Монстр. Маленький изобретатель

Лаз лежал в кровати и смотрел в потолок. Магия без перспектив? Тупик? Не может быть. Не может правая половина всей магии быть морем, а левая – лужей. Так не бывает. И так думать его заставляла не слепая вера.

Он помнил свою прошлую жизнь. Одиннадцать лет школы, пять лет университета, три года работы в конструкторском бюро. Он помнил уроки физики, химии, биологии, хотя последнюю так себе. И он понимал: псионику просто не умели применять.

Уравнение было до смешного простым. Стихийные маги пользовались воображением. Придумывали, фантазировали: как можно использовать воду, ветер, молнию. А потому им не было никакой нужды в фактических знаниях об этом мире. Всё, что было нужно, рождалось у них в голове. И, это логично следовало из дуальности магии, псионика должна была основываться на противоположном. В данном случае – на точной информации об окружающей действительности.

Она ни в коем случае не была хуже своей «сестры». Просто в мире, где миллионы люди искренне верят в то, что болезни насылают злые духи, что солнце ходит по небосводу по воле великого Света, что воздух – это неразделимое вещество, такое же, как вода и камни… В таком мире магия, требующая от чародея понимания и осознания своих действий, обречена на забвение.

Но на лице шестилетнего мальчика играла почти безумная улыбка. Он-то знал! Он знал всё это, знал о микробах, гелиоцентризме, формировании планет, атомной теории… человек из двадцать первого века, попавший в средневековье, не смог бы применить свои многочисленные знания, просто потому что у него не было бы нужных инструментов. Не было микроскопов и телескопов, не было доступа к электричеству, не было возможности хотя бы убедить аборигенов помочь ему, потому что лучшим результатом таких просьб был бы сумасшедший дом, а худшим – костёр.

Но ему не нужна была ничья помощь! У него был инструмент настолько совершенный, что создатели адронного коллайдера удавились бы от зависти. И благодаря его новому рождению этот инструмент мог стать чем-то совершенно невероятным. У него была магия.

Он обладал знаниями, которых не было ни у кого. Да, без учителей и руководств процесс адаптации к псионике всей этой информации, наверняка, будет невероятно сложным. Но теперь он был уверен, что сможет выгнать из чужих взглядов так раздражающую его жалость. Сможет защитить Лани, сможет помочь всем, кто ему дорог, сможет исполнить желание маячащих за плечами теней. И даже мечта, родившаяся почти год назад при взгляде на Принцессу, больше не казалась несбыточной. Он, Лазарис Морфей, сможет летать!

Но для начала нужно было научиться этой самой магии.





* * *


– Любая магия, стихийная или псионическая, начинается с одного, – Дамия оказалась очень неплохим преподавателем. Она не забегала вперёд, но при этом не топталась на месте и внимательно следила за прогрессом своего ученика. – Первым делом нужно ощутить собственную душу.

Лаз сидел в своём кресле с закрытыми глазами, внимательно прислушиваясь к ощущениям. Последние несколько недель он занимался именно этим – тренировался погружаться внутрь себя, вслушиваться в глубинные позывы, учился отбрасывать лишние мысли. На Земле это назвали бы медитацией.

Естественно, его прогресс нельзя было даже сравнивать с успехами других детей. И дело было не в силе души или чём-то подобном. Просто какой ребёнок в шесть лет сможет усидеть на одном месте хотя бы десять минут с закрытыми глазами, занимаясь, фактически, ничем? Лани, целеустремлённой девочке, на освоение этой необычной методы потребовалось не несколько недель, а несколько месяцев, и это считалось хорошим результатом. Так что Лаз определённо шёл с опережением графика.

– Наша душа, – продолжала тем временем Дамия, – это нечто эфемерное, что нельзя потрогать, понюхать или увидеть. Она в каждом уголке тела и в то же время – нигде. А потому почувствовать её ты сможешь не сразу. Отбрось всё лишнее, как мы учились, и прислушайся к самому себе. Все видят душу по-разному. Кто-то в виде моря, кто-то в виде дерева, кому-то она кажется туманом, кому-то – твёрдым камнем. Ты не ошибёшься, когда найдёшь её внутри себя, это особое чувство, ни на что не похожее. С учётом твоих предыдущих успехов, – женщина сделала небольшую паузу, бросив на спокойно сидящего мальчика подозрительный взгляд. – Надеюсь, у тебя получится добиться этого месяца за три.





* * *


Ему не потребовалось месяца. Даже недели. Четыре дня. Всего за четыре дня он сделал то, на что другие тратили год. Вот только, добившись успеха, он не ощутил ни капли удовлетворения.

«И это… это моя душа?»

В комнате не горела ни одна свеча, шторы были плотно задёрнуты, а закрытые веки окончательно лишали зрение чувствительности. Вот только даже так, он чётко видел ЕЁ.

Тьма словно была живой. Огромной амёбой она колыхалась посреди Ничто его внутреннего мира, то и дело выбрасывая в стороны чернильные ложноножки. В этой тьме терялся взгляд, умирали звуки, пропадали запахи, рушились все координаты и направления. Словно голодный, жадный, злобный монстр, она втягивала в себя всё, до чего могла дотянуться, поглощая даже пустоту.

Ошибиться было невозможно. То самое «особенное» чувство, о котором говорила Дамия, пронизывало его с макушки до пят. Он был сторонним наблюдателем, с первобытным, животным ужасом смотрящий на этот сгусток тьмы. И в то же мгновение он был этой тьмой, мириадами глаз наблюдающей за необычным пришельцем. Подобная дуальность была не просто неправильной, она сводила с ума. Он был и жертвой, и хищником, и человеком, и монстром, и смертным, и богом. Это было невозможно и реально одновременно, настолько дико, что разум отказывался понимать…

И, о, боги, как же это было приятно! Кусочек сознания, попавший туда, где его не должно было быть, почти распадался от страха, а душа корчилась в экстазе, наблюдая за его дрожью. Это была… вседозволенность. Он мог бы быть кем угодно, идти куда угодно, делать что угодно, забирать всё, что хотел, делать всё, что хотел, уничтожать всё, что хотел. Весь мир лежал у его ног, ему не нужно было даже тянуться. Пропасть, разделяющая эти две половины, была не просто непреодолима, она была непознаваема.

Вынырнув из собственной души, Лаз долго лежал без единой мысли в пустой голове, мокрый от ледяного пота. Хотелось заорать: «Что это такое?!» Хотелось схватить ножницы и всё-таки всадить их себе в глаз, чтобы не допустить даже малейшей вероятности, что этот кошмар когда-нибудь вырвется наружу, хотелось… хотелось…

Хотелось.

Только богам известно, каких усилий ему стоило успокоить своё дыхание и привести в относительный порядок мысли. Казалось, даже тени за его спиной отодвинулись подальше, на время отказываясь от своих претензий. Если внутри него сидело ТАКОЕ, то ни о какой достойной жизни не могло быть даже речи.

Море? Дерево? Камень? Серьёзно? Он, конечно, понимал, что его душа будет необычной, но подобное… оно не могло принадлежать человеку, не должно было даже появляться. Сомневаться дальше не было смысла: богиня что-то сделала с его душой. Он уже думал об этом, когда пытался понять, что становится причиной его странных вспышек гнева. А теперь альтернатив просто не осталось.

Однако, это ведь также означало, что он шесть лет удерживал эту штуку, даже не зная о ней. А теперь, когда начнёт заниматься магией, что подразумевало под собой именно способы управления душой, наверное, сможет и лучше её контролировать? Звучало натянуто, но ему так хотелось достичь всего, о чём он мечтал. Защитить свою семью, стать настоящим псиоником, не как эти смешные подобия, взлететь… И теперь, когда он уже видел путь ко всему этому, он спасует? Не рискнёт? Ведь ему же не обязательно сразу управлять всем этим монстром. Достаточно отщипывать кусочки. А если что-то пойдёт не так, и он поймёт, что теряет контроль – всегда успеет всадить себе ножницы, куда придётся…

Да, всё так. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Он смог победить смерть, как-нибудь справится и с этой тварью. В конце концов, это же его собственная душа.

А вот Дамии нужно будет соврать…





Глава 10




Когда ты не ограничен в такой вещи, как энергия, можно соорудить практически всё, что угодно. Это Лаз понимал и до того, как по-настоящему занялся технологиями протезирования псиоников, но теперь данная фраза обретала не формальный, а самый что ни на есть практический смысл.


Механическая рука должна была двигаться и, так или иначе, это достигалось магией. Однако, было два вопроса, которые нужно было продумать заранее. Первое – гибкость. Рука, которая не может держать чашку или клинок, нужна максимум для красоты. А второе – сила. Очевидно, что сталь может сделать много больше, чем плоть. Вот только запасы энергии души у магов не бесконечны, и слишком большие нагрузки быстро её истощали. На решении этих двух проблем и строилась вся работа конструкторов протезов.

И обе они требовали одного и того же подхода. На самом деле, суть любого протеза, использовался ли он Дамией, его дедом или сильнейшим псиоником Кристории, единственным из одиннадцати высших магов, состояла в одной простой идее. Распределение нагрузки. Но даже с тончайшим контролем энергии, позволявшим создавать невероятно маленькие детали, с технической точки зрения протезы Люпса были до смешного примитивны.

– О, боги… – Лаз потёр затылок. Короткий ёжик, который ему обновляли ежемесячно для облегчения веса головы, зашуршал и приятно заколол ладонь. – Мне следовало догадаться, что магия не может быть лишь благословением этого мира.

Это было естественно. Там, где было что-то хорошее, неизменно находилось и что-то плохое. Магия подарила Кристории и всему Люпсу процветание: всегда богатые урожаи, чистые города, безопасность. Вот только, давая людям всё это, магия забрала у них нечто иное, не менее важное. Изобретательность и приспособляемость.

Да, каждый день совершались открытия… но снова в области магии. Человечество до сих пор пользовалось довольно примитивными сельскими инструментами и даже не задумывалось о том, есть ли смысл придумать что-то сложнее плуга и бороны. Человечество вдыхало чистый воздух, в котором не было вони сточных вод, протухшей еды и потных тел и даже не думало заботиться сложными системами подачи и отвода воды. Человечество жило в спокойствии, зная, что любых опасных тварей тут же убьют маги и даже не помышляло о новых типах вооружения. Никто не знал об ирригации, с этим отлично справлялась магия воды, о бурильных установках – чары земли справлялись куда эффективнее, о порохе, который не шёл ни в какое сравнение с магией огня…

– Они даже не знают, что такое червячная передача! – тихий рык разнёсся по комнате, разбудив Принцессу и напугав проходящую мимо двери прачку. Ещё пару дней в доме будут виться сплетни о том, что молодой господин говорит на непонятных языках: Лазарис, чтобы выразить несуществующие в языке Кристории понятия, переходил на русский.

С того дня, как он прошёл тест родства, прошло больше полугода. Деревья стояли в прекрасных красно-жёлтых одеяниях, воздух с каждым днём становился холоднее, а Лаз всё громче и громче ругал кристорских учёных.

Ему было шесть с половиной и, как большому мальчику, ему было позволено пользоваться библиотекой дома. Поначалу он просто сгорал от предвкушения и азарта, уже фантазируя, какие уникальные научные труды сможет прочесть. Всё-таки человеку новейшего времени стоило повторить «пройдённый материал». Вот только, отбросив беллетристику, исторические труды, геральдические списки и магические хроники, Лаз осознал, что почти ничего не осталось.

Они с Дамией, понятно, не занимались проектированием протезов на профессиональном уровне. Вот только ни в одном мало-мальски серьёзном томе он не нашёл ничего такого, что бы они не создавали. Разница была лишь в размерах и КПД системы, но никак не в концепции. А это означало, что вместе с разработкой абсолютно нового типа магии ему придётся ещё и создавать заново простейшую механику.

Лаз тяжело откинулся на спинку своей каталки. За последнее время он довольно сильно подрос, так что инвалидное кресло пришлось сменить. Разум был пуст, как и последняя книга из тех, что подавали хотя бы минимальные надежды. Полгода, если не считать практики контроля души и окончательного избавления от заиканий, не привели фактически ни к чему. А он-то до последнего надеялся, что хоть кто-то в этом магическом мире захочет заняться простой наукой. Похоже, зря.

– Ну и черт с ними… – месяцы сидения в одиночестве библиотеки выработали у него привычку говорить вслух с самим собой. Иначе тишина становилась просто невыносимой. – Не буду тешить себя надеждами, что где-нибудь в содружестве магии скрыты великие труды по физике. – Коллекция его деда была достаточно обширной, чтобы можно было представить себе масштаб невежества местного человечества. – Значит сам… Но для начала, – он с ненавистью посмотрел на осточертевшее инвалидное кресло, – я избавлюсь от этой хреновины.





* * *


– Наконец-то, я закончил… – на столе лежала вещь… странная и довольно нелепо выглядящая, однако Лаз всё равно гордился своей работой. В конце концов, он сделал всё меньше чем за месяц, один, ребёнок шести лет. – Хех… – поймал он себя на слове. – Шесть лет, ага…

– Лаз, ты тут? – в дверь лаборатории аккуратно постучали. С какого-то момента Дамия перестала быть обязательным свидетелем всех его занятий тут, чем мальчик активно пользовался, покрывая криво сделанные детали слоями великого и могучего.

– Заходи! – от сестры у него было никаких секретов. Ну, может, кроме того, что включал в себя знание иномирского мата. Щелчком пальцев, так ему было проще сфокусироваться, Лаз откинул крючок. Тот, жалобно звякнув, застрял в косяке двери. Занятия по контролю магии давали свои плоды, но ему ещё определенно было куда стремиться.

– Чем занимаешься? – девочка, осторожно лавируя между коробками с обрезками металла, пробралась к брату. Лаз не умел поддерживать тот порядок, что хранила тут Дамия.

Лани ростом пошла в деда по отцу – Кратидас Морфей славился тем, что умел смотреть на людей сверху-вниз, будучи на голову ниже. А Лаз унаследовал гены Торуса, так что десятилетняя сестра и шестилетний брат смотрели друг на друга с одной высоты. Лаз работал в особом кресле, поддерживающем его тело в вертикальном положении несколькими ремнями.

Они были похожи и непохожи одновременно. Любой, кто видел их вместе, легко мог признать брата и сестру. Но при этом Ланирис дышала жизнью: несмотря на то, что, с головой уходя в учёбу, девочка иногда забывала поспать и поесть, она всё равно была румяной и пухлощёкой, с красивыми, чуть вьющимися волосами цвета ржи и глазами, похожими на окна в море. Лаз же… в семье Морфеев уже очень давно ходила шутка, что брат отдал сестре свою порцию здоровья. Шутка не слишком уместная, но полностью отражающая действительность.

Как бы хорошо он не питался, его тело оставалось больше похожим на мешок с костями, рёбра можно было пересчитать с закрытыми глазами, с бёдер сваливались любые брюки, а рубашки и пиджаки висели как мешки на огородном пугале. Короткий ёжик не мог скрыть абсолютной белизны волос, а всегда полуприкрытые веки – красноты глаз. В Кристории это называлось снежным проклятьем, на Земле – альбинизмом, но суть от этого не менялась. На солнце, даже зимнем, ему можно было находиться считанные минуты, иначе мертвенно-бледную кожу ждал неизбежный ожог.

Сестру, впрочем, это нисколько не смущало, Лани давным-давно перестала замечать изъяны внешности брата, сосредотачиваясь лишь на его достоинствах. И для Лаза такое отношение было дороже любой другой помощи.

С интересом девочка посмотрела на разложенную на верстаке конструкцию.

– Всё свои куриные лапки мастеришь? – Лаз помнил, как его работа обрела это прозвище. В общем-то, он был сам виноват. Когда только чертил наброски, Лани вот также подошла и спросила, что он рисует. Немного раздражённый тем, что его отвлекают, он и выдал: «Куриные лапки». Теперь работа, наконец, завершена, но это название к ним настолько прикипело, что Лаз уже даже не мечтал от него избавиться. Впрочем, со временем он понял, что в этом и нет особого смысла. Как говорится: «Хоть розой назови её, хоть нет…»

– Ага. Только закончил. Будешь первым свидетелем испытания.

В глазах Лани зажегся огонёк искреннего интереса.

– Давай-давай! Здорово! – Лаз усмехнулся. Всё-таки она была ещё ребёнком.

– Помоги мне тогда. Надо сесть на верстак, – стульев в лаборатории не было, мальчик испытывал боль каждый раз, когда его лопатки касались твёрдой спинки, а на табуретке усидеть долго ему было нереально.

Сестра с энтузиазмом его подсадила. Опасности не было: Лани занималась магией уже четвёртый год и в случае чего легко могла наколдовать что-нибудь, что смягчило бы падение с метровой высоты.

– Что дальше?

– А дальше мне надо это на себя надеть, – с некоторым усилием Лаз положил на колени «куриные лапки». Несмотря на то, что он постарался сделать их насколько возможно лёгкими, из-за кучи деталей они всё равно весили килограмм семь. Чуть ли не половина его самого.

– Тебе помочь? – Лани со скепсисом оглядела покрытые непонятными металлическими штуковинами штаны.

– Не надо. Я должен быть в состоянии справляться с этим сам, иначе нет смысла.

Конечно, творение Лаза рядом не стояло по тонкости исполнения с работами той же Дамии, он ещё не так хорошо контролировал магию. Однако, мальчик наотрез отказался от помощи своего учителя, ноги он должен был вернуть себе сам.

С приятным скрипом новой кожи обе штанины раскрылись, давая возможность влезть в них прямо в одежде и без лишней возни. Положив «лапки» на стол, Лаз парой движений сел на них сверху, после чего принялся сосредоточенно затягивать многочисленные ремешки. Он снимал с себя мерки столько раз, что помнил все параметры наизусть, а потому всё село, как влитое. Первая часть была завершена без сучка и задоринки.

Следом шёл пояс, вернее сложное его подобие, прочно крепившееся вокруг талии и на бёдрах, само по себе занимавшее едва ли не треть всей конструкции. Тут всё тоже сошлось почти идеально, «лапки» всё полнее сливались с его телом. Остался последний пункт. С усилием согнув ногу, стараясь всё делать без применения магии, Лаз принялся фиксировать правую стопу в своеобразном ботинке. Для этой части он не ограничился ремешками, просверлив в подошве своих туфлей несколько отверстий под соответственные штифты в «лапках».

Наконец, всё было готово. Ощущение было странным. Больше всего было похоже на то, когда Семён Лебедев ради спортивного интереса надел на себя полную сбрую водолазного костюма, весившего тридцать кило. Тут, правда, всё было немного проще: сделанный ровно под него и отлично смазанный примитивный экзоскелет чувствовался как обволакивающая ноги вода, лишь замедляя каждое движение.