

– Здесь журналы лучше, – сказала Фиона.

На кофейном столике лежала стопка старых номеров «Эсквайра». Однако Йелю нужно было заполнить бланки: здоровье прямых родственников, лекарственные препараты, хирургические вмешательства.

– Ты не должна ждать, – сказал он.

– Я хочу поздороваться с доктором Ченгом. Если вернусь домой, придется смотреть за детьми. Поверь мне, это отпуск.

Он в этом сомневался. Ей, вероятно, пришлось провести самые жуткие моменты своей жизни в этом потертом зеленом кресле, в которое она сейчас уселась.

– Разрешу тебе остаться, если кое-что пообещаешь, – сказал Йель.

Во взгляде Фионы обозначилось нечто среднее между настороженностью и снисходительностью.

– Что ты делаешь для себя в эти дни? Что планируешь на следующий год? Тебе двадцать один. Ты умная. Ты не думаешь, что сейчас… ты не хочешь пойти в колледж?

– То есть теперь, когда не стало Нико?

– Ну… да. И Терренса. Скажу тебе, чего я очень не хочу. Я не хочу, чтобы ты следом стала опекать меня, а потом еще кого-то, и еще, а потом ты оглянуться не успеешь, как тебе пятьдесят, и ты живешь в городе-призраке из нашей старой одежды и книжек.

– Я больше никого не стану опекать. Только тебя. Нико любил тебя, и ты так по-доброму относился ко мне, когда я была мелкой. Помнишь, как ты взял меня в Художественный институт?

– Ага, и ты включила сигнализацию.

– Я вот про что: нам обоим сейчас не помешает друг.

– Мы друзья, Фиона, я просто…

– Ну, давай будем лучшими друзьями. Не смейся, я не в смысле, как будто нам по десять лет! Я в смысле семьи. Давай просто скажем, что мы теперь семья. Давай скажем, что будем звонить друг другу, когда нам грустно. И я буду дарить тебе подарки на день рождения, и все такое.

– Окей, – он не мог отказать ей. – Но мы говорили про колледж.

– О боже, Йель. Я правда не могу представить, что буду радостной гостьей на вечеринках студенческого братства[115]. Что я там буду – сидеть в классе с восемнадцатилетками?

Разница между восемнадцатью и двадцатью одним годами казалась ему смехотворно малой, но он не стал этого говорить. К тому же Фионе в двадцать один могло быть и двести лет.

– Ты могла бы ходить на занятия здесь, в городе. Это по-другому, чем уехать в колледж с общагой и типа бухими ребятами, бренчащими тебе на гитаре. Просто подумай о колледже как об учебе и дипломе. Ты ведь не хочешь вечно быть няней, а?

Он сразу пожалел, что сказал это. Но он участвовал в разговоре только половиной мозга. Другой он думал, позволит ли он доктору Ченгу уговорить себя на что-нибудь сегодня. Он этого не хотел. Он был не готов.


– Твои родители были бы готовы платить? – сказал он.

– Они были бы готовы, но я не возьму и сраного пенни от этих людей. Что бы они мне ни оставили, когда умрут, я все это отдам в пользу исследований СПИДа.

Однако, как полагал Йель, она принимала деньги от Норы. Она бы приняла эскиз. Это ведь был лишь вопрос гордости; судя по всему, она могла получить деньги, если бы действительно хотела. Но Фиона была упрямой. Она никогда не приползет назад, прося об одолжении.

– Мне типа придется обзванивать старых школьных учителей и просить у них рекомендации? Я прогуливала почти все уроки.

– Уверен, они тебя помнят. Уверен, к ним все время кто-то обращается.

Встала медсестра, но только затем, чтобы взять что-то с высокой полки, и снова села.

– Я сам напишу письмо. Дополнительное. Я ведь, по сути, сотрудник университета. То есть я курирую студентов.

Фиона в ответ рассмеялась, на что он и надеялся.

А затем медсестра сказала, что можно входить.

В кабинете доктора Ченга висела фотография горы Килиманджаро и пахло скорее супом, чем медицинским спиртом. При разговоре доктор смотрел прямо на собеседника и делал паузы через каждые три предложения, словно некий наставник научил его так в медицинской школе. Он расспросил Йеля о заболеваниях и провел беглый осмотр. Хорошо хоть на нем не было врачебного халата, но все же Йель испытал тревожное чувство, что положено некое официальное начало. Когда доктор Ченг прослушивал его легкие, Йель подумал, что этот человек, вполне возможно, будет наблюдать его в последние дни. Что, войдя в эту дверь, он потенциально заключил самое крепкое партнерство в своей жизни. Пока смерть не разлучит нас.

– Я так понимаю, вас что-то беспокоит, – сказал доктор Ченг.

Йель оттарабанил все так быстро, что у него даже мелькнула мысль, не сочтет ли доктор эту историю выдумкой.

Доктор Ченг медленно все повторил, что-то записал и для верности уточнил даты.

– Вы боитесь, что заразились в декабре, – сказал он.

– Или раньше.

– В декабре или раньше. В начале января вы испытывали вялость, лихорадку, потерю аппетита?

Йель покачал головой.

– Сыпь, боль в горле, головную боль, мышечную? Простуду?

– Нет.

– Замечали отек лимфатических узлов?

– Я не проверял. Но сейчас – нет.

– Я хочу выслушать ваши вопросы и опасения по поводу тестирования, – сказал доктор Ченг и сложил руки на коленях.

– Не уверен, что хочу этого сегодня, – сказал Йель. – Я не хочу бесполезных результатов.

Он снимал со свитера кошачьи волоски, один за другим.

– Вы знаете, если вы подхватили это месяц назад или раньше, я бы сказал, результаты у вас будут вполне достоверные. Хочу ли я, чтобы вы протестировались через три месяца с сегодняшней даты? Безусловно. Нужно ли мне от вас обещание избегать такого поведения, которое подвергнет риску вас или других? Да.

Он замолчал и подался вперед, ожидая, пока Йель заговорит.

– Я не знаю, почему в этот раз я боюсь больше, чем раньше. Первый раз, в прошлом году, нас постоянно бросало от убежденности, что мы заражены, к мысли, что здоровы, и обратно по кругу. Но большую часть времени, глубоко внутри, я думал, что болен, понимаете? Я осматривал язык каждое утро насчет молочницы. Когда мы решили провериться, это было… может, какое-то облегчение. Теперь у меня нет такого чувства.

– Одному труднее.

– Конечно.

Йель старался, чтобы его голос не дрожал.

Доктор Ченг придвинулся ближе.

– Слушайте: вы ВИЧ-контактный, да. Это не настолько однозначно, как может казаться. Я лечил парней, с которыми спал, Йель. И это было до тестирования. Я полагал, что тоже заразился. Но это не так. Давайте не будем раньше времени посыпать голову пеплом. Мы пройдем с вами тестирование сегодня. Думаю, вам сразу станет легче. И мы назначим прием для обсуждения результатов, – он подкатился в кресле к настольному календарю, – ровно через две недели, семнадцатого.

– Разве первый тест делают не за несколько дней? Я хочу, чтобы вы мне сказали, если результат будет положительный. Я хочу знать.

Доктор Ченг покачал головой.

– Этого я сделать не могу. Всякий положительный результат требует перепроверки. Положительный ИФА[116] повторяют, потом отсылают на вестерн-блот[117]. Масса причин может вызвать ложный положительный ИФА. Хотя бы сифилис. Прием наркотиков. Многократная беременность.

Доктор Ченг говорил все это с непроницаемой серьезностью, и Йель не смог сдержать улыбку. С таким врачом он нашел бы общий язык даже на смертном одре.

– Отрицательный ИФА – это почти наверняка отрицательный, но не могу вам обещать, что сразу позвоню вам, потому что тогда, если вы не дождетесь звонка – верно? Вы понимаете.

– Думаете, я прыгну с моста?