На крыльях

Опять ее принесло. При Кате.

Еще несколько лет назад он и не думал, что Лескова станет ему чужой.

Антон потушил сигарету и громко закрыл окно, напротив которого курил, уйдя в соседнюю пустую комнату, подальше от всех. Люди его бесили. В особенности – Арин. Какого… он опять притащил свою сестренку?

Дверь без стука распахнулась и в темную комнату, в которую попадал лишь желтый свет фонарей за окном, беззвучной тенью скользнула Алина. Она приблизилась к Антону и хотела было коснуться его спины, а, может быть, прижаться к ней – как когда-то, но он резко развернулся.

– Ты опять приехала, – не спрашивал, а констатировал Антон. Голос его был спокойным. А глаза – холодны.

– Опять, – спокойно подтвердила Алина. – Как ты?

Антон едва не дернул плечом. Но сдержался. Этот вопрос – и таким тоном – задают друзьям, которых давно не видели и по которым скучали.

Они – не друзья. Они давно друг другу никто.

– Что ты хочешь? – прямо спросил Антон.

Алина смотрела в его лицо жадным долгим взглядом. Улыбнулась – ее накрашенные губы казались во мраке темными.

– Тебя, – сказала она наконец.

«Ты ведь знаешь».

– Пока, – сказал равнодушным голосом Антон, будто и не слыша ее слов, и вышел из комнаты. Алина попыталась схватить его за руку – по ее венам точно яд разлили, но он легко высвободил свою ладонь из ее цепких пальцев и ушел, забыв на подоконнике пачку сигарет. Одну из них вытащила Алина – тонкая рука ее подрагивала.

Арин застал ее сидящей на подоконнике и держащей в руке телефон. Лицо ее было отстраненно-холодным.

– Довольна? – только и спросил он.

– Не тебе меня судить, братик, – отозвалась Алина раздраженно.

Арин посмотрел на нее, вздохнул, но все-таки сказал:

– Может, пора перестать?

– Перестать хотеть быть счастливой? Нет. К тому же у меня еще есть козыри в рукаве, – совершенно не весело рассмеялась девушка. – Ты же знаешь, что такие, как я, – не сдаются. И отлично умеют ждать.

Она коснулась кончиками пальцев его длинных распущенных волос.

– Ты ведь хочешь, чтобы твоя сестра была счастливой? Я хочу тебе счастья. А ты мне?

Арин проигнорировал ее слова.

– Не сдаешься. Хочешь счастья. Умеешь ждать, – лишь повторил он, глядя не на сестру, а в окно, на вереницу огней. – Поэтому скрашиваешь ожидание счастья с Кириллом, Лина?

Линой он называл ее в детстве. Когда-то очень давно. Раньше ей это нравилось, потом стало раздражать. А сейчас вызывало улыбку. Однако в эту минуту Алина не улыбалась – казалось, только разозлилась на брата. То ли не хотела, чтобы он знал об этом, то ли не любила, когда он лез в ее дела.

– Какая тебе разница? – дернув плечом, резко сказала девушка. – Я ведь молчу про всех тех дешевых девок, с которыми скрашиваешь свое ожидание счастья ты, братик. Все любуешься своей драмой? Давно пора понять: у каждого есть своя драма.

Они замолчали.

– Не счастья, – вдруг сказал Арин и медленно перевел немигающий взгляд на сестру. – Прошлое. Ты хочешь вернуть прошлое.

– Я хочу вернуть любовь, – упрямо сказала Алина.

– Страсть, – возразил ей брат.

– Замолчи.

Девушка вдруг ударила его по предплечью – с силой, со злостью, но он даже не шелохнулся, будто принимая удар на себя – вместо Кея.

Деревья за окнами зашумели, одно из них хлестнуло веткой по стеклу.

– Чем я хуже? – невпопад глухо спросила Алина.

– Ничем, – сказал Арин.

А она вдруг, поддавшись порыву, обняла брата.

Арин не смог спросить, когда она уедет. Лишь обнял в ответ. Как в детстве.

Алина пробыла в коттедже несколько дней и все это время Кей почти жил на студии, фактически не появляясь дома. Арину он ничего не сказал, предупредил лишь:


– Следи за ней.





Апрель




Пришла весна и принесла с собой не только солнце и тепло, но и спокойствие. Я работала, училась, все так же ходила на курсы и ждала два грандиозных события – свадьбу Ниночки, ту, настоящую, на которой настоял Виктор Андреевич и, конечно же, приезда Антона.

В январе и феврале я буквально бросалась на стену от тоски по нему – так плохо мне было, но в марте стало легче, к тому же пришло осознание того, что совсем скоро мы увидимся с Антоном. Я взяла себя в руки, собралась, под чутким предводительством Ниночки подстригла короче волосы, сделала маникюр, о котором раньше забывала, купила новое платье, чтобы почувствовать себя, как говорится, девочкой. Все шло хорошо. Алина и мама Антона не появлялись на горизонте. Иногда, правда, на меня накатывали некоторые приступы ревности. Мне не хотелось думать, что Лескова в любой момент может приехать к Тропинину. Да и поклонницы Кея раздражали. Иногда, когда я читала новости и комментарии в группе «На краю» в одной из социальных сетей, мне становилось смешно, а иногда – откровенно злобно. Безумно хотелось сообщить во всеуслышание, что Кей из НК – мой парень, но делать это, естественно, я не могла. Наши отношения были тайной для всей армии фанатов творчества группы. Изредка, правда, выплывала информация о том, что у кого-то из музыкантов есть девушка, но никто в это особо не верил. Большинство поклонников «На краю» считали, что их кумиры – свободны, как ветер в поле. Нину это веселило – еще бы, с некоторых пор она считала Келлу своей личной собственностью. О чем она однажды и поторопилась сообщить синеволосому по телефону. Тот обиделся и заявил, что это Королева – его личная собственность, а от него, такого невероятного и классного, зависит ее благосостояние. Естественно, они поругались и не разговаривали недели две, пока я буквально не заставила Журавль написать ему и помириться.

Я продолжала переписываться и иногда разговаривать с Кириллом, и он все так же устраивал мне этакие экскурсии по тем городам, в которых бывал, что мне очень нравилось, и я все чаще ловила себя на мысли, что хочу путешествовать – в обязательной компании Антона.

В феврале, правда, произошло одно показавшееся мне странным событие. Однажды в пургу к нам домой приехал курьер и вручил мне большую посылку, которую я открывала с потаенной радостью, думая, что это подарок от Антона. Подарок состоял из нескольких плотно закрытых коробочек. В верхней, белоснежной и круглой, пряталась целая радуга – разноцветные круглые конфеты, среди которых я нашла небольшую записку:

«Спасибо, что ты есть, Катя. Это делает меня счастливее» – было написано в ней крупным размашистым почерком.

На сердце тотчас стало тепло и радостно.

Ничуть не сомневаясь, что это Антон, решивший меня порадовать, и не открывая остальные коробочки, я моментально набрала его номер. На то, что в записке – не его почерк, я не обратила внимания от радости.

– Не стоило, Антош, – сказала я ему тихо. – Ты и так много для меня сделал.

– Ты о чем? – спросил он удивленно. На заднем плане у него гремели ударные и бас-гитара.

– Подарок…

– Какой подарок? – еще больше удивился Антон.

– Твой, – неуверенно сказала я. – С конфетами.

– Я ничего не присылал, – твердо ответил Тропинин и поинтересовался:

– Что за подарок?

– Наверное, ошиблись, – тихо сказала я, пытаясь понять, от кого он.

– Я не понимаю, о чем речь, но мне это не нравится, – заявил Антон. – Я сам хочу присылать подарки своей девушке.

– Наверное, это недоразумение, – отвечала я, однако, вспомнив свое имя на записке, поняла, что никакого недоразумения нет.

Однако разговаривать с Антоном долго я не смогла – поскольку его настойчиво звали пойти куда-то, и он, с сожалением распрощавшись, сказал, чтобы я не принимала подарки непонятно от кого. Только от него.

О том, кто был отправителем, я догадалась, только распаковав остальные коробочки.

В одной из них я обнаружила множество сувениров, на первый взгляд, никак не связанных между собой: чаванпраш – специальную витаминную смесь из трав и платок из пашмины из Нью-Дели, круглый амулет-кулон с непонятными логограммами ацтеков – из Мехико, глиняную свистульку в виде птички – из Люксембурга, лаковую шкатулку с этническими мотивами – из Сиднея, пижаму-кигуруми в виде панды – из Японии, воздушного змея из вощеной бумаги – из Пекина…

В каждом подарке был свой национальный колорит.

И тогда мне стало ясно, кто подарил мне все это – Кирилл.

Он прислал мне сувениры из каждой страны, где побывал, пока мы общались. Набралось их немало, и все они были по-своему чудесны и удивительны. Смущал меня только один – подвеска из стерлингового серебра в виде замка, на котором было гордо выгравировано: «Тиффани». Слишком дорогим, по моему мнению, был подарок.

Я стала пытаться дозвониться до Кирилла, но получилось у меня это лишь часов шесть спустя.

– Зачем? – только и спросила я, едва только услышала его голос.

– Что – зачем, Катюша? – поинтересовался он. Голос музыканта был весел, и он много смеялся – кажется, был не совсем трезв. И, кажется, он находился на какой-то вечеринке.

– Подарки, – сердито сказала я. – Объясни, пожалуйста.

Видимо, в моем голосе было нечто такое, что заставило его посерьезнеть.

– Подожди, я отойду в сторону, – сказал Кирилл. И вышел на улицу – звуки музыки и веселых голосов пропали.

– Что ты хотела? – вновь спросил он.

– Зачем ты послал мне подарки? Откуда узнал адрес? – стала допытываться я, искренне считая, что Кириллу не следовало делать это.

– А, тебе уже все пришло? – обрадовался он и, как мне показалось, искренне. – Понравилось? Я старался подобрать что-нибудь классное. Катя, ты злишься? – вдруг спросил Кирилл.