На волнах оригами

И запрыгала на месте, как девочка, победно вскидывая руки вверх. Я в ответ лишь покрутила у виска. Нинка сделала вид, что расстреливает меня из невидимого автомата, и на том ушла, вставив в уши наушники-капельки, в которых явно играла музыка тех самых «Красных Лордов».

Ушла в свою сторону и я, переписываясь с Тропининым, у которого выдалась свободная минутка, и улыбаясь. В тот момент мне казалось, что все будет хорошо, несмотря на то, что происходило в университете.

Слухи о том, что Антон Георгиевич оказал протекцию студентке юрфака, расползлись сначала по курсу, а затем и по факультету с пугающей быстротой. То ли дело было в помощи ректора на прошлой сессии, когда его об этом попросил Антон, приходившийся ему племянником, то ли в том, что ректор на виду у всех поздоровался со мной, я не знала. Но то, что в начале учебного года не только многие студенты, но и преподаватели стали относиться ко мне несколько иначе: кто – с показушным уважением, а кто – с едва скрываемым раздражением, оставалось неоспоримым фактом. Сначала это меня пугало: перешептывания за спиной одногруппников и косые взгляды некоторых преподавателей никому бы не показались чем-то приятным. Тем более, многие из них, руководствуясь собственной глупостью, полагали, что заступничество ректора за меня вызвано определенными личными предпочтениями последнего. И, честно говоря, это было ужасно оскорбительно.

Однако эту проблему решила Нинка, которая мудро рассудила, что «клин клином выбивают», и умело разнесла новые слухи, в которых я фигурировала таинственной родственницей ректора: то ли племянницей, то ли даже дочерью. Перешептывания и слухи никуда не делись, а вот отношение в целом изменилось. Ну и шутливое прозвище УК – удачливая Катя – так и осталось при мне.

Со временем, конечно, ажиотаж вокруг моей скромной персоны поутих – как говорят мудрые люди, ничто не может длиться вечно, однако меня раздражали и частые вопросы о том, где Тропинин, который пропал из списков очников. Естественно, о его истинной сущности никто из наших одногруппников не догадывался, зато многие видели, как мы целовались перед одним из экзаменов на прошлой сессии. Не то, чтобы любопытствующим было интересно, где Антон и что с ним; куда интереснее им было знать все о наших отношениях. Я неизменно отвечала, что Тропинин перевелся в другой университет и с ним все хорошо, но никаких отношений у нас сейчас нет. Больше всех надоедала староста Танька, которая, наверное, одна из всех искренне переживала за наши отношения. Вот и на следующий день после нашей с Ниночкой прогулки она, найдя меня перед занятиями в коридоре, уселась рядом и начала доставать.

В этот день я приехала очень рано, и около аудитории никого из сокурсников еще не было. Зевая, я купила в автомате кофе – слишком сладкий, но бодрящий, и села на лавочку, проверяя сообщения – не написал ли чего Антон.

Поспать мне сегодня удалось всего несколько часов, ибо гости Томаса, в очередной раз собравшись ночью на нашей кухне, разговаривали о современном искусстве громко и эмоционально, не давая Морфею даже шанса забрать нас с Нелькой в свои объятия. Угомонились они уже под утро, уйдя встречать рассвет. В результате сестра решила прогулять школу, а я приехала в университет раньше всех, потому что заснуть больше не смогла.

К моему удивлению, компанию до остановки составил мне сонный и слегка покачивающийся на утреннем ветерке Эдгар, который решил озарить сиятельным визитом и свою учебную альма матер. Пятый курс он закончил и вполне успешно, что меня всегда удивляло, ибо посещать университет братец не особо любил, и теперь, сдав экзамены, поступил в магистратуру, на заочное отделение. Одновременно он умудрился устроиться на работу по удаленке, и теперь сидение за компом приносило ему еще и деньги. Томас гордился Эдом вдвойне, Леша ворчал, что, мол, хорошо его племянничек устроился, а Нелька даже стала приносить братику чай, печенье и бутерброды, дабы задобрить ради получения карманных денег.

– Как там поживает Кира? – спросила я брата. Но тот, буркнув, чтобы я не сходила с ума, залез в автобус и был таков.

В университете мне позвонил Антон, который, видимо, еще не ложился спать. Мы смогли поговорить пару минут – вроде бы и ни о чем, зато настроение мое повысилось в разы при звуке его голоса, и на сердце стало теплее.

Я закрывала глаза, слушая его голос, и мне казалось, что он рядом.

– Я скучаю, – напоследок сказала я. Эта фраза раньше всегда была для меня дежурной, но сейчас стала почти священной.

– Жалеешь, что дала мне уехать? – весело спросил Кейтон.

– Нет, – мотнула я головой. – Жалею о том, что у нас было так мало времени. Что раньше мы…

– Я же сказал, не стоит жалеть об этом, Катя, – прервал меня довольно резко Тропинин.

– Как скажешь, Антон, – не стала спорить я. – Знаешь, эти месяцы рядом с тобой были самыми счастливыми в моей жизни.

– Даже когда я вел себя как подонок? – осведомился он то ли насмешливо, то ли с тщательно запрятанной тревогой. Я была уверена, что Антон до сих пор корил себя за то, что сделал. С одной стороны, мне не хотелось, чтобы он переживал, а с другой…

Так ему и надо, троллю! Будет знать, что такое – играть с чувствами живых людей.

…с другой, мне было важно, чтобы он осознал свою вину.

– Тебе хотелось себя так вести, – мягко возразила я. – Но до конца так и не получилось.

– Но я очень старался, детка, – истинно кеевским шутовским тоном отозвался он, и почти сразу его голос поменялся, стал серьезным и пронизывающим насквозь:

– Ненавижу это говорить – но я тоже скучаю. И да, однажды ты будешь доверять мне.

Нежность затопила сердце.

– Я уже начинаю, – тихо рассмеялась я. – И вообще, мы все преодолеем, верно, господин Тропинин?

Что ответил мне парень, я не услышала – на этом связь, решив, что нам достаточно, прервалась.

Мне оставалось только устало вздохнуть.

– Катя, – раздался за моей спиной трагический возглас, едва только я спрятала телефон в карман джинсов. Я обернулась и узрела Татьяну, которая смотрела на меня весьма подозрительно.

– Привет, – улыбнулась я.

– Я поняла, куда делся Тропинин, – зашептала она, даже не поздоровавшись. – Я теперь все поняла! Почему он исчез из списка студентов. Почему его даже в городе нет!

Я с удивлением посмотрела на старосту, которая, судя по всему, подслушала разговор, но сделала какие-то совершенно неправильные выводы.

– Твой дядя не захотел, чтобы вы были вместе, – ошарашила она меня.

– Что? – не сразу поняла я, что к чему.

Мой дядя радовался тому, что мы встречаемся с Антоном, даже больше меня, теша себя надеждой о родстве с богатенькой семьей.

Алексей не уставал почти ежедневно напоминать мне, чтобы я держала «своего бойфренда» в узде.

– Не бойся, я никому не скажу! – блеск в глазах старосты едва ли не ослеплял своим безумием. – Все уже давно знают, что ректор – твой дядя! И наверняка он не захотел видеть рядом с тобой такого, как Тропинин!

Я оторопело уставилась на Таню.

Девочка, ты больная?


– Ты о чем? – осторожно спросила я.

– Бедная Катя, – шмыгнула носом староста. – Думаю, твой дядя обо всем узнал и выгнал Тропинина из университета… И теперь вы встречаетесь тайно… Да?

– Нет, – попыталась вразумить я эту сумасшедшую, но та меня и слушать не стала.

– Как же так, – говорила эмоциональная староста, бурно жестикулируя руками, – вы только начали встречаться, а уже столько препятствий! Это так несправедливо!

Пока Татьяна разорялась, к аудитории подошли еще несколько ребят из параллельной группы, которые стали свидетелями ее невразумительных воплей, и мало-помалу слухи о том, что мой дядя-ректор не только запретил мне встречаться с неперспективным однокурсником, но и даже выгнал его из университета, распространились по всему факультету. То, что Антон Георгиевич не мой дядя, а дядя Тропинина, никому было неведомо.

Когда об этом узнал Кейтон, он долго и заливисто смеялся – дольше веселилась только, наверное, Нинка, которая старательно поддерживала мой имидж родственницы самого главного человека в университете. Правда, Антон беспокоился, что у меня могут возникнуть проблемы, и сказал, что поговорит с дядей, но я воспротивилась – мало ли какие еще поползут обо мне сплетни. Да и вообще, с одной стороны, протекция самого ректора казалась чем-то из ряда вон выходящим, почти волшебным и нужным, а с другой мне было неловко и даже стыдно. Та же Нинка всегда училась только своими силами – да, она обладала феноменальной памятью, гибким умом и сообразительностью, и учеба давалась ей играючи, однако она никого не просила о помощи, сама решая свои и зачастую еще и мои проблемы. А я… Я не хотела теперь, чтобы меня запомнили как никчемную глупую девицу, которой помогали сверху. И если раньше у меня не было стимула учиться, я никогда не желала быть отличницей или одной из лучших студентов, то сейчас этот самый стимул появился – не сразу, но постепенно.

Мне хотелось получать оценки честно, самой, пусть даже если это будут не слишком хорошие оценки.

Мне хотелось быть независимой от чьего-то там расположения, пусть даже ректорского, как на прошлой сессии, к которой я была готова абы как.

И мне не хотелось быть этакой своеобразной нахлебницей.

То, что раньше мне казалось сказкой, сейчас оборачивалось для меня неприятной историей. Внутренний противный голос утверждал, что это – глупо, и я должна радоваться свалившейся с небес халяве. Но пересилить себя я не могла.

Отношения с Антоном меняли не только его, но и меня.

Нет, я не изменилась резко, не стала вдруг совсем другим человеком; может быть, лишь появилось немного больше уверенности в себе и желание быть лучше, смелее, достойнее… Скорее, изменения эти происходили на внутреннем плане, и их замечали далеко не все. И даже для меня самой все это стало небольшим открытием.

Но это открытие все же радовало меня, и в какой-то момент я поняла, что, наверное, наши отношения с Антоном – настоящие, ведь иначе мы оба остались бы прежними.

Искренность – всегда меняет.





* * *


Группа «На краю» в полном своем составе расположилась в гостиной на первом этаже дома, который они снимали. Негромко играла музыка, воздух был прокуренным, а всюду стоял беспорядок – такой бывает только тогда, когда под одной крышей собираются несколько мужчин.

Парни только что вернулись из студии, хотя время уже было позднее – около четырех утра, и на улице застыла темнота, сквозь которую прорывались яркие огни Берлина. Все они были уставшими до такой степени, что ничего не хотелось – даже девчонок. А мысли были лишь о записи нового альбома, над которым они трудились как проклятые.

На одном диване разлегся засыпающий Келла, подложив под голову руку.

На втором развалились близнецы, у которых не было особых сил, чтобы спорить, но они вяло препирались.

В кресле, заложив ногу за ногу и сложив руки на подлокотники, сидел Арин. На его руке была перчатка, с которой он не расставался в последнее время – память о прошлом, которое он все еще искал.

Кей расположился на подоконнике, у открытого окна, не боясь сквозняка, щелкая крышкой зажигалки и переписываясь с Катей, у которой была глубокая ночь. Парни переговаривались между собой, обсуждая некоторые технические моменты перед тем, как отправиться спать, а он записывал, ничего не слыша, отрывки из будущей песни, которые кусками возникали в его голове. А еще возникали образы – множество оригами, которые отчего-то Кей ассоциировал с чувствами. Он касался кончиками пальцев браслета – подарка Кати, и буквально видел то, о чем должен был написать песню. Осталось лишь перевести визуальные образы на бумагу, в текст и в музыку.

– Жизнь рок-музыканта казалась мне более веселой, – мрачно пошутил Рэн, отхлебывая из банки пиво. – Где миллионы поклонников, доступные девочки, слава, бабки, клевые тачки? У меня такое чувство, что я стал рабом. Сколько часов в день мы вкалываем? Четырнадцать? Шестнадцать? Сколько мы материала записали! На три альбома хватит.

– Не ной, – тотчас осадил его Филипп и потер лицо.

– Иди в баню, – тотчас отправил его любящий брат. – Ну-ка, метнись, принеси сигареты.

– Уже бегу, – скривился тот.

Сигареты Рэну кинул Арин, зажигалкой поделился Кей.

– Что играет? – спросил вдруг Фил, прислушавшись в музыке, которая играла в комнате.

– Песня из последнего альбома «Лордов», – ответил Арин. Он, наверное, был их самым большим поклонником.

– Неплохо, – присвистнул Фил, которому эмоциональная композиция крайне понравилась. Его пальцы принялись наигрывать в воздухе, словно держали струны. – Шикарный гитарный риф.

Арин лишь пожал плечами. У «Красных Лордов» вся музыка казалась ему шикарной. А Марс был одним из тех басистов, на которых хотелось равняться.

– Пацаны, скажите-ка, – вдруг подал задумчивый голос сонный Келла. – Мы достигнем такого уровня?

Кей оторвал взгляд от блокнота, который держал в руке, и внимательно посмотрел на барабанщика.

– Достигнем, – вместо него отвечал Фил. И Арин лишь едва заметно кивнул.

– Только вперед, – посмотрел он вдруг на Кея. Тот ухмыльнулся.

Вперед. Отлично. Вперед сквозь ад.