Мистер Джиттерс
Часть 37 из 39 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Не успев сделать и пяти шагов, я спотыкаюсь на полном ходу и лечу вниз головой в неизвестность. Я думала, что попаду в воду или на мокрые камни, но неожиданно приземляюсь на гладкую поверхность, которая раскачивается от столкновения. Больно прикусываю щеку. Запястье горит от неудачного падения. Перелом? Я еще никогда ничего не ломала и не знаю, как это определить, но болит просто адски. Во рту появляется солоноватый привкус крови. Зажмурившись, я наконец сглатываю.
Умничка. Даже не пискнула.
Кажется, я в лодке. Узкой, деревянной и достаточно длинной, чтобы поместиться там лежа. Я вспоминаю сцену из «Ночной птицы», где Пташка бежит по узкой дорожке и прыгает в гондолу, которую принесла в пещеры подземная река. Это ее лодка: реквизит из фильма. В первый раз она спасла Пташку от оголодавших горожан, которые гнались за ней с вилами. Может, теперь спасет и меня.
Я переворачиваюсь на бок и упираюсь во что-то твердое – явно не борт лодки. Оно обернуто тканью. Жесткое, холодное. Дрожащими пальцами я провожу по твердым выступам.
О господи!
Я с трудом подавляю всхлип. Вот изгиб грудной клетки, вот круглый плечевой сустав. И тут костяшками пальцев я чувствую волосы.
– Нет, нет, нет, нет, нет…
Мне хочется скорее выбраться из лодки и с воплями убежать в темноту, но я заставляю себя коснуться этих жестких, сухих волос, провести пальцами вверх по челюсти, к виску, где нащупывается зазубренный край. Взвизгнув, я отдергиваю руку. Череп проломлен.
Нет. Это просто игры разума. В этой лодке нет никакого тела. Это просто реквизит из «Ночной птицы». Нет. Это не тело. Точно не ее тело.
Но… Мэри?
Может, это она. Мне хочется найти какое-нибудь обнадеживающее объяснение, хотя умом я понимаю, что это бесполезно. Нет. Эти кости лежали здесь многие годы. Достаточно долго, чтобы плоть полностью разложилась, а волосы стали сухими, как солома. Рядом со мной Лорелея.
Несколько секунд я молча прислушиваюсь к звукам пещеры, словно пытаюсь услышать ответы на свои вопросы. Но слышу лишь монотонное потрескивание. По щекам ручьями текут слезы, но я не смахиваю их. Я не хочу прикасаться к коже после… этого.
Тук-тук-тук-тук-ТУК…
Этот мерный стук… Теперь я вспоминаю этот звук. И все остальное.
– Ты говорила, мы отправимся в приключение, – шепчу я куда-то в темноту, на самом деле обращаясь к Лорелее. – Но сначала тебе нужно было уладить кое-какие дела дома, в Харроу-Лейке.
В памяти постепенно начинают всплывать давно забытые слова и события.
– Но ты оставила меня.
Нет. Это звучит как-то неправильно. Это неправда. Она забрала меня с тобой, но потом бабушка позвонила Нолану и сказала, где мы находимся. И Нолан примчался за нами из Чикаго. Забрал нас домой. И в глубине души я почувствовала облегчение, потому что Лорелея выглядела очень несчастной, пока мы были в Харроу-Лейке. Я очень радовалась, что мы вернулись обратно к Нолану, пока не начались крики. Я вспоминаю ссору и эту ужасную пластинку, играющую на полную громкость.
Монотонный стук разбивает все на мелкие осколки, переиначивая истории, которые Нолан раз за разом повторял мне, пока я не поверила… Он лгал. Лорелея не бросила меня. Мы уехали вместе. Если бы бабушка не позвонила ему и не рассказала о нас…
Дверь в комнату закрыта, чтобы защитить мои маленькие ушки. Граммофон орет на полную громкость. T’ain’t No Sin. Но какой бы громкой ни была музыка, она не может заглушить вопли. И грохот.
– Прекрати! Нолан, не надо! Мне больно!
– Мне больно, – бормочу я себе под нос.
Это был ее голос. Это Лорелея кричала. Страшный вопль, который оборвался, словно пластинка соскочила с иглы. А потом я тихонечко вышла из комнаты и увидела…
Кровь в трещинах. Растекающуюся ровными линиями между досками паркета. Бледную, худую, безжизненную руку на полу за приоткрытой дверью. А потом меня накрыло тенью, и Нолан заполнил собой весь мой мир.
– Быстро в комнату, Лола! Уберись отсюда, черт возьми!
Там лежала мертвая Лорелея. Она пыталась уйти. Забрала меня с собой… но он нашел нас. И теперь она лежала там одна в огромной луже крови. Когда отец захлопнул за мной дверь, его руки тоже были в крови.
Шипение и скрежет граммофонной иглы постепенно затихают. Я заперта, и выхода нет. Я слышала этот звук в тот день, когда умерла моя мама. Тот же звук я слышала тогда, когда постучала в дверь кабинета Нолана. Я уже и так была на взводе, но его небрежное «Ой, я разве не говорил тебе?» привело к настоящему взрыву, и из дальних закоулков памяти наконец вырвалась страшная правда, от которой мой мозг ограждал меня долгие годы, чтобы я могла по-прежнему любить отца. Несмотря на то, что он сделал. Сколько же крови… сколько крови… Но тут я вижу другую сцену. Нолан выбегает за мной в коридор.
– Куда ты собралась? Немедленно вернись!
– Нет! Я ухожу.
– Думаешь, ты можешь просто так уйти от меня? Забыть обо мне, как будто я пустое место? Ты не лучше Лорелеи!
Вот оно. Ее имя на его губах. То, о чем мы никогда не говорили. То, что было долгие годы спрятано где-то очень глубоко. Вот оно.
– Почему ты не мог просто отпустить ее? Мама хотела забрать меня с собой, я помню. Она говорила тебе сотни раз, что ты сломаешь меня, если мы не уйдем! Сломаешь так же, как сломал ее!
– Не смей так со мной разговаривать! Ты будешь делать то, что я тебе скажу, и тогда, когда я захочу. Я НИКОГДА не позволю тебе уйти от меня.
Он загнал меня в угол у входной двери. В моей руке кухонный нож. В мозгу пульсирует бесконечное «НИКОГДА».
– Отпусти меня!
О господи! Это была я. Это я, это я, это я. Я больше не могла совладать с яростью, растекающейся по венам, словно жгучая черная волна. И когда лезвие вошло глубоко в тело, этот импульс показался мне таким правильным, таким неизбежным… что я сделала это снова.
– Лола, хватит!
И снова.
– Кровь в трещинах, – бормочу я в темноту, и пещера поглощает мои слова.
Я так замерзла, так устала. Все тело ноет. Я закрываю глаза. Всего на минуту. Видимо, я задремала, потому что внезапно в пещере становится тихо, как в склепе. Кости по-прежнему лежат рядом со мной, на том же самом месте. Кости Лорелеи. Я не вижу ее, но знаю, что наконец нашла ее. Все это время я ждала, что она вернется за мной, хотя в глубине души всегда знала, что это невозможно. А она лежала здесь и ждала, пока ее найдут. В памяти снова всплывает подслушанный разговор между Ноланом и Ларри, только теперь я вижу его в новом свете. Нервная реплика Нолана: «Она сказала, что собирается уйти от меня». И ободряющее «Я обо всем позаботился» Ларри. Теперь я знаю, что все это значит. Что Нолан сделал с Лорелеей. Как Ларри прикрыл его задницу и привез тело моей мамы сюда, чтобы спрятать ее, как постыдную тайну. Если бы ее когда-нибудь нашли, ее смерть выглядела бы как несчастный случай. Или можно было бы предположить, что кто-то другой – из Харроу-Лейка – поступил с ней таким чудовищным образом.
– Я не могу остаться с тобой, – шепчу я.
И она не хотела бы, чтобы я осталась здесь, в темноте. Она не хотела бы, чтобы я боялась. Я знаю это. Я помню. Она была смелой и хотела, чтобы я выросла такой же. Как я могла забыть ее?
Я лезу в карман джинсов и достаю жука. Оставлю с ней хотя бы его. Я открываю скорлупку и хочу положить рядом с мамой, но тут замечаю, что жук светится. Красно-белый узор на его спинке светится в темноте – точно так же, как краска в комнате страха. Только сейчас этот узор превращается в лицо Мистера Джиттерса. И тут пазл наконец складывается.
Папочка говорит, что нельзя сочинять сказки, иначе придет Мистер Джиттерс и заберет меня.
Храни свои тайны надежно.
Картер был прав. Не насчет того, что я писала записки, но насчет сущности Мистера Джиттерса: он сама темнота, но темнота более настоящая и более пугающая, чем любое чудовище. Отец Лорелеи сделал для нее этого жука. И спрятал в нем тайное послание – лицо монстра. В качестве напоминания. И угрозы.
Папочка говорит, что нельзя сочинять сказки…
Он использовал ночной кошмар, чтобы заставить ее замолчать и не выдать их страшную тайну.
…иначе придет Мистер Джиттерс и заберет меня.
Я не хотела замечать этого раньше, я так отчаянно хотела нащупать хоть какую-то связь с мамой – даже если этим связующим звеном было чудовище, – что в упор не видела жуткую правду в ее словах.
– Прости меня, – обращаюсь я к Лорелее. – Я верю тебе.
Мистер Джиттерс не единственное чудовище, порожденное этим городом, и Лорелея это знала. И нет, я не оставлю белого жука рядом с ее телом. Моя мама заслуживает лучшего. Я сжимаю скорлупку в руке, чтобы бросить ее в холодную тьму. И тут я слышу этот звук. Его песню, перескакивающую с камня на камень, оплетающую все вокруг черной паутиной, звенящую над темной поверхностью воды. Дрожащими губами я шепчу слова:
Трата-та-та-та-та-та,
Опустилась темнота.
С тихим шорохом и стуком
Выйдет он из-под земли!
Убегай или умри.
Тик-так, тик-так,
Он придет не просто так…
Сердце трепещет, как крылышки колибри. Пещера оживает, словно очнувшись после долгого сна. Он идет. Жук в моей руке стучит лапками, предупреждая об опасности. И тут я вижу. Две светящиеся точки в темноте. Ближе. Ближе. Я отступаю. Прочь от него. Прочь от этого. Гондола содрогается, ударившись о скалу или берег. Я теряю равновесие и в последний раз касаюсь маминых волос. Мистер Джиттерс приближается. Надо бежать. Я выпрыгиваю из лодки наугад. Ледяная вода сковывает движения, но я упорно иду вперед, прочь от этих маленьких жутких огоньков. Его звуки по-прежнему окружают меня со всех сторон. Постепенно озеро мельчает, вода отступает, и я наконец оказываюсь на влажных камнях.
Куда идти? В какую сторону?
В кромешной тьме ничего не видно. Я прижимаюсь спиной к холодной стене. Прислушиваюсь. На фоне тихого щелканья и стука появляется еще один звук: что-то вылезает из воды. Я кричу, замахиваюсь и со всей силы кидаю скорлупку с жуком в темноту. Она попадает в цель и с треском раскалывается. По пещере прокатывается рев чудовища. Я закрываю уши руками, но никак не могу заглушить этот звук. Но внутри меня созревает что-то еще. Несмотря на холод и страх, я ощущаю, как во мне поднимается огненная смертоносная волна. Ему недостаточно моего страха. Недостаточно того, что я заперта в темноте в полном одиночестве. Кем бы я ни являлась и что бы я ни делала, ему всегда недостаточно, поэтому я наконец выпускаю свою ярость наружу.
– ОТ-ПУ-СТИ!
И мой крик громче его. Громче биения сердца, готового выскочить из груди. Громче самого конца света. И вот теперь я чувствую, как твердая порода под моими ногами, и за моей спиной, и повсюду вокруг начинает дрожать. Сама пещера восстает против чудовища и оглушает своим рыком. Раздается громкий треск, и с потолка падает булыжник. Потом еще один. И еще десять. Пещера рушится прямо у меня на глазах. Я прикрываю голову руками и, крепко прижавшись к стене, шепчу лишь одно слово: «Отпусти, отпусти, отпусти, отпусти, отпусти!»
Мелкие камешки и грязь отскакивают от меня. Грохот нарастает, и мне кажется, что это уже никогда не закончится. Но постепенно шум начинает стихать. Земля больше не дрожит, и я наконец решаюсь посмотреть наверх. Ночной воздух наводняет пещеру. Вокруг меня плотное облако пыли, но я вижу сквозь него. Там, где минуту назад было подземное озеро, вырос огромный курган из земли и камней. По образовавшемуся склону можно выбраться наружу, навстречу луне. Внизу, под обломками, погребен Мистер Джиттерс. И моя мама. От этой мысли хочется реветь.
Я ковыляю к насыпи и начинаю искать, за что ухватиться. Я готова раскопать эту груду обломков руками, лишь бы выбраться к небу. Вокруг осыпается земля. Запястье горит, лодыжка вот-вот вывихнется окончательно, но осталось совсем чуть-чуть. Я хватаюсь за корень дерева, подтягиваюсь все выше и выше, пока наконец не перелезаю через край провала. Навстречу рассвету. Слабый свет чуть касается верхушек деревьев, и я судорожно вдыхаю сладкий, свежий воздух, лежа на траве и гальке. Я соткана из историй. Небо надо мной усыпано звездами, и они тоже хранят в себе старые истории, память о давно погибших вселенных. Звезды наблюдают за тем, как я встаю на ноги и устало бреду через лес. Возможно, все это – глаза чудовищ. А может, их вовсе нет.
Год спустя
Нолан
Запись интервью с Ноланом Ноксом, режиссером «Ночной птицы», для журнала Scream Screen (специальный выпуск по случаю двадцатилетнего юбилея премьеры фильма). – ПРОДОЛЖЕНИЕ
Умничка. Даже не пискнула.
Кажется, я в лодке. Узкой, деревянной и достаточно длинной, чтобы поместиться там лежа. Я вспоминаю сцену из «Ночной птицы», где Пташка бежит по узкой дорожке и прыгает в гондолу, которую принесла в пещеры подземная река. Это ее лодка: реквизит из фильма. В первый раз она спасла Пташку от оголодавших горожан, которые гнались за ней с вилами. Может, теперь спасет и меня.
Я переворачиваюсь на бок и упираюсь во что-то твердое – явно не борт лодки. Оно обернуто тканью. Жесткое, холодное. Дрожащими пальцами я провожу по твердым выступам.
О господи!
Я с трудом подавляю всхлип. Вот изгиб грудной клетки, вот круглый плечевой сустав. И тут костяшками пальцев я чувствую волосы.
– Нет, нет, нет, нет, нет…
Мне хочется скорее выбраться из лодки и с воплями убежать в темноту, но я заставляю себя коснуться этих жестких, сухих волос, провести пальцами вверх по челюсти, к виску, где нащупывается зазубренный край. Взвизгнув, я отдергиваю руку. Череп проломлен.
Нет. Это просто игры разума. В этой лодке нет никакого тела. Это просто реквизит из «Ночной птицы». Нет. Это не тело. Точно не ее тело.
Но… Мэри?
Может, это она. Мне хочется найти какое-нибудь обнадеживающее объяснение, хотя умом я понимаю, что это бесполезно. Нет. Эти кости лежали здесь многие годы. Достаточно долго, чтобы плоть полностью разложилась, а волосы стали сухими, как солома. Рядом со мной Лорелея.
Несколько секунд я молча прислушиваюсь к звукам пещеры, словно пытаюсь услышать ответы на свои вопросы. Но слышу лишь монотонное потрескивание. По щекам ручьями текут слезы, но я не смахиваю их. Я не хочу прикасаться к коже после… этого.
Тук-тук-тук-тук-ТУК…
Этот мерный стук… Теперь я вспоминаю этот звук. И все остальное.
– Ты говорила, мы отправимся в приключение, – шепчу я куда-то в темноту, на самом деле обращаясь к Лорелее. – Но сначала тебе нужно было уладить кое-какие дела дома, в Харроу-Лейке.
В памяти постепенно начинают всплывать давно забытые слова и события.
– Но ты оставила меня.
Нет. Это звучит как-то неправильно. Это неправда. Она забрала меня с тобой, но потом бабушка позвонила Нолану и сказала, где мы находимся. И Нолан примчался за нами из Чикаго. Забрал нас домой. И в глубине души я почувствовала облегчение, потому что Лорелея выглядела очень несчастной, пока мы были в Харроу-Лейке. Я очень радовалась, что мы вернулись обратно к Нолану, пока не начались крики. Я вспоминаю ссору и эту ужасную пластинку, играющую на полную громкость.
Монотонный стук разбивает все на мелкие осколки, переиначивая истории, которые Нолан раз за разом повторял мне, пока я не поверила… Он лгал. Лорелея не бросила меня. Мы уехали вместе. Если бы бабушка не позвонила ему и не рассказала о нас…
Дверь в комнату закрыта, чтобы защитить мои маленькие ушки. Граммофон орет на полную громкость. T’ain’t No Sin. Но какой бы громкой ни была музыка, она не может заглушить вопли. И грохот.
– Прекрати! Нолан, не надо! Мне больно!
– Мне больно, – бормочу я себе под нос.
Это был ее голос. Это Лорелея кричала. Страшный вопль, который оборвался, словно пластинка соскочила с иглы. А потом я тихонечко вышла из комнаты и увидела…
Кровь в трещинах. Растекающуюся ровными линиями между досками паркета. Бледную, худую, безжизненную руку на полу за приоткрытой дверью. А потом меня накрыло тенью, и Нолан заполнил собой весь мой мир.
– Быстро в комнату, Лола! Уберись отсюда, черт возьми!
Там лежала мертвая Лорелея. Она пыталась уйти. Забрала меня с собой… но он нашел нас. И теперь она лежала там одна в огромной луже крови. Когда отец захлопнул за мной дверь, его руки тоже были в крови.
Шипение и скрежет граммофонной иглы постепенно затихают. Я заперта, и выхода нет. Я слышала этот звук в тот день, когда умерла моя мама. Тот же звук я слышала тогда, когда постучала в дверь кабинета Нолана. Я уже и так была на взводе, но его небрежное «Ой, я разве не говорил тебе?» привело к настоящему взрыву, и из дальних закоулков памяти наконец вырвалась страшная правда, от которой мой мозг ограждал меня долгие годы, чтобы я могла по-прежнему любить отца. Несмотря на то, что он сделал. Сколько же крови… сколько крови… Но тут я вижу другую сцену. Нолан выбегает за мной в коридор.
– Куда ты собралась? Немедленно вернись!
– Нет! Я ухожу.
– Думаешь, ты можешь просто так уйти от меня? Забыть обо мне, как будто я пустое место? Ты не лучше Лорелеи!
Вот оно. Ее имя на его губах. То, о чем мы никогда не говорили. То, что было долгие годы спрятано где-то очень глубоко. Вот оно.
– Почему ты не мог просто отпустить ее? Мама хотела забрать меня с собой, я помню. Она говорила тебе сотни раз, что ты сломаешь меня, если мы не уйдем! Сломаешь так же, как сломал ее!
– Не смей так со мной разговаривать! Ты будешь делать то, что я тебе скажу, и тогда, когда я захочу. Я НИКОГДА не позволю тебе уйти от меня.
Он загнал меня в угол у входной двери. В моей руке кухонный нож. В мозгу пульсирует бесконечное «НИКОГДА».
– Отпусти меня!
О господи! Это была я. Это я, это я, это я. Я больше не могла совладать с яростью, растекающейся по венам, словно жгучая черная волна. И когда лезвие вошло глубоко в тело, этот импульс показался мне таким правильным, таким неизбежным… что я сделала это снова.
– Лола, хватит!
И снова.
– Кровь в трещинах, – бормочу я в темноту, и пещера поглощает мои слова.
Я так замерзла, так устала. Все тело ноет. Я закрываю глаза. Всего на минуту. Видимо, я задремала, потому что внезапно в пещере становится тихо, как в склепе. Кости по-прежнему лежат рядом со мной, на том же самом месте. Кости Лорелеи. Я не вижу ее, но знаю, что наконец нашла ее. Все это время я ждала, что она вернется за мной, хотя в глубине души всегда знала, что это невозможно. А она лежала здесь и ждала, пока ее найдут. В памяти снова всплывает подслушанный разговор между Ноланом и Ларри, только теперь я вижу его в новом свете. Нервная реплика Нолана: «Она сказала, что собирается уйти от меня». И ободряющее «Я обо всем позаботился» Ларри. Теперь я знаю, что все это значит. Что Нолан сделал с Лорелеей. Как Ларри прикрыл его задницу и привез тело моей мамы сюда, чтобы спрятать ее, как постыдную тайну. Если бы ее когда-нибудь нашли, ее смерть выглядела бы как несчастный случай. Или можно было бы предположить, что кто-то другой – из Харроу-Лейка – поступил с ней таким чудовищным образом.
– Я не могу остаться с тобой, – шепчу я.
И она не хотела бы, чтобы я осталась здесь, в темноте. Она не хотела бы, чтобы я боялась. Я знаю это. Я помню. Она была смелой и хотела, чтобы я выросла такой же. Как я могла забыть ее?
Я лезу в карман джинсов и достаю жука. Оставлю с ней хотя бы его. Я открываю скорлупку и хочу положить рядом с мамой, но тут замечаю, что жук светится. Красно-белый узор на его спинке светится в темноте – точно так же, как краска в комнате страха. Только сейчас этот узор превращается в лицо Мистера Джиттерса. И тут пазл наконец складывается.
Папочка говорит, что нельзя сочинять сказки, иначе придет Мистер Джиттерс и заберет меня.
Храни свои тайны надежно.
Картер был прав. Не насчет того, что я писала записки, но насчет сущности Мистера Джиттерса: он сама темнота, но темнота более настоящая и более пугающая, чем любое чудовище. Отец Лорелеи сделал для нее этого жука. И спрятал в нем тайное послание – лицо монстра. В качестве напоминания. И угрозы.
Папочка говорит, что нельзя сочинять сказки…
Он использовал ночной кошмар, чтобы заставить ее замолчать и не выдать их страшную тайну.
…иначе придет Мистер Джиттерс и заберет меня.
Я не хотела замечать этого раньше, я так отчаянно хотела нащупать хоть какую-то связь с мамой – даже если этим связующим звеном было чудовище, – что в упор не видела жуткую правду в ее словах.
– Прости меня, – обращаюсь я к Лорелее. – Я верю тебе.
Мистер Джиттерс не единственное чудовище, порожденное этим городом, и Лорелея это знала. И нет, я не оставлю белого жука рядом с ее телом. Моя мама заслуживает лучшего. Я сжимаю скорлупку в руке, чтобы бросить ее в холодную тьму. И тут я слышу этот звук. Его песню, перескакивающую с камня на камень, оплетающую все вокруг черной паутиной, звенящую над темной поверхностью воды. Дрожащими губами я шепчу слова:
Трата-та-та-та-та-та,
Опустилась темнота.
С тихим шорохом и стуком
Выйдет он из-под земли!
Убегай или умри.
Тик-так, тик-так,
Он придет не просто так…
Сердце трепещет, как крылышки колибри. Пещера оживает, словно очнувшись после долгого сна. Он идет. Жук в моей руке стучит лапками, предупреждая об опасности. И тут я вижу. Две светящиеся точки в темноте. Ближе. Ближе. Я отступаю. Прочь от него. Прочь от этого. Гондола содрогается, ударившись о скалу или берег. Я теряю равновесие и в последний раз касаюсь маминых волос. Мистер Джиттерс приближается. Надо бежать. Я выпрыгиваю из лодки наугад. Ледяная вода сковывает движения, но я упорно иду вперед, прочь от этих маленьких жутких огоньков. Его звуки по-прежнему окружают меня со всех сторон. Постепенно озеро мельчает, вода отступает, и я наконец оказываюсь на влажных камнях.
Куда идти? В какую сторону?
В кромешной тьме ничего не видно. Я прижимаюсь спиной к холодной стене. Прислушиваюсь. На фоне тихого щелканья и стука появляется еще один звук: что-то вылезает из воды. Я кричу, замахиваюсь и со всей силы кидаю скорлупку с жуком в темноту. Она попадает в цель и с треском раскалывается. По пещере прокатывается рев чудовища. Я закрываю уши руками, но никак не могу заглушить этот звук. Но внутри меня созревает что-то еще. Несмотря на холод и страх, я ощущаю, как во мне поднимается огненная смертоносная волна. Ему недостаточно моего страха. Недостаточно того, что я заперта в темноте в полном одиночестве. Кем бы я ни являлась и что бы я ни делала, ему всегда недостаточно, поэтому я наконец выпускаю свою ярость наружу.
– ОТ-ПУ-СТИ!
И мой крик громче его. Громче биения сердца, готового выскочить из груди. Громче самого конца света. И вот теперь я чувствую, как твердая порода под моими ногами, и за моей спиной, и повсюду вокруг начинает дрожать. Сама пещера восстает против чудовища и оглушает своим рыком. Раздается громкий треск, и с потолка падает булыжник. Потом еще один. И еще десять. Пещера рушится прямо у меня на глазах. Я прикрываю голову руками и, крепко прижавшись к стене, шепчу лишь одно слово: «Отпусти, отпусти, отпусти, отпусти, отпусти!»
Мелкие камешки и грязь отскакивают от меня. Грохот нарастает, и мне кажется, что это уже никогда не закончится. Но постепенно шум начинает стихать. Земля больше не дрожит, и я наконец решаюсь посмотреть наверх. Ночной воздух наводняет пещеру. Вокруг меня плотное облако пыли, но я вижу сквозь него. Там, где минуту назад было подземное озеро, вырос огромный курган из земли и камней. По образовавшемуся склону можно выбраться наружу, навстречу луне. Внизу, под обломками, погребен Мистер Джиттерс. И моя мама. От этой мысли хочется реветь.
Я ковыляю к насыпи и начинаю искать, за что ухватиться. Я готова раскопать эту груду обломков руками, лишь бы выбраться к небу. Вокруг осыпается земля. Запястье горит, лодыжка вот-вот вывихнется окончательно, но осталось совсем чуть-чуть. Я хватаюсь за корень дерева, подтягиваюсь все выше и выше, пока наконец не перелезаю через край провала. Навстречу рассвету. Слабый свет чуть касается верхушек деревьев, и я судорожно вдыхаю сладкий, свежий воздух, лежа на траве и гальке. Я соткана из историй. Небо надо мной усыпано звездами, и они тоже хранят в себе старые истории, память о давно погибших вселенных. Звезды наблюдают за тем, как я встаю на ноги и устало бреду через лес. Возможно, все это – глаза чудовищ. А может, их вовсе нет.
Год спустя
Нолан
Запись интервью с Ноланом Ноксом, режиссером «Ночной птицы», для журнала Scream Screen (специальный выпуск по случаю двадцатилетнего юбилея премьеры фильма). – ПРОДОЛЖЕНИЕ