Мрачные сказки

У Каллы перехватывает дыхание.

– Не знаю. Я знаю только одно: Леви нас обманывал, он лгал нам и мы не можем здесь дольше оставаться.

Я отворачиваю голову к окну, прислушиваюсь к пению птиц, к ударам о стекло глупых мошек, ищу хоть какое-то напоминание. Мне нужно понять, как это место стало моим домом. Но сердце колотится и звенит в ушах, кровь клокочет, словно ищет выход наружу.

– Я беременна…

– Я знаю, – помолчав немного, произносит Калла.

И я сознаю: моя сестра права. Мы не можем здесь оставаться. Леви сломал меня, и я не желаю растить нашу малышку, наблюдая за тем, с каким безучастием он на нее смотрит – как будто она ничего для него не значит. Я не желаю видеть, как он будет воспитывать своих детей и чувствовать, как разрывается мое сердце и гибнет моя душа, пока он меня забывает. Я вспоминаю Колетт, думаю об Эше. Он рискнул переступить границу ради спасения их дочки. Он любил жену так сильно, что поставил на кон жизнь. А Леви не любит меня даже настолько, чтобы поставить на ноги ребенка, растущего во мне.

Мысль, зародившаяся на задворках сознания, наконец обретает форму и всплывает на поверхность.

– Я не уйду без Колетт и ее малышки.

Она заслуживает большего, чем это место. Лучшего, чем то, что с нею здесь случилось. Колетт уже потеряла мужа. Я не хочу, чтобы она тут осталась и стала свидетельницей смерти собственного ребенка.

Калла нервно перебирает что-то пальцами. Я слышу слабый звук металла. Динь-динь. Похоже, у нее браслет или цепочка на шее, которую я увидеть не могу.

– Мы уйдем сегодня ночью, – отвечает она.



Калла

Какие вещи берет с собой человек, собирающийся покинуть дом и не рассчитывающий вернуться?

Я стою у задней двери. В небольшой холщовый мешок отправляются буханка хлеба, банка ежевичного варенья, две свечи на всякий случай (я понятия не имею, сколько продлится наш поход по лесу) и мой лучший свитер – без дырок в вороте или по швам. Но почему-то мне кажется, что это все не то.

По спине пробегает нервная дрожь, я опять прикасаюсь к цепочке на шее. Она принадлежала в прошлом мне – мне прежней, позабытой, размытой на фото, растворившейся и стекшей каплями на пол, в щели между половицами. Теперь я прежняя – лишь серое пятно. Вспоминаю, как открыла черную коробочку с золотой лентой, а внутри лежала цепочка с одной подвеской. Поднесла ее к свету, струившемуся в окно, выходившее в город с видом на набережную. Я написала пять книг, составивших цикл о Лисьем Хвосте, и получила за них пять подвесок. Их присылала мне редактор – женщина, чье имя я не помню, – по одной после выхода в свет каждой книги.

– Ты готова? – спрашивает Тео.

Его голос сбивает меня с мыслей, возвращает из воспоминаний в настоящее. Муж придерживает мне дверь. Би уже покинула дом. Она пошла за Колетт и ее дочкой. А мы с Тео пойдем к Леви и заберем ключи от пикапа. Муж уверен, что они лежат в ящике рабочего стола в его кабинете. А потом мы встретимся с Би и Колетт на дороге у ворот и все вместе сбежим.

Выпустив из пальцев цепочку, я киваю Тео. Порез на предплечье зудит, в висках пульсирует кровь. Когда муж закрывает за нами дверь, я оборачиваюсь через плечо. Жизнь, которой мы жили в этом доме, казалась настоящей, стоящей отпущенного Господом срока. Но она никогда не была нашей по сути.

– Ты в порядке? – спрашивает Тео.

– Мы, наверное… больше сюда… не вернемся. Никогда, – почти давлюсь словами я.

Взяв мою руку, Тео крепко стискивает ее пальцами, и мы уходим прочь от фермерского дома. Но я больше не оглядываюсь из боязни передумать.





Часть четвертая

Дорога




Би

Нож заткнут за пояс юбки. Я не хотела ранить Каллу. Но откуда мне знакомо ощущение разрываемой плоти под давлением лезвия? И оно мне не противно. Я могла бы это повторить. Если понадобится…

Я иду по тропинке к родильной хижине. Моя кожа еще влажная, но тело бурлит энергией. Я не до конца понимаю, почему моя сестра мне не сестра, почему моя память была словно забита пылью и мхом, но просвет уже забрезжил. В голове проясняется, мышление приобретает остроту, которой не было годами. Как будто неожиданный порыв осеннего ветра всколыхнул и уносит все ложные воспоминания, и я наконец начинаю отделять вымысел от реальности, фантазии от правды.

Приблизившись к родильной хижине, я слышу внутри голоса Колетт и Феи и тихое хныканье малышки, у которой пока нет имени. Колетт боится давать имя дочке, сознавая, что той может не хватить отмеренного срока, чтобы оправдать его своей жизнью.

Перед закрытой дверью маленького строения с купольным сводом я в нерешительности замираю. Что я скажу, войдя внутрь? Как мне убедить Колетт уйти со мной? Как ей все объяснить? Взявшись за ручку, я уже собираюсь толкнуть внутрь дверь, как вдруг она сама отворяется передо мной. И из родильной выходит Фея – я улавливаю ее лимонный запах.

– Би! – испуганно восклицает она. – Где ты была?

«Спала в лесу, за периметром, куда нам всем запрещено выходить…»

– Ты в порядке? – спрашивает Фея.

Я потираю ладони, стараюсь сфокусировать на ней глаза в надежде на то, что увижу хоть какие-то очертания стоящей передо мной фигуры. Но вижу одну темноту.

– Мне нужно переговорить с Колетт.


Пару секунд повитуха молчит, а потом я ощущаю слабое движение ее подбородка. Фея кивает и распахивает дверь шире. Переступив порог, я сразу направляюсь к койке Колетт. Малышка у нее на руках тихонько воркует, как всякий нормальный младенец.

– Би, – еле слышно роняет Колетт, когда я касаюсь ее руки.

Ее голос тонкий, слабый, натужный, словно Колетт все это время не спала. Словно смерть мужа подточила ее силы, и теперь ей приходится напрягать легкие, чтобы сделать новый вдох, понудить сердце биться, а не замереть беззвучно под ребрами. Похоже, ребенок – единственное, что удерживает ее в этой жизни.

– Нам надо уйти из общины, – шепотом говорю я Колетт. – Малышка здесь не выживет.

Но Колетт не успевает ответить, как ко мне с порога подлетает Фея.

– О чем вы тут шепчетесь?

Ее дыхание медленное, ровное – так дышит женщина, научившаяся собой владеть и успокаивать свое сердцебиение.

– Вы же знаете, из Пасторали нельзя выходить, – добавляет Фея. – Это слишком опасно.

Мы заучили эти слова наизусть, мы все время живем с этой мантрой. Но из-за нее же мы и умираем – мучительной, ужасной смертью с петлей на шее.

– Я могу безопасно вывести нас на дорогу, – говорю я.

– Как? – спрашивает Колетт

Ее голос такой тихий и ломкий, что едва колеблет воздух.

– Я была в лесу. Я знаю, как пройти по нему, не подцепив ветрянку.

Я слышу, как Фея отступает от меня на шаг.

– Я выходила за нашу границу множество раз, – поднимаю я к ней руки, чтобы Фея убедилась, что я не больна. – Я ни разу не заразилась гнилью.

– Как? – удивляется Фея.

Как же мне донести до них мысль, звенящую в голове? Похоже, придется солгать, чтобы их убедить. Ведь скажи я им, что ветрянка – совсем не то, чем мы ее считаем, и бегство через лес не грозит нам заражением, они решат, что я сошла с ума… И я лукавлю:

– Я брала с собой пучок шалфея. И я слышу, как трескаются деревья. Я знаю, какие из них болеют. И знаю, как держаться от них подальше.

Ступни Феи неуверенно шаркают по деревянному полу.

– Ребенок не перенесет такое путешествие. Время для нее упущено. Она не выживет в дороге.

Я перевожу глаза на Фею. В надежде, что смотрю именно на нее, что она поймет: другого выхода у нас нет.

– Мы не пойдем пешком, – объясняю я. – Мы поедем.

– На чем?

– Тео нашел на дороге, у самой границы, пикап. Он простоял там недолго. И должен быть на ходу.

Я сознательно умалчиваю о том, кому этот пикап принадлежал раньше и как он здесь оказался, а также о том, что Калла – не настоящая сестра мне.

– Би… – вполголоса бормочет Фея, как будто я лишь этими словами предаю нашу общину.

Похоже, ей не по нраву эта идея. Но я перебиваю ее, не позволив поспорить:

– А если нам удастся спасти дочь Колетт и привезти в общину лекарства? Что, если мы найдем там то, что нам поможет?

– Но мы ведь можем найти там и смерть, – голос Феи улетает в сторону.

Ее лицо обращено к двери. И я улавливаю в нем напряжение, словно Фея опасается, как бы нас не подслушали.

– Ты же не знаешь, что находится за этим лесом. Ты никогда не видела этого.

– Фея, – мотаю я головой, – мне кажется, что и ты подсознательно понимаешь: здесь не все ладно и гладко. Община пропиталась ложью. Только она незрима.

Мне вдруг становится душно, грудь щемит одноединственное желание: как можно быстрее выбежать из этой хижины на воздух.

– Я думаю, в душе ты соглашаешься со мной: мы обязаны попытаться спасти девочку.

Каково бы было мне, если бы заболел мой ребенок, но никто бы не рискнул ему помочь? Мы должны это сделать! Нам надо попробовать!

– Ладно, – произносит голос, но не Феи, а Колетт.

Ее маленькая рука обвивает мою талию: