На крыльях

– Из-за тебя одни неприятности, кабан, – сказала хмуро Журавль, сидя на диване. Ее все уже порядком достало. И до сих пор дрожали руки. Хотелось курить, но муж вытащил у нее изо рта сигарету и выбросил – молча.

И сейчас тоже молчал. Молчал и бесил.

– Если бы ты, милый мой олух сдерживал свои позывы набить всем подряд морды, ничего бы не случилось, – всегда обвиняла во всем других людей Нина. – Ты просто больной озабоченный психопат. Вообще понимаешь, что тебе сегодня могли перебить руки так, что ты себе даже воды не мог бы налить, не то что играть на ударных?! Почему ты молчишь?! – взвизгнула она, понимая, что это запоздалая истерика.

Она и правда боялась, что ему повредят руки. Или дурную голову – и он станет овощем. Или просто убьют – это, ведь, оказывается, так просто.

– Слушай, – вдруг сказал Келла, садясь рядом. – Я тут подумал. Если ты хочешь, то давай разведемся.

Его голос был спокойным и почему-то – тихим. И это было непривычно – парень всегда разговаривал громко, уверенно, твердо.

– Что? – не сразу поняла смысл его слов Нина.

– Разведемся, – повторил Келла почти мягко. – Как там сделать так, чтобы деньги остались с тобой? Сделаю все, что нужно. Только скажи, ладно?

Девушка смотрела на него и не понимала, что происходит.

Его лицо выглядело сейчас очень взрослым. Казалось, что он тщательно обдумал свое предложение.

– Я не поняла, – медленно произнесла Нина, – ты решил от меня избавиться, Рыло?

– От тебя не избавиться, – усмехнулся парень и с какой-то странной нежностью посмотрел на нее. – Ты же как пуля – пробиваешь сердца насквозь. И такая же дура, – добавил он в сердцах.

– Следи за хлеборезкой. С какой такой стати я должна с тобой разводиться, утырок? – потребовала объяснений Нинка. – А! Испугался Матвея, – вдруг поняла она с каким-то непонятным сожалением. – Ты боишься, что теперь от всех придется огребать, кому я отказала?

– Я же сказал – дура, – все так же раздражающе произнес Келла. – Совсем не поняла? Или притворяешься?

– Объясни нормально. Я язык дегенератов не понимаю.

– Я не хочу, чтобы из-за меня ты страдала, – услышала Нина резкое. – Не хочу быть ответственным за всякое дерьмо, которое происходит с тобой по моей вине. Как сегодня. Я едва не стал героем, когда увидел тебя там, – усмехнулся Келла. – Мне уже по боку твоя гордость, можешь брать мою и топтать, раз ты повернута на ней. Забирай эти деньги, живи счастливо.

Теперь уже молчала Нина. А Келла продолжал:

– Я думал, что смелый. Море по колено. Ничего не боюсь. Но сегодня мне было страшно. Я смотрел на тебя и просто… – Парень выдохнул. – И просто понимал, что тут пробивает, – он ударил себя кулаком с содранными костяшками по груди. – Когда совсем накрыло, я закричал, что люблю тебя. Не хотел, чтобы они поняли, как боюсь.

Было странно слышать все эти слова. Из-за них сильнее начинало стучать сердце и кровь приливала к щекам. И вместо обжигающего искристого огня злости появился теплый закатный свет.

– Мне тоже было страшно, – призналась вдруг девушка в порыве, зная, что потом, может быть, будет жалеть, что это сказала, но еще больше будет жалеть, если не скажет сейчас. – Это было мерзко, отвратительно! Настоящая крипота. Гордись, малыш, сама Нина Журавль боялась за тебя. А разводиться со мной я тебе не позволю. По крайней мере, сейчас. Отвечай, – потребовала она властно, – ты понял меня? Ты опять молчишь! Бесишь! – Нина ударила его по плечу, и парень тотчас поморщился от боли – она попала по больному месту. Даже вполсилы этот Вик бил мощно.

Но парень ничего не сказал. Просто смотрел на девушку и снова молчал.

– В тебе открываются новые раздражающие меня стороны. Когда ты молчишь, бесишь еще больше, чем когда говоришь, – сердито сказала она.

– Возьму на вооружение, зая, – отозвался Келла. – Так что с разводом? Ты уверена? Не хочу держать тебя рядом, если не нужен тебе. Или нужен как наживка для денег.

– Нужен! – сердито рявкнула Нина и посетовала горестно:

– Почему у меня такой тупой муж?

– Зато сильный, – слабо улыбнулся Келла.

– И избитый. Хочу на ручки, – вдруг жалобно сказала Нина и долго сидела с Келлой, то шепча что-то нежное, почти воздушное, то грозя всеми карами небесными и земными, если он вздумает с ней разводиться. А он гладил ее по волосам и молчал. Он действительно слишком сильно боялся за эту девчонку. А за себя… За себя он не боялся никогда.

Вечером они отправились с аэропорт, неожиданно умиротворенные.

Перед тем, как сесть в самолет, Келла получил от Нины сообщение, в котором был лишь один смайл – синее сердце. И, не задумываясь, отправил ей точно такое же.

Они оба отлично поняли друг друга.





* * *


Почти неделю Антон провел в городе, делая меня самой счастливой, а после – улетел. В начале мая «На краю» должны были выступать на крупном рок-фестивале в Штатах, а до этого времени записать новую песню – ту самую, отрывки которой я уже слышала в исполнении Антона. Я называла ее «Оригами».

– Мы скоро встретимся, малышка, – сказал мне на прощание Антон и, заметив в моих глазах слезы, улыбнулся, но безрадостно, почти тоскливо:

– У тебя должен был появиться иммунитет к прощаниям.

– А у тебя он появился? – спросила я, вглядываясь в его лицо, будто хотела запомнить каждую его черточку.


Антон лишь покачал головой.

– Хватит прощаться, – грубовато одернул его Келла, который опять умудрился поругаться с Нинкой. Судя по его лицу, барабанщик НК уже успел где-то с кем-то подраться.

Мы с Антоном последний раз обменялись теплыми взглядами, Нина и Келла – ругательствами, и попрощались.

Они пошли на паспортный контроль, а мы с Ниной отправились домой. Журавль с каким-то задумчивым видом отправила ему последнее сообщение, прежде чем покинуть аэропорт. А когда получила ответ – улыбнулась.

Я ехала на переднем сиденье рядом с подругой, ненавидя и аэропорт, и самолеты, и километры. А Журавль была задумчивой.

– Уже скучаешь? – ехидно спросила она меня.

– Да, – вздохнула я. И это была правда.

– Я тоже, – вдруг призналась она. – Надо было Рыло пнуть хорошенько. Чтобы не забывал.

– По-моему, он тебя и без этого стимула не забывает, – сказала я. – Что с ним случилось-то?

– Не поверишь, – закатила глаза подруга и рассказала совершенно невероятную историю.

– Ты шутишь? – выслушав ее, спросила я изумленно. – Такое вообще бывает?

– Бывает, как видишь, – отозвалась подруга.

– И ты не боишься? – поинтересовалась я. История казалась мне жутковатой.

– Чего? Келла улетел, так что мне не за кого бояться.

– А за себя?

– А что сделается мне? – хохотнула Нина. – К тому же крестный Матвейку едва ли не на Северный полюс собрался отправлять, а все его счета – закрыл.

Разговаривая, мы приехали ко мне домой. И потом сидели с подругой у меня в комнате и делали совместную работу по коммерческому праву, а затем Нина помогала мне с курсовой, которую вскоре нужно было сдавать. Когда она успела сделать свою курсовую, я понятия не имела.

Подруга осталась у меня ночевать, и с утра мы вместе поехали в университет, где Журавль стала героиней дня, если не недели – все вокруг расспрашивали ее о свадьбе и свадебном путешествии, задавали вопросы о ее супруге, о котором ходили разные слухи, допытывались, станет ли она менять фамилию или нет, а Нина лишь таинственно отмалчивалась. Сказала лишь, что ее муж – человек голубой крови, предки которого – дворяне, и люди в универе почему-то сделали вывод, что ее муж – не просто потомственный дворянин, но и наследник какого-то большого состояния. И Нина показала несколько фотографий, где Келлу было не очень хорошо видно, зато было хорошо видно саму невесту, ее дорогое платье, а также сказочное убранство лофта, в котором проходило торжество. Нину накрыла новая волна зависти, излучаемой окружающими, а ей, казалось, это нравилось – и она буквально наслаждалась выражениями их лиц.

– Нина, я о тебе хочу написать статью в студенческой газете! – заявила староста Таня, та, которая стала встречаться с невыносимым Сеточкиным, в прошлом году без памяти влюбленным в Ниночку.

– А что ты хочешь написать? – спросила Журавль, хлопая ресницами. – Если про мою свадьбу, то не стоит. Люди сочтут, что это – нескромно.

Я, сидевшая рядом за партой, хмыкнула.

– Ну что ты! – замахала руками Таня. – Я хочу написать о тебе статью в колонке «Наши таланты», рассказать о том, что ты совмещаешь в себя образ успевающей студентки и отличницы, имеющей самые высокие баллы на курсе, с образом красивой модной девушки!

– Пиши, – разрешила Ниночка. И Таня всю большую перемену сидела рядом с нами и восхваляла фотографии со свадьбы Журавля.

– Катя, а ты еще за Тропинина выйти не собираешься? – перевела разговор Таня на меня уже в конце перемены.

– А? – очнулась я от своих мыслей. – Нет…

– А почему? – не отставала одногруппница. – Не предлагал?

– Предлагал, – вспомнила я прошлое лето и кольца, которые так и хранились у меня дома. Теперь настал Нинкин черед фыркать.

– Ух ты! – восхитилась Таня. – И когда свадьба?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Когда-нибудь потом.

– Понятно, – протянула староста. – А как он вообще? А то ушел на заочку и совсем пропал. С прошлого лета его не видела.

– Антон уехал в другую страну, – отозвалась я.

– Так он за границей учится? – восхитилась непосредственная Таня. – Здорово! Надеюсь, там он лекции не пропускает. Передавай ему привет от меня!

– Передам, – улыбнулась я. И подумала что, наверное, узнай Таня, да и вообще наша группа, о том, кто такой на самом деле Антон Тропинин, они бы просто поверить в это не смогли. И я тоже поверила в это с трудом.

Наконец, прозвенел звонок, началась лекция по истории политических и правовых учений, и Тане пришлось отлипнуть от нас с вопросами.

– Все ей знать надо, дуре пронырливой, – прошептала мне на ухо Журавль. – Бесит.

– Хоть какая-то стабильность, – тихо отозвалась я. – Тебя всегда бесят люди. При любых обстоятельствах.

– Ну, это же люди, Катенька, – хихикнула Нина. Но, поймав строгий взгляд преподавательницы, которая выступала за строгую дисциплину в аудитории, замолчала.