Мистер Джиттерс

– А что делать? Полиция говорит, что Гретхен просто сбежала, а Мэйси… Сказали, что, скорее всего, утонула. Но так или иначе, с 1928 года в Харроу-Лейке все время кто-нибудь пропадает.

– Ты хотела сказать, с тех пор, как Лорелея попросила Мистера Джиттерса забрать всех других пташек, – сухо замечаю я.

Кора пожимает плечами:

– За что купила, за то продаю. Может, твоя мама и ни при чем. Может быть, Мистера Джиттерса разозлили неразбериха и суета, принесенные в наш город съемочной группой. То есть… Ты же слышала про оператора, который пропал во время съемок? Да, возможно, Мосс просто заблудился в пещерах. Возможно, люди, так или иначе связанные с фильмом, пропадают один за другим по чистой случайности. Возможно, тот факт, что настоящую Пташку в последний раз видели именно в Харроу-Лейке, тоже ничего не значит. Но я не люблю случайностей и не хочу приглянуться чудовищу. И вообще я делаю это только для того, – говорит Кора, размахивая киркой, – чтобы порадовать туристов. Иначе мы тут все подохнем от голода.

Действительно ли Лорелея исчезла здесь, как говорит Кора? Нолан говорил, что никогда больше не видел ее после поездки в Харроу-Лейк, но, судя по его рассказам, она лишь ненадолго заехала в родной город, перед тем как отправиться навстречу приключениям. Или я что-то не так поняла? Интересно, когда именно Лорелея уехала в Харроу-Лейк: после того, как сообщила Нолану, что уходит, или до? Я была еще совсем маленькой, а Нолан терпеть не может эту тему, поэтому со временем воспоминания совсем стерлись.

«Не переживай из-за всякой ерунды», – звучит голос Нолана, но я едва слышу его из-за внезапной пульсирующей боли в висках. Я пытаюсь отвлечься и сосредоточиваюсь на лицах людей вокруг. Все улыбаются и веселятся.

– То есть ты хочешь сказать, полиция вообще не занимается этими пропавшими девушками?

Кора пожимает плечами:

– Ну, наверное, они развешивают ориентировки, проверяют информацию в банках, что там еще… Но в итоге копы обычно вздыхают и говорят: «Вы представляете, как сложно найти человека, который не хочет быть найденным?» Они просто прекращают поиски, и все. И больше про них никто не вспоминает, – заключает Кора с натянутой улыбкой. – Ладно. Я, может быть, и не Пташка, но Человек с Киркой № 3 сейчас точно попадет в беду, если немедленно не вернется к своей роли, так что мне пора. Придешь на пикник?

– Думаю, да, – рассеянно отвечаю я и возвращаюсь к своим мыслям.

– Отлично. Увидимся там. И да… просто забудь про то, что я говорила. – Кора ободряюще толкает меня плечом. – Меня обычно никто не слушает. – С этими словами она торопливо возвращается на свое место, и праздничное шествие продолжается.

За людьми в костюмах тянется толпа туристов, как будто они тоже хотят присоединиться к одичавшим горожанам, которые вот-вот разорвут Пташку на части.

Когда процессия достигает музея, я немного отстаю и останавливаюсь, чтобы посмотреть на здание снаружи. Оно выглядит пустым и заброшенным. Музей не украшен к фестивалю ни плакатами, ни гирляндами. Он словно в стороне от празднеств и молча наблюдает за происходящим. Кажется, будто из темного дверного проема сейчас появится высокая костлявая фигура. Я встряхиваю головой и поспешно присоединяюсь к немногочисленным зевакам, тоже отставшим от основной толпы. Мы приближаемся к парку. Ворота открыты. Внутри горит свет, играет музыка и грохочут аттракционы. В дальнем конце парка вращается колесо обозрения. Я узнаю жутковатую, нарочито веселую мелодию. Это песенка Лорелеи из «Ночной птицы». По спине пробегают мурашки. А вдруг эта музыка только в моей голове?

Я вхожу в ворота. Это второй раз, когда я оказываюсь в парке. Яркий солнечный свет придает насыщенности поблекшей росписи, и парк оживает. Сейчас он выглядит совсем по-другому. Вдоль главной дороги тянутся длинные столы, за которыми сидят люди. Они смеются, едят и веселятся.

– Прости, Пташка!

Незнакомый мужчина хватает меня за руку и останавливается прямо передо мной. Он шутливо угрожает мне вилами, но уже через несколько секунд расплывается в улыбке. Он думает, что я тоже участвую в маскараде.

– Я не…

Но он уже направляется прямиком к столу с закусками.

Я рассматриваю гостей за столом. Мистер Брин и Грант сидят на ближнем конце стола. Чуть дальше, рядом с Фэй и, судя по всему, ее сестрой Джесс, – девушка в парике Пташки. Напротив них среди множества незнакомых лиц я замечаю Картера и Кору. Кажется, они снова ругаются. Я с облегчением наблюдаю за ними: может, они пока еще не стали моими друзьями, но, по крайней мере, проявляют дружелюбие.

Но, увидев Картера, я понимаю, что все еще зла на него. Как он мог просто оставить меня одну в музее?

– Привет! Рада, что ты все-таки пришла! – Рейнджер Крейн подходит ко мне и довольно ощутимо сжимает мое плечо.

– Да уж. Кажется, мне придется немного задержаться в городе, – говорю я и тут же вспоминаю о ее словах. В прошлый раз рейнджер Крейн сказала, что Лорелея не обрадовалась бы моему появлению в городе. Хотя сейчас она делает вид, будто этого разговора не было.

– Отлично! Пойдем, съешь кусочек тортика. Можешь присоединиться к нам с детьми. Уверена, они будут рады. Такие хорошие у меня дети. Просто замечательные. – Рейнджер Крейн кивает в сторону Коры и Картера, которые демонстративно игнорируют друг друга. Она снова улыбается во весь рот и полна энергии. Сама бодрость. Интересно, это потому, что она уже выпила? Или наоборот?

– Конечно. С удовольствием.

Я рассматриваю тарелку, которую мне только что вручили, и замираю. Там лежит кусок красного торта с бледно-розовой глазурью и густым, вязким красным джемом, вытекающим из середины. Выглядит отвратительно.

– Не любишь «Красный бархат»? – спрашивает она.

– Ну-у…

Вообще это не очень похоже на «Красный бархат». По крайней мере, на те торты, которые мне приходилось пробовать. Я очень осторожно отламываю небольшой кусочек красного бисквита и осматриваю, прежде чем положить в рот. Хочется сразу выплюнуть: невыносимо приторно. Рейнджер Крейн радостно предлагает мне еще кусочек:

– Пойду принесу тебе еще одну порцию.

Она направляется к столу с тортом и встает в очередь. Это очень длинный торт, в нем не хватает уже нескольких кусков. Очень похоже на… Нет. Не может быть. Торт сделан в виде женщины в натуральную величину – женщины, подозрительно похожей на Пташку. На Лорелею. Они едят мою мать.

Я отворачиваюсь, но мой взгляд падает на Гранта. Он берет огромный кусок торта и медленно облизывает крем с пальцев. Темно-красный джем капает с его рук на стол и растекается в трещинках древесины. Все жадно набивают рты тортом под аккомпанемент ужасной джазовой мелодии, которая перемешивается с гомоном гостей, становясь все громче и невыносимее. Я закрываю уши, и моя тарелка с грохотом падает на пол.

Тишина. Теперь все смотрят на меня. Картер встревоженно вскакивает из-за стола. Кажется, съеденный торт сейчас попросится обратно. Мне хочется скорее избавиться от него, выскрести из себя до последней крошки. Я не хочу, чтобы он был внутри. Я выбегаю сквозь открытые ворота. Картер кричит мне вслед, но я не останавливаюсь. Едва добравшись до дороги, я складываюсь пополам, и меня вырывает на обочину, поросшую травой.

– Лола, что случилось? Все в порядке? Куда ты исчезла вчера? Я тебя обыскался…

Картер совсем рядом. Я вытираю рот рукавом и отталкиваю его.

– Отстань, – огрызаюсь я.

И бегу. Бегу домой, не оглядываясь и не думая о том, бежит ли за мной Картер и смеются ли надо мной за столом. Пошли все к черту.




Нолан, мне очень нужно поговорить с тобой. Просто почувствовать твою поддержку. Пожалуйста…





Глава шестнадцатая




Я взбегаю по лестнице. Возможно, бабушка еще спит, но мне все равно. Ее дверь в любом случае закрыта. Иду прямиком в ванную. Смотрю в зеркало. Макияж безобразно растекся, пряди волос слиплись от рвоты. Фу. Мне уже почти удалось отмыть лицо, но тут я слышу отчетливый скрип за дверью. Наверное, бабушке нужен туалет.

– Минутку, – кричу я, наскоро вытирая руки.

Но когда я выглядываю в коридор, там никого нет.

– Видимо, перетерпела, – бормочу я себе под нос.

Ой! Дверь в мою комнату открыта. Хотя я точно знаю, что она была заперта, когда я поднялась. Серьезно? Она опять роется в моих вещах? Только в комнате темно. Что она может делать там в темноте? Дверь в спальню бабушки по-прежнему закрыта, и сейчас я слышу ее тихий храп. По спине пробегают мурашки. В моей в комнате кто-то или что-то есть.

Я скидываю обувь и наклоняюсь за туфлей. Паршивое оружие, но другого под рукой нет. Тихонько крадусь по коридору и включаю свет. Сидя у изножья кровати, на меня с улыбкой смотрит Мэри Энн.

– Вернулась наконец, – говорит она.

Я вскрикиваю и бросаю в нее туфлю, но Мэри Энн ловко ловит ее и кладет на комод.

– Что ты… как?..

– Я же сказала, что не оставлю тебя, – говорит Мэри Энн и похлопывает по стулу рядом с комодом. – Ну чего ты?

Я застыла в дверном проеме. Мэри Энн беспечно напевает себе что-то под нос, приглаживая волосы перед зеркалом и прикрывая ими самые глубокие трещины на лице. Я узнаю мелодию: это та же самая песенка, которую я слышала в парке аттракционов, – песенка Лорелеи из «Ночной птицы». В голове звучат слова Коры:

Он был заперт под землей

Очень-очень много лет,

Но, отведав мертвечины,

Снова смог повеселеть…





Оглянувшись, Мэри Энн обнаруживает, что я не сдвинулась с места.

– Ты куда-то уходишь?

Вот сейчас меня охватывает настоящий ужас. Я стою посреди чужой спальни, таращусь на несуществующую девочку… и мне некуда бежать. Не к кому. По крайней мере, в Харроу-Лейке.

Мэри Энн берет меня за руку. Я чувствую ее. Это невозможно, но я действительно чувствую ее холодную гладкую кожу. Она ведет меня к зеркалу и сажает на стул. В отражении я вижу свое бледное лицо и бескровные губы. Видок у меня, конечно, как будто увидела привидение. Ха!

– Ты уже знаешь, где искать дальше? – спрашивает Мэри Энн. Из-за выпавшего зуба она сильно шепелявит. Дальфе.

– Что искать? – шепчу я.

– Лорелею, конечно же.

Раньше мы постоянно искали ее. Когда Лорелея ушла от нас, Нолан не разрешал говорить о ней, но с Мэри Энн все было по-другому. Однажды ночью мы даже попытались выбраться на улицу и поискать там, но обнаружили, что заперты на замок. Тогда Мэри Энн предложила запустить из окна сигнальный фейрверк. Лорелея увидела бы нас и поняла, что мы очень ждем ее дома. Естественно, никаких фейерверков у нас не было. Поэтому мы решили поджечь снежинки. В качестве снежинок послужили кусочки бумаги, вырезанные из рукописи, которую мы нашли на письменном столе Нолана, пока его не было дома. Мы поджигали их на кухонной плите и выбрасывали в окно, наблюдая за тем, как они вспыхивают и танцуют на ветру. Лорелея так и не вернулась, но первое время я все же не теряла надежды.

Мэри Энн щурится, разглядывая наши отражения в зеркале. Меня посещает неприятное ощущение, будто она читает мои мысли. Я стараюсь не смотреть на нее, словно это может заставить ее исчезнуть, но взгляд постоянно возвращается к ее лицу. Трещины на щеке. Испорченная улыбка.

– Нолан опять тебя игнорирует, да? – спрашивает она.

Я не отвечаю.

– Наверное, злится. А ты знаешь, каким он становится, когда злится.

Злится, что Лорелея ушла. Злится, что я – не она. Злится от мысли, что я тоже от него когда-нибудь уйду. Стоп… а вдруг это оно?

Я могла бы прямо сейчас уехать из Харроу-Лейка, сесть в самолет и уже через несколько часов вернуться в Нью-Йорк. Но… вдруг станет только хуже? Вдруг он разозлился из-за того, что я уехала сюда? Или из-за сорванных съемок? Тогда мое возвращение может плохо отразиться на его здоровье. Если я, конечно, не научусь быть идеальной дочерью. Оптимальной.

На комоде лежит небольшая косметичка, которую бабушка заботливо откопала для меня. Нолан любит Пташку. Он любил ее еще до того, как полюбил Лорелею или меня. Он выбрал ее. Я достаю карандаш, подвожу свои темные, почти черные глаза и слегка растушевываю. У Пташки были голубые, но в черно-белом кино все равно непонятно. Мэри Энн с улыбкой наблюдает за тем, как Пташка постепенно оживает в зеркале.