На волнах оригами

– Подвинем Лескову с Журавлем, – расправила девушка плечи. – Им пора скатиться с пьедестала.

– Сегодня и начнем, – согласилась ее подруга.

Оранжевая машина тронулась с места и вскоре скрылась за деревьями.





* * *


Свою трапезу Нинка заканчивала в почти хорошем настроении.

– Ты прямо-таки как мужик, – пошутила я, видя с какой довольной миной подруга доедает кусок черничного пирога – макаруны ей категорически не понравились. – Поела – и довольна жизнью.

– Если бы я была мужиком, – мечтательно вздохнула Нинка. – Сколько бы возможностей… Тысяча угрюмых орков, я бы так повеселилась! – воскликнула она с азартом, взмахнув десертной ложечкой.

– Можно подумать, сейчас ты веселишься мало, – заметила я.

– Мужикам живется легче, – уверенно заявила Журавль, закидывая ногу на ногу, и проходящий мимо молодой мужчина невольно засмотрелся на вырез юбки. – И куда приятнее быть донжуаном-соблазнителем, чем девицей легкого поведения. Ненавижу гендерные стереотипы, – буркнула она.

– И каким бы ты была мужиком? – с интересом, граничащим с сарказмом, спросила я.

– Невероятным, конечно, – усмехнулась Нинка. – Опасным блондинчиком.

– Как Кей? – невинным тоном поинтересовалась я.

– Не таким опасным, – по-змеиному улыбнулась Журавль. – Его опасность граничит с откровенным дебилизмом. Раздвоение личности – это сильно, – никак не могла она воспринимать моего парня как единое целое. Тихий одногруппник в очках никак не вязался в ее мозге с образом яркой рок-звезды. – Но я была бы крутым мужиком. С собственным гаремом, байком и набила бы тату на рукавах, – страдала подруга от того, что глава семейства Журавль запретил делать своим отпрыскам проколы и татуировки на теле, грозя за сию провинность лишить финансовой поддержки. Ирка, старшая сестра Нины, по ранней молодости указа отца ослушалась и проколола пупок. От дяди Вити это не укрылось, и он взъелся настолько, что не давал Ирке денег даже на проезд, пока та от пирсинга не избавилась. Нинка же любила деньги куда больше, чем гипотетические тату.

– А, по-моему, ты бы больше была похожа на Келлу, – еще более невинным тоном сказала я, едва сдерживая смех. – Он тоже опасный. И дерзкий, да?

– Не говори об этой падали, – мигом помрачнела Журавль, и кулак ее непроизвольно сжался. – У Рыла есть только одна опасность – еще немного и он станет свиньей. Хрю, мать его, – добавила она в сердцах и поведала мне воистину эпичную историю о том, что произошло в отеле.

– И, главнее, отвертку мою, урод, забрал, – возмущалась она искренне. – Собирает, гоблин поганый, все, что плохо лежит. Философия нищеброда в действии, – заключительным аккордом фыркнула она, когда мы уже, расплатившись, вставали со своих мест.

– Он в душе аристократ, – улыбнулась я, каким-то неуловимым образом чувствуя, что что-то в душе подруги изменилось – она стала говорить о Ефиме вслух. И, хоть Ниночка обзывала его так, что порою у меня краснели уши, это был неплохой сигнал, ведь раньше подруга предпочитала молчать.

– И вообще, если бы не было революции, это место вполне могло принадлежать ему, – продолжала я, внимательно следя за ее реакцией. – Антон говорил, что в начале века тут жила какая-то прабабка Келлы.

– В ад его, в самый глубокий котел, вместе с прабабкой и прочей родней, – отмахнулась Ниночка. – Сейчас в цене не голубая кровь, а зеленые денежки. И вообще, подруга, запомни – не говори мне о синильном выродке, если не хочешь, чтобы я тебя задушила. О'кей?

– Хорошо, – примирительно улыбнулась я и вдруг спросила серьезно: – Но ведь ты что-то чувствовала?

Нинка смерила меня долгим тяжелым взглядом. Голубые глаза потемнели и, казалось, в них засверкали искры холодного огня.

– А если и чувствовала, то что, думаешь, это смешно? – ответила она вопросом на вопрос.

– Не думаю, – ответила я честно. – Что смешного в любви?

Удар кулака по столу заставил меня вздрогнуть. На нас оглянулись с соседнего столика.

– Не переходи эту черту, Катя, – сказала Журавль, и голос ее был тих – в противовес стуку. – Я никого не люблю. И больше эту тему мы не поднимаем.

– Договорились, – улыбнулась ей я примирительно, видя, что еще чуть-чуть – и она придет в ярость. – Извини, если обидела.

– Чтобы обидеть Нину Журавль, нужно быть богом обижалова, – впрочем, уже пришла в себя подруга. – А ты на эту роль, Катька, совсем не тянешь. – И она, видимо, в порыве чувств, потянулась ко мне и, засюсюкав, ущипнула за обе щеки, естественно, больно, и я едва отбилась от нее.

О Келле мы больше не говорили, но все-таки то, что в подруге что-то изменилось, казалось мне почти очевидным.

Неподалеку от выхода мы задержались – сначала я увидела симпатичное объявление о наборе на базовые курсы в кулинарную школу «Мистерия вкуса», которая, видимо, находилась при этом же кафе. И мне вдруг безумно захотелось попасть на эти самые курсы, хотя, честно говоря, денег на это у меня не было, а просить у родственников в последнее время становилось все как-то более неловко, и я все чаще задумывалась о небольшой подработке.

А затем я вновь засмотрелась на акварельные картины, среди которых появились несколько новых. Они были чудесными.

– Как красиво, – завороженно глядела я на пейзаж с зимним рассветом, нежный и воздушный.

– Фигня, – лениво отозвалась подруга, которая высокое искусство не очень-то и ценила. – Томас веселее холсты малюет. От одного вашего Чуни уписаться можно. От восторга, – добавила она, хихикнув.

– Это очень здорово написано, – возразила я. – Смотри, как технично! И ничего лишнего, все так гармонично. Эта техника называется, если я правильно поняла, «по-сырому», – вспомнилось мне. – То есть рисуют по предварительно смоченному листу. Поэтому такие мягкие переходы и цвета нежные, почти прозрачные.

– Иногда ты не в курсе элементарного, а иногда знаешь забавные вещи, – хмыкнула Нинка. – Я тебе говорила, что ты странная? Ах, да. Две тысячи раз с лишним.

– Ну, ты посмотри, как здорово! – не слышала я Журавль. – Я бы повесила такую картину у себя дома…


– Правда? – раздался за нашими спинами негромкий глубокий женский голос, навевающий ассоциации с темным бархатом, по которому так приятно проводить открытой ладонью.

Мы обернулись – за нашими спинами стояла высокая темноволосая женщина лет сорока с небольшим, в синем, до колен, платье строгого покроя, которое отлично подчеркивало женственную фигуру. Ажурный белоснежный воротник и скромные украшения то ли из серебра, то ли из белого золота добавляли ее образу изысканности. Мне было всегда интересно сопоставлять картины и их создателей. А эта женщина, по крайней мере, сейчас не была похожа на всех тех художниц, как опытных, так и начинающих, с которыми я имела честь быть знакомой. Подтянутая, стильная, с аурой какого-то легкого спокойствия и уверенности, она была скорее похожа на бизнес-леди, а не на представителя творческой профессии, с их болезненным надрывом в душе и лихорадочным блеском в глазах. Если художники казались мне воздухом, то эта женщина была настоящей представительницей стихии земли.

– Я рада, что мои картины понравились вам, – улыбнулась она тем временем. Слов Нинки брюнетка явно не слышала.

– Очень, – искренне отвечала я. – У вас такие атмосферные работы. Словно в окно смотришь, а не на картину.

– Так это вы их написали? – мигом преобразилась и подруга в ангела и повторила мои недавние слова, чтобы выглядеть умнее. – Чудесно. У вас замечательная техника! «По-сырому», да?

– Верно, это мой любимый прием, хотя я использую не только его. – Вы разбираетесь в живописи? – подняла и без того несколько изогнутую бровь женщина.

– Совсем чуть-чуть, – делано смущенно улыбнулась Ниночка, – просто ее папа, – ткнула она меня в плечо, – художник.

Я недовольно покосилась на подругу. Рассказывать всем и каждому, что я – дочь художника, казалось мне глупым. А вот Журавль любила хвастаться сим фактом. Она упорно продолжала считать мою семью крайне творческой, ехидно обзывая интеллигенцией.

– Его зовут Томас Радов, – продолжала с легкой душой Нинка, строя из себя знатока искусства. – Может быть, слышали?

– Томас? – подняла и вторую бровь женщина, и в глазах ее мелькнуло что-то странное. – Да-да, я слышала о нем. Наша местная знаменитость, – улыбнулась она, и улыбка ее вышла доброй.

– Надо же, – задумчиво посмотрела она на меня. – Вы его дочь? Как забавно. Если присмотреться, вы, действительно похожи на него. Вы пишете? – вдруг спросила она у меня.

– Нет, – мотнула я головой. – Я очень далека от этого всего… Честно говоря, мне куда интереснее научиться готовить, чем рисовать, – зачем-то сказала я совершенно незнакомой женщине.

Нинка закатила глаза и постучала себя указательным пальцем по лбу, пока художница не видела.

– В какой-то момент мне тоже так показалось, – рассмеялась вдруг художница. Я вопросительно на нее посмотрела.

– Когда-то я поняла, что быть художником – не мое призвание, зато появилась цель – иметь собственное кафе. И с тех пор картины стали моим хобби.

Услышав это, Журавль картинно схватилась за голову, демонстрируя свое невероятное изумление.

– Надо же, – искренне удивилась я и поинтересовалась зачем-то: – А кто ведет курсы в кулинарной школе? Вы?

– Не только я – практические занятия будут вести и несколько шеф-поваров из разных заведений, – отвечала все с той же улыбкой темноволосая женщина. – Мы набираем первую группу, базовый поварской курс, в следующую субботу, в пять. Приходите… Как вас зовут?

– Катя, – представилась я.

– А меня – Оксана. Приходите, Катя. Первое занятие – ознакомительное, бесплатное. Мы начинаем с азов и к концу курса, надеемся, что наши выпускники будут легко готовить даже самые сложные блюда.

Нинка демонстративно принялась облизывать воздух вокруг растопыренной пятерни. Но стоило заподозрившей неладное Оксане обернуться, как Журавль тотчас принялась с самым невинным видом рассматривать картину.

Я, пообещав, что приду, если будет возможность, попрощалась с хозяйкой кафе и вышла на улицу следом за Нинкой, которой в этом местечке порядком уже надоело.

– Что, Антошику хочешь научиться готовить? – ехидно спросила меня подруга. – Правильно, готовь ему побольше вкусностей, чтобы Антошик кушал и отъедал ряху. Чем здоровее у него будет ряха, тем меньше девиц станут на него засматриваться. Отличный план, Радова! – хлопнула она меня по плечу. – Гениально!

– Отстань, – проворчала я. – Мне просто хочется научиться готовить.

– В Интернете миллион рецептов самых разных блюд, малышка, готовь – не хочу, – логично заметила Нинка. – Зачем тебе курсы да еще и с этой теткой? Видела, у нее серьги какие? Это, между прочим, Тиффани, и стоят они нехило, как твоя квартира и еще пара почек. Интересно, ей эта убогая кафешка такие доходы приносит? Но даже такие серьги не исправят кривой нос и грушу вместо зада, – самодовольно добавила подруга.

Кто о чем, а Журавль о недостатках.

– Нормальная она, – вскипела я. – И я тебе уже говорила – мне просто нужно занять свое время. И точка!

– Ладно, занимай, как хочешь, – не стала возражать Журавль, видя мое негодование. – Но всеми сладостями будешь кормить меня, – добавила она зловеще, мол, не будешь, так я тебя уничтожу и в порошок сотру.

Несколько часов мы с ней шатались по улице, разговаривая обо всем на свете. Я рассказывала о новом представлении, затеянном перед нашей дверью очередной брошенной Алексеем женщиной, а Нинка сплетничала с нескрываемым удовольствием и обсуждала наших знакомых.

Расстались мы с ней, когда на улице уже начало темнеть.

– Не хочу завтра в универ, – вздохнула я, глядя, как последние лучи заходящего солнца озаряют дома. Лучи изо всех сил цеплялись за крыши, окна, подоконники, но это не помогало, и они против воли ускользали на запад, пропадая за неровным горизонтом.

– Ты же у нас теперь взялась за учебу, – довольно-таки ехидно улыбнулась Нинка. – Чего тебе не хотеть?

– Это скучно, – призналась я. Чтобы убить время, я действительно куда больше внимания уделяла учебе. – Сидеть на парах, слушать совершенно ненужные вещи – это так глупо. С каждым разом я все отчетливее понимаю, что теряю время.

– Бросай, – пожала плечами Журавль.

– Нет. Да и осталось уже немного, – упрямо возразила я и рассмеялась. – К тому же ко мне ведь теперь особое отношение.

– Как же, родственница ректора, – понимающе хмыкнула Нинка, и мы, наконец, распрощались.

Шагов через двадцать подруга вдруг окликнула меня громко, и я тотчас обернулась.

– «Лорды»! – заорала она счастливо, распугав голубей на асфальтированной дорожке, мирно клюющих семечки. – Мы поедем на «Лордов»!