На крыльях

– Ок, понял, не трогаю, – заявил он. – Девчонки, что вы хотите? Давайте, расслабьтесь с нами. Выпьем, потанцуем, поку… Кхм, – замолчал он, увидев кого-то за нашими спинами.

– Покушаем? – невинно осведомилась Нелли. Нинка закатила глаза, а Кира расхохоталась. Мне оставалось только возмущенно посмотреть на Рэна, которому тоже стало смешно.

– Точно, покушаем, – закивал он головой. – У нас есть пицца и суши. И море пива.

– Детям нельзя пить, – заметил еще один мужской голос, и из толпы появился Фил. Как и брат, он был одет в точно такие же бриджи, только футболки на нем не было, а на его шее красовался след от помады, и глаза были такими мечтательными, будто бы еще минуту назад его целовали прекрасные феи. Я оглянулась: феи в количестве трех штук выглядывали из-за арки, явно желая, чтобы их Филипп вернулся на место. Одежды на них был минимум. А одна из фей и вовсе была закутана в одну лишь простыню – как древнегреческая богиня. Глаза у меня округлились.

– Божечки, – нечленораздельно произнесла Нелька, огромными глазами глядя на Фила. Рассматривая каждую татуировку. Поедая глазами.

– Зачем сюда привели ребенка? – с недоумением спросил тот.

– Это ее сестра, – ткнул в меня пальцем Рэн.

– Катя-Катя, – покачала головой музыкант. В голосе его был легкий укор. – Детям тут не место.

Еще бы!

– А можно ваш автограф? – проговорила Нелли. Руки ее потянулись к Филу, как лапы голодного вампира к добыче. Ну, или как у зомби к жертве.

– Можно, – улыбнулся ей Фил. – Как тебя зовут, милое создание?

Милое создание едва не лопнуло от радости.

Наблюдать за ней было забавно.

– Нелли… – ответила сестра, пожирая парня глазами.

– А меня Филипп, – смахнул он со лба коричневую прядь непослушных волос, среди которых затерялась пара фиолетовых.

– Знаю, – едва ли не со слезами на глазах проговорила Нелька.

Фил отвел стесняющуюся Нелли в сторонку, расписавшись в блокнотике с героями аниме-сериала, и даже сделал пару селфи с ней. А Нелли, кажется, даже не понимала, что происходит, и улыбка у нее была слишком широкая, чтобы казаться натуральной.

– Все в порядке? – спрашивал ее Фил, а Нелли смотрела на него безумными глазами и кивала.

– Может быть, шоколад? Или ты фрукты больше любишь?

«Я все люблю! А тебя больше всего!» – говорил ее голодный взгляд, но сестра лишь смущенно пожала плечами.

– Так как вы сюда попали? – параллельно этому допытывался Рэн.

– Я любимого ищу, – пропела в это время Нинка, оглядываясь – ей нравилось в этом доме, и ее пленяла обстановка беспечности и драйва, и хотелось самой остаться здесь, танцевать до боли в мышцах, пить мартини, познакомиться с очередным красавчиком и всю ночь вертеть перед ним хвостом, чтобы утром с триумфальной улыбкой бросить.

– Не там ищешь, – усмехнулся Рэн. – Он уже давно домой уехал.

– А? – разинула подруга пасть – по-другому я и сказать не могла.

– Отсыпаться, – пояснил музыкант. – Сказал, завтра свадьба, он не может выглядеть как чмо.

Мне оставалось только смеяться.

Видимо, как чмо будет выглядеть кто-то другой.

– Понятно, – только и сказала подруга. – Тогда вместо него буду веселиться я. Рэну эта перспектива, кажется, не особо понравилась.

– Я тебе пить не дам, – заявил он, явно понимая, что потом может огрести от друга. – И не тусуйся с парнями, мне не нужно, чтобы потом Келлыч нам дом разнес.

– А что, он ревнует? – милым голосочком спросила Ниночка.

– Да он на тебе повернут, – усмехнулся Рэн, выдавая друга с потрохами.

– А где Антон? – спросила я. – Тоже уехал?

– Кей спит наверху, – тотчас обрадовал меня Рэн. Он объяснил мне, в какой Тропинин находится комнате, и я, взяв с Киры обещание, что она будет следить за Нелли, поспешила на второй этаж к Антону. Хотелось сделать ему сюрприз – залезть в кровать к спящему и обнять, разбудить поцелуем.

На втором этаже было куда тише, чем на первом. И народа почти не было. Я встретила лишь какую-то страстную парочку, которая завалилась в одну из комнат, а на самой лестнице столкнулась с темноволосой девушкой, в спешке покидающей дом. Лицо у нее было расстроенным.

На лестнице были крупные осколки – видимо, упала ваза. Сделав пометку потом убрать осколки, если их не уберет кто-нибудь другой, я пошла дальше.

А около двери, ведущей в комнату, в которой находился Антон, меня ждал неприятный сюрприз в лице Алины Лесковой, которая сидела прямо на полу, привалившись к стене. Рядом с ней стояли туфли на высоком каблуке. Сама она была в одном лишь платье – непозволительно коротком, с открытой спиной, которую закрывали распущенные черные волосы. Мнезахотелось выдернуть их все разом.

Вместе с кожей. И что эта тварь здесь делает?


Она подняла лицо, обрамленное черными блестящими волосами, и усмехнулась.

– Мышка, а вот и ты. Как дела?

– Что ты здесь делаешь? – потрясенно спросила я.

– Сижу, – пожала плечами Лескова.

– Где Антон? – мой голос был резок, а в груди зародилось нехорошее чувство. А что, если…

Даже думать об этом не хотелось, и я, как могла, отгоняла эту мысль прочь от себя.

Антон бы не поступил со мной так. Нет. Нет.

– Спит, – сказала Лескова и потянулась как ни в чем не бывало. Движения ее были грациозны. – У нас были жаркие несколько часов.

– Что? – прошептала я, не веря ее лживым словам.

– Честно сказать, Дракон меня утомил – кажется, у него давно не было женщины. Было горячо. Ты ведь знаешь, Катенька, первые чувства мужчин – они ведь навсегда. Потом, конечно, Дракон одумался – или сделал вид. И выставил меня прочь, велел забыть. Но, черт возьми, я так по нему скучала. Тебе нравится, как он целуется? Я пьянею от его губ. А ты?

И она улыбнулась мне – так, словно победила.

– Ложь, – сказала я дрожащим голосом.

– Нет, Катенька, это правда, которую ты должна принять. Сколько раз я говорила тебе об иллюзиях. Твои иллюзии растаяли. Стали дымом. Твоим прахом.

Не выдержав и перестав себя контролировать, я пнула ее туфли, и они упали.

Алина резко вскочила. И подошла ко мне вплотную – так, будто готова была обнять. Наши взгляды встретились.

– Мышка, ты все еще не поняла? – проговорила она ласково, глядя на меня со странной смесью умиления и ненависти. – Он – мой. А я – его. Всегда. Каждую минуту. Каждый удар сердца. Ты все еще не поняла, – повторила она.

Я хотела уничтожить ее. Стереть в порошок. Сделать тенью самой себя.

Таких, как она, не должно существовать.

Ее слов не должно существовать.

Ее не должно существовать.

– Это, кажется, ты все еще не поняла, – хрипло прошептала я, чувствуя, как меня накрывает тоннами багряного света ярости, слепящего глаза. – Это ты не поняла, Алина: Антон не игрушка. Он не твой. Он не мой. Он принадлежит сам себе. И вправе сам выбирать, с кем быть. Ты знаешь, кого он выбрал. Он – со мной. И ты не сможешь заставить его быть с тобой.

Пульс частил, дыхание срывалось, как после долгого поцелуя, но в голове были лишь черные гнетущие мысли-тени. Они росли, вились как злые духи, кричали что-то, заставляя сердце сжиматься. Мучили. Разрывали сердце когтями. Почти касались души ядовитыми огненными языками.

– Ты сама в это веришь? – спросила Алина, и на лице ее появилась какая-то ненормальная улыбка. А голос постепенно понижался. – Не пытайся убедить себя в том, что Дракон полюбит такую, как ты. Катя-Катя, глупая наивная мышка, разве ты все еще не поняла? Ты была для Дракона экспериментом. Той, которая приняла его таким, какой он есть – в двух ипостасях. Возможно, он даже искренне думал, что полюбил тебя. Но принятие – этого мало, – Алина нежно провела пальцами по моим волосам и склонила голову на бок – теперь в ее черных глазах было сочувствие. – Любовь – это страсть. Это искры, звезды, северное сияние. Любовь – это я.

– Замолчи, – попросила я, понимая, что скоро просто не смогу сдержаться. Наброшусь на нее.

Но она говорила дальше, и в голове возникали непрошеные черно-белые смазанные картинки, на которых Антон, обнаженный по пояс, обхватив руками лицо Алины, самозабвенно целовал ее – так же, как недавно меня. А она обнимала его, проводила пальцами по татуировке дракона и запрокидывала голову вверх, подставляя шею для жарких поцелуев.

В горле застрял черный ком, глаза стали слезиться, хоть плакать мне и не хотелось.

Алой звездой в сердце горела жгучая ненависть.

– Я даю тебе возможность самой бросить его, – продолжала Алина, ласково гладя меня по щеке и склонившись так близко к моему лицу, будто хотела поцеловать. – Не топтать свою гордость. Не унижаться. Это слишком больно, поверь. Я даю возможность тебе первой сделать шаг назад – до того, как он сам оставит тебя. Ты будешь в выигрыше, Катя. А знаешь, почему? – она стерла с моей щеки слезу. – Потому что если ты первой бросишь его, он будет тебя помнить. Месяц, год – но будет. А если он сам уйдет от тебя, забудет мгновенно. Потому что рядом я. Потому что рядом – другие девушки. Стань первой, Катя, – голосом змея искусителя прошептала Лескова мне на ухо. – Не допусти, чтобы Антон стал твоим наркотиком. Откажись. Первой. Иначе будешь жалеть.

Ее горячий шепот обжег кожу, и я, вдруг перестав контролировать свои действия, резко оттолкнула ее от себя. Со всей силы. Вложив всю свою злость и обиду. Свой страх.

Уничтожь ее!

Алина, не думавшая, что я могу поступить так, не удержалась на ногах и упала. Сидя на полу, нелепо подогнув ноги, она рассмеялась, как будто только и ждала этого. А после вскочила и кинулась ко мне. Как дикий зверь. В последнем рывке. Кажется, она тоже не контролировала себя.

Алина была сильной, ее пальцы – цепкими, взгляд – горящим адским пламенем. Та нежность, с которой она шептала свои мерзкие мысли, исчезла, уступив место агрессии.

Лескова с размаху залепила мне хлесткую пощечину – почти отточенным движением, заставляя кожу гореть от боли. А потом еще одну – но я попыталась увернуться, и удар пришелся по носу. Тотчас вниз, к губам, поползла тонкая струйка. Драться она умела. У меня же такого опыта не было.

На какое-то мгновение я растерялась – и этого мгновения ей хватило.

Она прижала меня к стене, навалилась, держа одной рукой за горло и заставляя хватать воздух ртом. Второй – крепко вцепилась в волосы.

– Оставь его, сучка, – прошипела Алина в гневе. – Оставь нас в покое!

– Пошла ты, – только и сказала ей я, до крови цепляясь в ее руки ногтями. Впервые в жизни я хотела сделать человеку больно – так больно, чтобы он кричал.

И впервые в жизни вид крови не испугал меня. На губах появился солоноватый вкус, но мне было все равно. И все равно было, что мои ногти оставляли глубокие царапины на ее коже.