Моя любимая половина ночи

— Что? — спросила я.

— Ты меня развеселила.

— Тем, что умно распоряжаюсь деньгами?

Он покачал головой.

— Потому что не разбираешься в любви.

Его слова меня лаже не задели. Как многие шуточки Рейда, они просто пролетали мимо ушей. Тогда я, наверное, рассмеялась и сказала:

— Я знаю.

Но я представила жизнь с Рейдом, и тепло взорвалось в животе. Это всё изменило бы, каждый первый вдох и последний утомлённый выдох дня. Это повлияло бы на любое настроение между ними. Я представила, как мы сонно двигаемся по кухне, ожидая, пока заварится кофе. На нём — мягкая потёртая серая футболка, и я могу запустить под неё руки, грея их об его живот. Я представила, как жалуюсь на его дыхание с утра, а он пытается меня поцеловать. Я представила, как мы вместе читаем научные статьи, сидя на диване, мои ноги лежат на его коленях, а он жалуется, что я мешаю ему работать. Я представила радость от того, что засыпаю с ним под одним одеялом. Не просто с тёплым телом, а с его тёплым телом. Каждую ночь.

Я хотела всё, что проносилось в моей голове.

Вдыхая солёный воздух, я прикрыла глаза. Знаю — люди не делятся на только хороших и только плохих, я могу совершить ошибки, оставаясь при этом хорошим человеком. Но сейчас уверенность меня покинула. Стыд впивался в моё горло, когда я думала, как бездумно обошлась с чувствами Рейда, и как оправдала то, что ранила его. Я подумала о том, как ужасно поступила с папой, и как всегда надеялась, что Элли будет там и поступит правильно, когда я не выдержу.

Я люблю Рейда, но соврала ему, о чём он уже знает.

Я люблю сестру и папу, но до сих пор вела себя несправедливо по отношению к ним обоим.

Пора повзрослеть.



* * *



Мои руки дрожали, когда я остановилась перед домом Рейда.

На часах уже начало одиннадцатого, но в гостиной работал телевизор, так что он был дома. Я сидела в темноте, смотрела, как тень мелькает за его окном, пока мужчина, выгуливающий собаку, не остановился, приглядываясь ко мне, на другой стороне улицы.

Я помахала ему, надеясь, что выглядела дружелюбнее маньячки, а потом вытащила ключ из зажигания и выбралась из машины.

Не успела я подняться на крыльцо, как загорелся свет, и входная дверь медленно открылась. Видимо, он заметил, что я подъехала.

Сердце подпрыгнуло в груди, когда я присмотрелась к нему. Спутанные тёмные волосы упали на лоб. Он выглядел утомлённо, стоял босиком, был в поношенных джинсах и синей футболке. Когда он вышел на освещённое крыльцо, моё тело отреагировало само собой. Я почти подошла к нему, чтобы обнять, но пришлось остановить себя и замереть.

Я лишь неловко помахала ему.

— Привет.

Сверчки шумели в паре кустов по бокам от крыльца, звук усиливался от его молчания.

Он переминался с ноги на ногу, спрятав руки в карманы.

— Уже поздно, Милли.

Я вдохнула.

— Знаю. Я хотела бы поговорить.

Раньше мне не нужно было просить о таком. Обычно я бы просто ворвалась, бросила вещи на пол и развалилась бы на его шикарном кожаном диване. А теперь между нами уже несколько недель всё было не как обычно.

Рейд удивил меня, отошёл на шаг и придержал дверь, чтобы я могла войти. На кухне горел светильник, и я видела, что столешницы сияли от чистоты, а раковина была пуста. Я прошла за Рейдом к телевизору, он убавил звук и бросил пульт на диван.

Его настроение — серьёзное и незнакомое для меня. Вчера он покинул мой дом разочарованным. Сейчас было что-то ещё в его замкнутом взгляде, в том, как напряженно вытянута его спина, будто вокруг него была стена, и он старался всё скрыть за ней.

Он указал на диван, и я с облегчением села, когда он опустился рядом со мной.

— Я знаю, что заставила тебя думать, — сказала я.

Раньше я не испытывала страха перед Рейдом, но половина дюйма, что разделяла наши руки, пугала. Мы не касались друг друга намеренно. Я хотела сжать его руку, ощутить её успокаивающую тяжесть. Я хотела услышать, что он всё равно любил меня, хоть я знала, что не заслужила этого.

Рейд кашлянул, и я поняла, что молчала слишком долго. Я вспотела, задыхалась. Ночь была тёплой, а на мне был тот же огромный свитер. Я посмотрела на наши ладони и заметила песчинки на рукаве.

— Я должна тебе кое-что рассказать, — я скривилась, потому что, конечно, я хотела ему кое-что рассказать. Потому я была тут, и мы оба это знали. — То, о чём должна была давно рассказать.

Палец Рейда дрогнул на подушке. Его ладони были большими, кожа — загорелой, и под ней проступали сухожилия. Я видела эти ладони в лаборатории, настраивающие чувствительное оборудование, а потом в постели, сжимающие меня, пробирающиеся в меня. Он видел, что я нервничала, что я медлила, но не стал в этот раз меня касаться и успокаивать.

— Продолжай.


Я потянула за рукава, накрыла ими пальцы, несмотря на жару. Мне словно требовалось силовое поле вокруг меня, некая ментальная броня.

— Я врала тебе… врала уже несколько недель.

Рейд наклонился вперёд, подальше от меня, опёрся локтями на колени.

— Ясно.

Я не знала, как лучше сказать, так что выпалила, чтобы скорее избавиться от ужасного напряжения.

— Я — Кэт. Я писала те сообщения, — тяжелая тишина наполнила комнату. Он смотрел вперёд, где Джимми Киммел произносил монолог без звука. — Я не хотела, чтобы всё зашло так далеко, и я не знаю даже, зачем это сделала. Точнее знаю, но это всё отмазки и…

— Знаю.

Его голос был тихим. Так почему казалось, что свинцовый груз свалился с крана на моё тело?

Рейд выпрямился, потёр ладони о джинсы, а потом повернулся ко мне. Он смотрел на меня свысока, и ему не нужно было ничего говорить, чтобы я вспомнила весь наш разговор.

«Она была классной, и я думал, что у нас что-то есть. Она говорила со мной о многом. Казалось, мы стали друзьями. И признаюсь, я…, наверное, хотел большего. Но она переезжает, и очень жаль, что я с ней не встречусь.

«Очень жаль. Думаешь, твои чувства к ней повлияют…?»

«Не знаю. Мне нравилась наша динамика и честность. Я хочу этого в партнёре».

Прямолинейная честность.

Он подсказывал, давал шанс за шансом признаться, а я врала ему в лицо.

Я чувствовала давление его взгляда, но могла только смотреть на ковёр от унижения.

— Думаю, я поняла, когда ты догадался.

Я услышала его выдох.

— Я заметил твой шрам. И шутки про Монополию, «Улётные девчонки», упоминания об отце и сестре. Но всё сошлось, когда я заметил опечатку в одном из твоих писем.

— Мне очень жаль, Рейд.

Его молчание будто обретало облик передо мной. В этот миг я поняла, что я ни разу не видела его разозленным до этого. Я видела, как он кричал на кого-то на автостраде, как он ругал аспиранта, забывающего о безопасности в лаборатории. Но я до сих пор видела такого. Он поджимал губы и кривил их так, что это искажало его терпеливое лицо. Раздражение, гнев. В доме было слишком тихо, я почти слышала, как гнев исходил от него волнами.

Он отвернулся, понёс пустую бутылку пива на кухню, но замер на половине пути.

— Блин, чем ты думала, Милли? Это была шутка?

Я давилась словами:

— Нет! Конечно, нет. Я не считала это таким. Я просто… Вы были правы насчёт моего профиля, и я изменила его, никому не сказав.

— Почему Кэтрин?

— Это моё второе имя. Так было менее…

— Обманчиво? — выдавил он с резким смехом, я сжалась.

Конечно, он не знал моего второго имени.

— Я не хотела врать. Я была удивлена не меньше тебя, когда увидела, что мы совпали.

— И ты не могла сказать: «О, забавно, лучший друг. Даже программа поняла, что мы идеальны друг для друга. Может, стоит задуматься?».

Он смотрел на меня, а я встала и прошла к нему. Его взгляд был холодным и непоколебимым.

— Клянусь, я думала, ты поймёшь, — сказала я. — Та шутка про Монополию была намёком. Но не вышло, и…

— И тогда ты решила забить на всё и повеселиться?

— Нет! Я собиралась тебе рассказать! Но вы шутили о том, что девушка с фотографии явно уродина, а Дейзи сексуальна… — я притихла, смахнула горячие слёзы рукавом свитера. — Я не смогла выдержать и…

— Стала ревновать? — закончил он.

Я подняла взгляд. Что-то во мне тоже немного злилось от того, что это признали вслух. Хотя я ещё могла понять это ощущение, так что просто кивнула.

— Да. Я ужасно ревновала, Рейд. Я не хотела, чтобы ты был с ней, даже если я не понимала, почему. Но потом все изменилось, — я шагнула к нему и попыталась взять его за руку. — Всё, что я писала, было правдой, каждое слово. Я это говорила. Это была я.