Мрачные сказки

– Если мы этого не сделаем, дочка Колетт распрощается с жизнью, – добавляет Калла.

Моя жена всегда боялась леса; ее глаза округлялись от страха всякий раз, когда мы подходили слишком близко к высоким, но чересчур низко склонившим свои ветви пограничным деревьям. Но что-то в Калле изменилось за последние дни, что-то на нее повлияло. Возможно, находка книг в саду, исчезновение Тревиса и Мэгги, а может быть, Би, которая тоже переступила границу. И теперь Калла хочет помочь Эшу и Тёрку.

Я оглядываюсь на беглецов; их лица едва различимы во мраке.

– Приведи назад Тёрка, мы окажем ему помощь, – перевожу я взгляд на жену и обратно на две темные фигуры. – Ты сможешь идти дальше, – говорю я Эшу. – Но с Тёрком тебе не осилить дорогу.

Калла, нервная, растревоженная, прикусывает нижнюю губу. Она понимает, что это решение верное, но сознает: мы подвергаем себя риску.

Беглецы снова переговариваются шепотом, а затем Тёрк кивает Эшу. Они оба разворачиваются и направляются к нам. Я убеждаюсь: каждый шаг стоит Тёрку немалых усилий, значит, вдвоем они бы далеко не ушли. Чем ближе они к нам подходят, тем явственнее я различаю их лица. Вся правая часть лица Тёрка забрызгана грязью и каплями крови. По-видимому, он упал на правый бок. И выглядит он хуже, чем я ожидал.

В ярде от нас беглецы вдруг резко останавливаются. Тёрк теряет равновесии, но Эш не дает ему упасть на колени. Глаза обоих вглядываются в темноту, но смотрят не на нас с Каллой, а мимо, на то, что за нами. У меня перехватывает дыхание. Почему они застыли как вкопанные?

Я оборачиваюсь. Со стороны Пасторали к нам приближаются трое мужчин. Первыми выныривают из темноты Леви и Паркер. Следом появляется Генри – один из основателей общины, молчаливый тихий мужчина, который мне всегда нравился, который меня восхищал и которого я (перед тем как сделать Калле предложение) попросил выковать для нас обручальные кольца.

– Привет, – тепло кивает мне, а потом Калле Леви.

Пристроившись рядом, Паркер толкает меня в локоть:

– Я заметил, как они перешли границу и подались в лес, когда возвращался домой. Я пошел и доложил Леви, – Паркер подмигивает мне, явно довольный своей удавшейся ролью усердной ищейки.

– Господа, – обращается Леви к двум беглецам за периметром.

В его тоне нет ни упрека, ни гнева. Он непринужденный, обычный, как будто Эш с Тёрком вышли на прогулку и нам всем довелось встретиться в одном месте в один час на дороге. Счастливая случайность! Леви потирает затылок – похоже, обдумывает свои следующие слова.

– Я понимаю ваше отчаяние. Нам всем сейчас неимоверно тяжело.

Брови Леви насупливаются; видно, что он сильно переживает из-за событий последних дней:

– Мне бы очень хотелось помочь твоей дочери, Эш, но стоит ли подвергать опасности свои жизни? Тем более что, рискуя двумя своими жизнями, вы ставите под угрозу все наши жизни?

Леви стоит в опасной близости от границы; мыски его сапог почти попирают тень, отбрасываемую болиголовом, он запросто может протянуть руку, схватить Эша за воротник и подтащить к себе.

– Мой ребенок умрет, если мы ничего не предпримем. – Голос Эша походит на рык.

– Мы все можем умереть, если вы отправитесь в эти леса и вернетесь с ветрянкой.

– Кем мы будем, – возражает Эш, – если позволим умереть ребенку только потому, что боимся? Потому что смалодушничаем?

Леви испускает усталый вздох. Он выглядит более изнуренным, чем обычно: веки прикрывают глаза, вокруг рта собрались морщины.

– Это не малодушие, – мягко отвечает он и рефлексивно заносит вперед ногу.

Вот сейчас он сделает шаг и переступит границу! Но Леви вовремя спохватывается, хотя и за линию, которой прорезает дорогу тень дуба, он тоже не отходит. Леви остается на месте, всего в нескольких футах от Эша и Тёрка. Как будто хочет доказать: он не боится! И если придется, он сделает шаг в темноту, чтобы вернуть беглецов. Он рискнет заразиться ветрянкой – лишь бы они убедились, на что он готов.

– Это жертва. Это преданность. Преданность тому месту, где мы выстроили новую жизнь. Преданность, посвящение себя единомышленникам. Я посвящаю себя тебе, – кивает Леви Эшу, твердо глядя ему в глаза. – Я посвящаю себя каждому из вас, – не отрывает он взгляда от Эша. – И эта преданность, это посвящение предполагает также прощение. Вы рисковали собой, пытаясь убежать. И я понимаю, почему вы на это пошли. Я это понимаю, – голос Леви становится тихим и даже немного дрожит, как будто резонирует с эмоциями, которым он пытается не дать воли.

Калла сжимает мою руку. Она дрожит всем телом. Жена напугана. Я крепко стискиваю ее руку в ответ. И с этим пожатием рассеивается вся отчужденность, что разделяла нас в последние дни. Я начинаю сожалеть о мыслях, занимавших мой ум, о своей мечте о бегстве из Пасторали и возвращении во внешний мир, о той легкости, с которой я готов был покинуть Каллу.

– Возвращайтесь назад, – призывает Эша и Тёрка Леви. – Пока не поздно! Мы же все понимаем, что Тёрк с такой раной не пройдет и мили, – добавляет он. – Вы пробыли в лесу совсем недолго. Возможно, вы еще не заразились. Мы жгли шалфей на деревьях и отогнали болезнь от общины. Но если вы пойдете по дороге, вы станете для нее отличной мишенью.

Я слушаю Леви, а сам вспоминаю те ночи, когда я бродил по дороге, продвигаясь с каждым разом на несколько шагов дальше. Я дышал воздухом за нашим периметром и не заболел! Я вспоминаю Би, перешедшую границу и дотронувшуюся до больного, гнилого дерева, и свою жену, попавшую под дождь. У них ведь может и не быть иммунитета, который есть у меня… А теперь перед нами стоят Эш и Тёрк. Они могут быть больны. И, позволив им вернуться, мы впустим вместе с ними в общину болезнь. Это решение ошибочно! Но Леви кивает беглецам.

– Идите сюда, – уговаривает он. – Мы обработаем рану на лодыжке Тёрка. Вы же не хотите умереть в лесу, на холоде. Вы не хотите заживо сгнить.

Оторвавшись от Эша, Тёрк без слов подбредает к Леви. Калла пытается высвободить руку. Она явно хочет протянуть ее Тёрку, поддержать раненого. Но я только крепче стискиваю ее ладонь, не отпуская от себя. Еще миг – и Эш, избегая встречаться взглядом с Леви, тоже переступает границу, возвращаясь в безопасный предел Пасторали. Из моей груди вырывается слабый вздох. Эш снова подхватывает Тёрка, и они устремляются вглубь общины; Генри тихо шагает следом. А сбоку от меня возбужденно переминается Паркер. Его рука упорно ерзает по кобуре, как будто он готов в любой момент вытащить пистолет и только ждет, когда мужчины метнутся к деревьям. Паркеру нужно оправдание, чтобы выстрелить, чтобы применить наконец свое оружие по назначению. Похоже, ему надоело палить по старым консервным банкам за полем.

– Нам нужно отвести Тёрка в дом Феи, пусть она осмотрит его ногу, – прерываю молчание я.

– Мы не поведем его к Фее, – холодно отвечает Леви.

Калла нервно сжимает мою руку.

– Но почему?

«Только не повышай голос!»

Леви бросает взгляд на дорогу, в темноту, в которой пытались скрыться беглецы.

– Они поживут пока в сарае Генри, – с непроницаемым лицом отвечает Леви.

– Почему? – упрямо допытываюсь я.


– На всякий случай, – пронзает меня недвусмысленным взглядом Леви: я должен был сообразить сам. – Мы должны убедиться, что они не больны.

В полном молчании наша маленькая группа направляется в Пастораль. Дойдя до стоянки, загроможденной мертвыми, брошенными автомобилями, мы сворачиваем на тропку, петляющую среди деревьев к жилищу Генри. Едва мы останавливаемся перед старым сараем, его собаки заливаются лаем где-то в задней части дома. Но властный окрик Лили, жены Генри, заставляет их разом умолкнуть.

Генри распахивает створку массивной двери – внутри на соломенных подстилках спит с полдюжины коз. Некоторые вскидывают головы, но не встают. Должно быть, почувствовали, что мы вторглись в их ночное прибежище не ради них. И ни свежего сена, ни зерна им не видать. Слева от входа стоит небольшая металлическая тележка. В ней лежит самодельная кукла в голубом платьице. Наверное, ее спрятал в сарае на ночь кто-то из общинных ребятишек.

Генри раздвигает чердачную лестницу, и она с глухим стуком упирается в пол; облачко пыли взмывает в воздух. Генри кашляет.

– Это только до утра, – утешает доверительным кивком Леви «пленников». Как будто дает им слово.

Эш помогает Тёрку взобраться по лестнице, но тот морщится и постанывает при каждом подъеме ноги. Едва они забираются на чердак, Генри складывает лестницу и запирает ее на замок.

– А надо ли их запирать? – сомневается Калла.

– Осторожность не помешает, – отвечает Генри, но его голос звучит отстраненно.

Притворив дверь сарая, он смахивает со штанин пыль.

– Они пробыли в лесу не слишком долго, но достаточно, – добавляет Леви. – Мы должны себя обезопасить.

И в этот момент я понимаю: все, что он говорил беглецам на границе, имело одну цель – уговорить их вернуться, убедить пойти с нами. И они так и сделали – без принуждения, добровольно, словно у них не было выбора. Но Леви не собирается их так легко отпустить. Ему надо убедиться, что они не больны и не заразят остальных или нас.

– Что ты с ними сделаешь? – спрашиваю я.

Леви приглаживает волосы:

– Мы должны проверить, не инфицированы ли они.

– Мы узнаем это через несколько дней, – бросает на меня быстрый взгляд Калла. – Увидим это по их глазам.

– К тому времени может быть слишком поздно, – бормочет Леви.

Калла хмурится. Похоже, она сомневается в намерениях Леви. Но я-то знаю, как он планирует поступить. И знаю, что он сейчас скажет.

– Если они заразились ветрянкой, нам нужно вылечить их как можно скорее. Нам необходимо изгнать ее из их тел.

– Как? – спрашивает Калла.

Судя по тому, как опустились уголки ее губ, до нее уже начинает доходить. Вот уже несколько лет, как в Пасторали никого не лечили от ветрянки старым способом. Большинство членов общины считают этот ритуал жестоким, даже варварским. Но первые поселенцы полагали этот метод единственно верным, гарантированно и навсегда излечивающим болезнь.

– Мы их погребем, – как ни в чем не бывало заявляет Леви.



Калла

Дождь наконец проливается из туч на наш дом, капли громко барабанят по крыше.

– Мы должны помочь им выбраться из сарая.

В висках бешено пульсирует кровь, и я крепче сжимаю в ладони маленькую серебряную книжечку, которую нашла в саду. Меня эта вещица почему-то успокаивает, я уже воспринимаю ее своей.

Тео закрывает за собой входную дверь.

– Калла, – начинает он, проследовав за мной на кухню, – они перешли границу. Они могут быть больны.

– Как и ты. Как и Би, – парирую я сдавленным голосом. – Би тоже может быть больна, но я не собираюсь зарывать ее в землю, чтобы выяснить это. Как, впрочем, и тебя…

Муж смотрит мимо меня. Куда-то на стену, в пустоту:

– Даже если мы поможем им бежать из сарая, Тёрк не сможет уйти по дороге.

– Тогда мы их спрячем.

– И где?

– В нашем погребе.

Я вспоминаю Би. Как она вела себя в последние дни, как прикасалась рукой к своему животу, как отекала и краснела ее кожа. По-видимому, она беременна. И если это так и если бы ее ребенку понадобилась медицинская помощь, мне бы очень хотелось, чтобы нашелся смельчак, который бы за ней отправился. Мне бы очень хотелось, чтобы в общине нашлись люди, готовые рискнуть своей жизнью ради нее. Как попытались сделать ради Колетт Эш и Тёрк. Но дело не только в этом. Мне не дает покоя книга, «Элоиза и Лисий Хвост», эти белоснежные страницы, заляпанные землей, эта история о бесстрашной девочке, которая ищет в лесу место, пугающее большинство взрослых людей.

Всякий раз при приближении к лесу я ощущала страх; по коже расползались мурашки, дыхание учащалось, сердце заходилось бешеным, тревожным стуком, в груди все сжималось от дурного предчувствия: вдруг то, что скрывается среди густых деревьев, набросится и завладеет мной? Но книга пробудила во мне что-то, и теперь я не доверяю своему страху. Быть может, будучи у страха в плену, я предавала саму себя, прятала голову в песок вместо того, чтобы окинуть взглядом дорогу, как делал муж, и задуматься над тем, что же лежит там, в конце. А теперь я хочу делать то, что считаю правильным, а не то, к чему толкает меня страх.

Внезапно в гостиной становится холодно, от стен веет сыростью – как всегда во время сильного дождя.

– Если Леви узнает, что ты тоже переходил границу, он и тебя посадит под замок, – пытаюсь я сдержать слезы.