Морфо

– Отлично! А теперь встань и скорми конфеты слизняку, – подсказал Тайло.

Белые нити растворились: болото отторгло Флинна. Он прекратил страдать и стал для него несъедобным.

Флинн вскочил на ноги, отряхнулся, развернул конфеты и сунул их слизняку в глотку. Зеленая слюна измазала руку.

– Ну и гадость! – поморщился он, стряхивая слизь.

– Ничего, наступит четверг – вымоешься, – улыбнулся Тайло.

– Почему четверг? – не сообразил Флинн, вытирая руку о штаны.

– Потому что в нашем доме только по четвергам есть горячая вода, – напомнил Тайло. – Если не хочешь ждать, могу кинуть тебя в океан Гнева. Искупаешься в приятной компании демона Злобы. Чем не резиновая уточка? Кусается только, но это такая мелочь.

– Спасибо, обойдусь, – сказал Флинн. – Лучше уж ледяной душ принять.

– Только потом не говори, что я о тебе не забочусь.

Демон Уныния распробовал леденцы и сморщился. Большие печальные глаза стали крохотными, как горошины. Он открыл рот, из которого повалила разноцветная пена: розовая, зеленая, желтая, голубая. Что-то затрещало в желудке демона, его тело набухло и округлилось. Он надулся мыльным пузырем и начал подниматься в небо.

– Конфеты-то с шипучкой! – весело воскликнул Тайло, провожая демона взглядом. – Приготовься! Сейчас будет зрелище!

– Мне кажется, что он сейчас взорвется. – Флинн инстинктивно пригнулся.

– Правильно кажется! – закивал Тайло, потирая ладони.

Слизняк высоко поднялся и лопнул, будто его проткнули иголкой. Угрюмое небо над болотом Безысходности раскрасили салюты из цветного дыма. Они со смехом взрывались и раскрывались подобно цветам, разгоняя горе и печаль. Дым рисовал на сером полотне яркую картину счастливых воспоминаний Флинна. Холодные огни на одно мгновение подняли головы, посмотрели на чужую радость, вздохнули и вновь погрузились в ледяную тоску.

Флинна распирали эмоции, он смеялся вместе с Тайло. Ему хотелось танцевать и кричать так громко, чтобы услышало само мироздание. Как же он мог похоронить столько прекрасных моментов? Теперь Флинн точно знал, что ему есть ради чего бороться – ради того, чтобы когда-нибудь вновь испытать подобное счастье.





16. Болтливые Граффити




Флинну не нравилось засыпать в мире мертвых. Каждый раз он попадал в одно и то же место – в двуликий город, в котором родился. Каждую ночь ему снился Инферсити.

Улицы, как и всегда, дремали под покровом сизого тумана. Каждое утро город надевал маску чопорности и благоразумия, скрывая за ней истинное лицо. Лицо, искаженное распутством, изуродованное нищетой и покрытое шрамами искалеченных судеб. Сейчас же Флинн видел настоящий облик Инферсити.

Он призраком ходил по улицам, наблюдая, как из переулков, подворотен и подвалов выползала мерзость, как проявлялись гнойные раны на теле города. Самые бедные районы кишели бандитами, ворами и мошенниками всех видов. С наступлением темноты открывались притоны и подпольные лавки, торгующие запрещенными товарами. Распахивали свои двери игорные дома, где бедняки в надежде сорвать куш просаживали последние сбережения.

Инферсити был разделен на девять районов. Они кольцами расходились от центра к периферии: от самых роскошных домов до убогих лачужек без воды и отопления, от праздника жизни до беспросветной нищеты. Когда-то Флинн тоже был частью этого города, самой непримечательной его частью.

Он видел, как в подворотне толпа избивала какого-то беднягу. Хоть бы выжил. Флинн никак не мог ему помочь. Он смотрел на лица подозрительных прохожих, шушукающихся между собой и незаметно передающих что-то друг другу, наблюдал, как размалеванные девицы откровенными жестами зазывают клиентов. Флинн вспоминал, как в детстве часто слышал крики по ночам, как лежал в кровати с крепко зажмуренными глазами и убеждал себя, что это игра его воображения. Полиция все равно бы не приехала, ведь она берегла покой лишь тех, кто мог заплатить за него. Слабость и бедность в Инферсити считались личными проблемами.

Когда Флинну надоело глазеть на все это безобразие, он завернул в разукрашенный граффити тупик и прилег на кем-то выброшенный диван.

«Интересно, а можно заснуть во сне?» – подумал он.

Но заснуть не получалось. Закрыв глаза, Флинн видел не тьму, а переулок, будто веки стали прозрачными. Он перевернулся и уткнулся лицом в спинку дивана. Так-то лучше. Но сон все равно не шел. Черно-белый мир живых ему порядком надоел. Как бы проснуться?

– Прекрати на меня смотреть! Это нервирует! Ты же знаешь, что я терпеть не могу, когда на меня так таращатся.

– А я терпеть не могу тебя! И вообще, какого хрена ты так раскричалась? Не протру же я тебя взглядом.

Флинн подпрыгнул на ноги. Происходило нечто невероятное: он все еще находился в Инферсити, но при этом слышал голоса! Хотя Тайло говорил, что между живыми и мертвыми существует нечто вроде звуконепроницаемого барьера. Он завертел головой: ни единой души (если не считать его самого). Он вышел на главную улицу, но и там никого не увидел. Померещилось, что ли?

– Да не смотрю я на тебя, не смотрю! – вновь раздался недовольный голос. Кажется, мужской. – Попрошу хозяина перерисовать меня в другом месте.

– Как тебе будет угодно, – отозвался второй голос, принадлежавший девушке. – Может, хоть там у тебя выйдет морда посимпатичнее да характер помягче.

– На свою морду посмотри!

– У меня, в отличие от тебя, не морда, а лицо!

Невидимые собеседники вдруг отвлеклись от ссоры.

– Слушай, кажись, мы пугаем этого пацана. Он сейчас во второй раз окочурится.

– Да, похоже на то. Посмотри, он так растерян. Бедняжечка. Эй, призрак, мы здесь, выше.


Флинн поднял глаза. На него смотрела девочка. Вполне себе обычная: с короткими черными волосами и нереально большими, просто огромными, глазами, полными печали и грусти. Одета она была в строгое темно-синее платье с белым воротником. Обычная такая девочка, вот только нарисованная. У Флинна отвисла челюсть.

– Неприлично рассматривать девушку так долго! – пропищала она и зарыдала. Краски под ее глазами потекли, как течет тушь у настоящих девушек, когда те плачут.

– Какого черта тут происходит? – только и смог выдавить Флинн.

– Пацан, забей на эту истеричку, – прозвучал грубый мужской голос за его спиной. – Ей только дай повод поныть, сразу сырость разведет.

Флинн повернулся. С противоположной стены на него смотрел нарисованный зеленый мыш, чье лицо отдаленно напоминало человеческое. Он злобно вилял обрубленным хвостом и скалился острыми зубами.

– Чего вылупился? Впервые живые граффити видишь?

– Честно говоря, – сглотнул Флинн, – впервые.

– Новичок, – жалостливо сказала девочка.

– Профан, – прохрипел мыш.

Флинн так и не решил, что его удивило больше: тот факт, что он слышал в мире живых голоса и различал цвета, или ожившие на стенах граффити.

– Ты пялишься на мой хвост? – гаркнул зеленый мыш, бережно прижимая к себе обрубок.

– Нет, – поспешно ответил Флинн.

– Пялишься, пялишься. – Мыш недобро сузил глаза. – Вы все на него пялитесь! Ты учти, если надолго задержишься в мире живых, то у тебя тоже что-нибудь пропадет. Рука там, левое ухо, жабры.

– Вот же грубиян! – обратилась девочка к мышу. – Зачем пугать эту несчастную душу? Им в Чистилище и так несладко. И между прочим, у людей нет жабр.

– Плевать я хотел на анатомию двуногих, – прокряхтел мыш, продолжая обнимать свой искалеченный хвост.

– Вы знаете, что я из Чистилища? – удивился Флинн.

– Конечно, знаем! – важно заявила девочка. – Мы отнюдь не глупые граффити, нас нарисовал очень умный и образованный художник. – Она топнула каблуком черной туфельки. – А творения, как всем известно, всегда под стать творцу.

– Да-да, мы вовсе не тупицы! – подтвердил мыш и выпятил мохнатую грудь.

– Хотя насчет него, – девочка перешла на шепот и указала на противоположную стену, – я не уверена. У всех творцов бывают неудачные работы.

– Что ты там вякнула? – ощетинился мыш.

– А я о чем говорю? Эта мышь – самая грубая и неотесанная среди всех мышей, будь то нарисованных, будь то живых, – пожаловалась девочка и утерла заплаканные глаза платком.

– Я таким и задумывался! – сердито зашипел мыш. – Эй, пацан, прочти для этой слепой клуши подпись подо мной.

– Злобный Мыш, работа Графа Л, – громко произнес Флинн.

– Вот! Поняла, истеричка ты недоделанная? Я – Злобный Мыш! У меня должен быть скверный характер! Таким меня видел мой создатель!

– Печальная Девочка, работа Графа Л, – прочитал Флинн под вторым рисунком.

Он посмотрел на Печальную Девочку. Все так: действительно девочка и довольно печальная на вид. Злобный Мыш тоже полностью соответствовал своему названию.

– А кто такой этот Граф Л? – спросил Флинн, рассматривая витиеватую подпись.

– Великий художник. Он создает живые граффити, то есть нас, – с гордостью промолвила Печальная Девочка.

– Он человек? Или призрак, как и я?

– Мы собираем информацию, а не разбазариваем ее, – шикнул Злобный Мыш, настороженно глазея на Флинна.

– Призрак вряд ли сможет навредить нашей работе, – сказала Печальная Девочка.

– Какой работе? – Любопытство Флинна все росло.

– Важной, крайне важной. Не суй свой бледный нос в чужие дела. Ты хоть и призрак, но вполне можешь оказаться шпионом, – насупился Злобный Мыш, нервно виляя хвостом. – Вдруг тебя завербовали?

– Кто и для чего? – Флинн чувствовал себя как в первый день в Чистилище. Вопросов море, а ответов капля.

– В следующий раз забуду нарисовать вам рты, чтобы не болтали лишнего, – сказал кто-то и прищелкнул языком.

Флинн и не заметил, как к ним подошел брюнет, облаченный во все черное, будто на похороны собрался. И лишь странный герб, вышитый золотыми нитками на футболке (охотничий пес в короне, над которой парил огромный глаз), разбавлял мрачный образ незнакомца. Нижнюю часть его лица скрывал шарф, поэтому Флинн смог рассмотреть только необычные глаза – фиолетовые. Подобных он раньше не видел.

– Простите, хозяин, – жалобно захныкала Печальная Девочка. – Мы лишнего не болтали. Честное слово! Тут так скучно и одиноко. Поговорить можно разве что с мышом, но слушать его язвительные выпады весь день – слез не хватит даже у меня!

– Это все ее вина! – гаркнул Злобный Мыш. – Я молчал как рыба!