Мир до начала времен

Первые две волны мобилизации, охватившие мужчин в возрасте до тридцати лет, прошли для империи Романовых относительно безболезненно, а вот когда на фронт потянули обременённых хозяйством бородачей старших возрастов, не желающих воевать – тогда-то земля под царской Россией и зашаталась. Это именно они в семнадцатом году мутным потоком рванули с фронта по домам, увлекая за собой остальных. Но в особых пехотных полках «бородачей» нет, тут все люди молодые и более-менее вменяемые.

Хотя большая часть из новоприбывших – люди семейные, и потому рвется к родным хатам и женкам. Но им уже внятно сказали чистым русским языком, что для своих родных они все равно что умерли, погибли на фронте – и теперь по этому поводу в крестьянских головах шло тихое брожение. Громко бродить мужички опасались, ибо для этого им не хватало критической массы, а местные власти отнюдь не выглядели травоядными толстовцами. Да, их приняли со всем пониманием, но при первых признаках бузы и неподчинения рука ни у кого не дрогнет. Голову отрубят, не моргнув глазом, и не посмотрят, что свои. С другой стороны – баня, кормежка от пуза, ночевка в казарме для холостяков на мужской стороне, в другой части которой обитают незамужние бабы и девицы кланов Лани, Волка и Тюленя, настраивают на благодушный лад. Жизнь-то продолжается, и опосля бани этот факт ощутимей всего.

И именно по этому поводу был собран Большой Совет, на который пригласили не только подпоручика Котова и подпрапорщика Михеева, но старшего унтера Пирогова, как человека многоопытного и глубоко практичного. Младших унтеров звать не стали, ибо они ничем не выделялись из общей массы. Кстати, старшему унтеру это приглашение чрезвычайно польстило, и в тоже время настроило на деловой лад. Митинговую стихию, когда ораторы пытаются взять горлом, он не уважал, но спокойный разговор в кругу понимающих людей считал явлением вполне приемлемым.

– Итак, товарищи, – сказал Андрей Викторович, открывая заседание, – нашего полку прибыло. Но только непонятно, сможем ли мы ужиться с этими людьми в клане Прогрессоров. Доктор Блохин и старший сержант Седов – это полностью наши люди, а вот по поводу новоприбывших имеются сомнения, даже несмотря на то, что мы говорим с ними на одном языке. Не хватает в них чего-то необходимого, какой-то последней закалки огнем, водой и медными трубами, но при этом создавать второй русский клан мне кажется перебором.

– А Александр Шмидт тебе кажется своим, или он тоже чужой? – с интересом спросил Сергей Петрович.

– Александр как раз таки свой, – ответил главный военный вождь, – наверное, потому, что не побоялся рискнуть положить живот за други своя. А на этих я смотрю – и вижу, что не верят они ни во что. Случись критический момент, могут опустить руки и отойти в сторону, отчего враг получит возможность ударить нам в спину.

– А во что нам верить, господа? – сложив руки на столе, сказал подпоручик Котов. – В доброго царя-батюшку, которого свергли лихие люди, или в громогласнейшего болтуна Александра Керенского – паяца, взлетевшего над толпой?

– Причем лихие люди, свергшие царя были из его же собственного окружения, подпевалы и подхалимы, – тихо добавил Сергей Петрович. – Так называемая Февральская революция, по сути, была верхушечным переворотом, имеющим главной целью дать неограниченную свободу крупному капиталу. А все остальное при этом шло побоку, в том числе и интересы Державы, а также народные чаяния.

Вот-вот, – вздохнув, сказал подпоручик Котов, – сказать честно, по поводу государя-императора Николая Александровича у меня и прежде никаких иллюзий не было, но то, что началось после так называемого падения Самодержавия, надолго отбило у меня охоту верить хоть во что-нибудь. У вас тут все по-другому: процветание и железная дисциплина, основанная на всеобщем доверии. И даже зависть берет – неужели и у нас так нельзя было? Истинно народный монарх, к которому подданные испытывают безоговорочное доверие, и страна, сжатая в железный стомиллионный кулак.

– До процветания нам еще далеко, – ответил Сергей Петрович, – потому что живем мы как на лезвии ножа. И еще неизвестно, что нам в следующий раз подбросят в качестве подарка. Быть может, от очередных пришельцев нам придется отбиваться, используя всю доступную мощь, а потом карать всех, кто выжил, невзирая на лица, ибо сюда могут заслать такую дрянь, оставлять которую в живых будет категорически нежелательно. А что касается доверия к нам у людей, то оно имеется потому, что бездельников среди нас нет, и вожди налегают на весло не менее остальных сограждан. Либо мы все вместе выживем и победим, либо все вместе погибнем. Любой, проявивший определенные таланты, способен поднять в нашем обществе, невзирая на свой пол, возраст, время и происхождение.

– У нас очень компактное общество, – добавил Андрей Викторович, – и здесь вожди не имеют других привилегий, кроме права учить людей и возглавлять их в делах. И чтобы избежать уравниловки, неизбежно разрушающей подобные структуры, мы вынуждены исторгать из себя всех, кто не будет тянуть эту лямку точно так же, как и мы сами. Кому многое дано, с того и спрашивать следует много больше. А у вас там, в Российской империи, все было совсем не так. У абсолютного меньшинства было все, но эти люди не делали ничего ради общего блага, а если что-то и делали, то оно шло народу только во вред. У подавляющего большинства – примерно двух третей населения – не было ничего, но на их плечах лежала основная тяжесть трудов во имя государства. И те, что устроили Февральский переворот под демагогическую болтовню о демократии, не сняли, а только усугубили этот диссонанс.

– Да вы, господа, говорите, как настоящие социалисты… – покачал головой подпоручик.

– А мы и есть социалисты, – сказал Сергей Петрович, – только, в отличие от некоторых, призывающих к праведной жизни других, мы начали с себя. И мы не только говорим, но и показываем собственным примером, как надо.

– Народный монарх, обличенный доверием подавляющего числа населения, и страна, сжатая в железный кулак, у России еще впереди, – добавил Андрей Викторович, – но в силу особенностей исторического развития это будет стоить столько крови, что нам страшно даже об этом подумать. Впрочем, для нас этот вопрос не актуален, нам надо думать о том, что творится у нас здесь и сейчас, и о том, что будет завтра и послезавтра. И в силу этого принципа в настоящий момент нам надо решить, что нам делать с группой наших соотечественников, которые пока, к нашему сожалению, не полностью соответствую нашему представлению о том, какими должны быть настоящие русские.

– Вопрос поставлен неправильно, – вздохнула Марина Витальевна, – причем в корне. Вон сидит представитель того самого народа, о котором мы разговариваем с господином поручиком, молчит и мотает на ус. Гавриил Никодимович, а вы что скажете – сможем мы когда-нибудь полагаться на ваших товарищей точно так же, как мы сейчас полагаемся на своих людей?

– Ну как вам сказать, сударыня… – прокашлявшись, сказал тот, – посмотрели мы, как вы тут дела ведете. Суровые вы люди, ничего не могу сказать, но лишнего свирепства не допускаете, и к народу тоже со всей душой – и он, соответственно, к вам с пониманием. Вот. Мы это… тоже… если с нами по-человечески, а не как наши баре, по-собачьи, то и мы стало быть, не подведем. Скажите, что надо сделать, все будет как надо. И вы, Андрей Викторович, тоже зря народишко-то обижаете – вон его благородие господин подпоручик прав: кому можно верить, если все кругом врут? А вы не врете, это мы уже от людей знаем, поэтому вам мы пока поверим…

– Он говорить правда, – из своего угла сказала леди Сагари, – он так думать, а не только говорить.

– Ну вот и замечательно, – согласился Сергей Петрович, – в таком случае прекращаем толочь воду в ступе и переходим к практическим вопросам. Первым делом необходимо обеспечить людей до весны временной казармой. До первого снега осталось недели три, не больше, при этом карантинное помещение нам еще может понадобиться. Антон Игоревич, как у тебя с запасом жженого кирпича?

– Цоколь поднять и печь сложить хватит, и еще немного останется, а на большее, вы уж извините, не рассчитывайте, – ответил директор кирпичного завода.

– За кирпич благодарствуем, – степенно кивнул старший унтер, – найдутся у нас печники да плотники, вы только место укажите и лесу дайте, а мы уже ради себя расстараемся.

– Будет вам лес, – сказал Сергей Петрович, – но вот только высушить мы его не успели, так что строение, которое вы себе поставите, будет временным, всего на одну зиму. А место мы вам укажем сразу за сушилкой для леса у дороги на кирпичный завод. Я вам сегодня покажу.

– А почему именно там? – спросил Андрей Викторович.

– А ты сам подумай, – ответил Сергей Петрович, – двадцать два молодых здоровых парня. По весне переженятся, и нам надо будет ставить еще один поселок, а делать это лучше всего там, где уже есть коммуникации.

– Э нет, товарищи, – возразила Марина Витальевна, – ставить жилой поселок между промзоной и кирпичным заводом несколько опрометчиво. Мы же с вами договорились разнести в разные стороны жилье и промышленность. Если где и ставить Русскую улицу, то за Французской, продлевая ее вверх по течению. К тому же весной, когда массовое желание жениться выскажут римские легионеры, нам придется строить целый город. Они на это рассчитывают. Вы об этом подумали? Наша задумка маленького компактного поселения выливается во что-то совершенно монструозное. А тут и места ни для чего такого нет.

– Уж не намекаешь ли ты, что нам надо бросать все построенное здесь и переселяться к месту бывшего римского лагеря? – немного раздраженно спросил Сергей Петрович.

– Я не намекаю, – ответила Марина Витальевна, – я говорю об этом прямо. Когда мы высаживались на этом берегу и выбирали место для поселения, то у нас были одни соображения, а сейчас совсем другие. Место тут для города крайне неудобное. Небольшой поселок поставить можно, а вот крупный населенный пункт – уже нет. Сергей, ты же собирался заняться судостроением, но тут кораблю более-менее приличного водоизмещения просто негде причалить. Даже «Отважный» при полной загрузке не способен подняться вверх по Ближней до заводи, и его приходится разгружать у Старой Пристани. Мне ужасно жаль нашего Большого Дома, но если мы останемся на прежнем месте, то засохнем, как большой цветок в маленьком горшочке.

– Я согласен с Мариной, – поддержал супругу Антон Игоревич. – Все, что нажито непосильным трудом, восстановить несложно, большую часть невосполнимого оборудования можно перевезти… но это место мы переросли. Думаю, что все следующее лето нам следует посвятить подготовке к переезду, и всерьез строиться уже на новом месте.

– Андрей, твое мнение? – спросил Сергей Петрович.

– Совершенно однозначно, я за переезд, – ответил тот. – Ведь ты и сам это понимаешь, просто тебе жаль расставаться с мыслью о тихой и спокойной жизни. Но пойми, если уж мы впутались в Замысел, то спокойной жизни у нас уже не будет по определению. Город – вот именно что город, а не поселок – надо ставить в подходящем для этого месте, а не где попало. Иначе провал, задание не выполнено.

– Наверное, вы правы, – как бы нехотя сказал Сергей Петрович, – но до весны никаких практических действий в этом направлении мы предпринимать не будем, ибо сейчас на это уже нет времени. Возможен только краткосрочный выезд на место с составлением предварительного плана. Временную казарму для команды подпоручика Котова ставим на территории Промзоны, а весной еще раз вернемся к этому вопросу. Возражения будут?

Возражений не было, все промолчали. То, что давно уже витало в воздухе, наконец обрело зримые очертания. Переезду племени Огня (а это то еще эпическое мероприятие) в Новую Бурдигалу – быть. Ведь не зря же кельты-вибиски выбрали это место для основания своего племенного поселения, после естественным путем превратившегося в город.

– Андрей Викторович, – неожиданно сказал подпоручик Котов, – заберите вы уже меня вместе с господином Михеевым к себе. Чужие мы солдатикам, потому что образованные, а они деревня. Ну честное слово, мы вам оба пригодимся.

– Так, значит, Евгений Николаевич, вы желаете, чтобы мы освободили бы вас от командования вашими людьми? – спросил Андрей Викторович, бросив на подпоручика внимательный взгляд.

– Да, желаю, – кивнул тот, – да и не нужен там офицер. Со всеми вопросами, которые могут возникнуть вне поля боя, в таком маленьком коллективе прекрасно справится старший унтер-офицер Пирогов. Собственно, должность взводного командира – это как раз прерогатива старших унтер-офицеров и фельдфебелей.

– В армии, в которой довелось служить мне, – сказал Андрей Викторович, – должность взводного командира была как раз офицерской, а фельдфебель или старший унтер-офицер могли быть только его заместителями. Но, допустим, вы правы, и офицер в подразделении ни к чему. Старший унтер-офицер Пирогов при необходимости может доложить моему лейтенанту, а уже тот мне. Возможно, это и так. А теперь скажите, в какой должности вы предлагаете себя использовать? Ничего не делающих бездельников у нас не будет.

– Я уже говорил вам, что по штатской профессии я железнодорожный техник, – сказал подпоручик Котов, – и мне известно, что вы сейчас разбираете на металл трофейную подводную лодку…

– Да, есть такое дело, – сказал Андрей Викторович, – только там уже есть начальник участка – это старший механик этой лодки итальянский лейтенант Гвидо Белло. Кстати, Евгений Николаевич, вы итальянским языком случайно не владеете?


– Увы, не владею, – покачал головой подпоручик Котов, – только немецким и отчасти французским.

– Немецкий – это тоже неплохо, – сказал Андрей Викторович и посмотрел на подпрапорщика Михеева. – А у вас, молодой человек, как с итальянским?

– Простите, Андрей Викторович, – отрицательно покачал головой подпрапорщик, – но в гимназии я учил французский.

– Французский для нас сейчас не дефицит, – ответил Андрей Викторович, – почти в каждой семье есть по русскоязычному французу или француженке. Сейчас у нас имеется большая нужда в русско-итальянском переводчике. Ну да ладно… Нет так нет. Евгений Николаевич, я выполню вашу просьбу и откомандирую вас на демонтаж итальянской подлодки. Лейтенант Гвидо Белло неплохо владеет немецким, а вы, как технический специалист, будете там полезнее, чем наш нынешний переводчик, которого я предпочел бы вернуть на должность своего адъютанта. А Иннокентия Васильевича, как человека грамотного, мы пока определим в школьные учителя. Кстати, молодой человек, вы по какой специальности обучались?

– Я это… – смущаясь, сказал подпрапорщик, – имел честь учиться на юридическом факультете Казанского университета. На фронт пошел вольноопределяющимся, и уже собирался держать экзамен на офицерский чин, когда случилась революция…

– Да уж, юристы для нас сейчас не предмет первой необходимости, – усмехнулся Андрей Викторович. – Но то, что пошли добровольцем на фронт, внушает уважение. Так что побудете пока учителем, а мы поглядим, как вы справляетесь. В нашем положении никогда нельзя сказать, при какой ситуации пригодится тот или иной человек. На этом, товарищи, пожалуй, все…

– Погоди, Андрей, – остановила главного военного вождя Марина Витальевна, – мне кажется, что Гавриил Никодимович хочет что-то сказать.

– Слушаю вас, господин старший унтер-офицер, – нетерпеливо произнес Андрей Викторович, – только покороче.

– Во-первых, – сказал старший унтер Пирогов, – благодарствую за доверие. Не подведу. Во-вторых – Христом-Богом молю, батюшка, ослобони ты нас от хранцуза. Может, этот ваш Викто́р человек и неплохой, но братцы все одно ропщут. Нахлебались мы от этих мусью лиха по самое горлышко.

Размышления главного военного вождя длились недолго.

– Значит, так. С сего момента вас курирует вот этот молодой человек. – Он указал на Сергея-младшего. – Зовут его Сергей Васильевич Петров, происхождение чисто русское, народное. Ну, резковат он иногда бывает, но терпимо, так что притретесь. И так будет до тех пор, пока не закончится ваш испытательный срок, а потом мы посмотрим на ваше поведение. И еще. Отче Бонифаций, проведите с новоприбывшими установочную проповедь и объясните им, что такое Шестой День Творения и какие из этого проистекают нюансы. И вот на этом, пожалуй, действительно все. Если возражений нет, то большой совет считается закрытым.



29 октября 1-го года Миссии, Понедельник, два часа дня. устье реки Адур,

коч «Отважный».

В этом году поход за солью вожди решили провести заблаговременно, до начала хода лосося. Все подготовительные дела перед путиной Сергей Петрович уже проделал, будущую русскую казарму разметил, и теперь юные Лани бодро орудовали там мастерками, выкладывая кирпичный цоколь на известковом растворе. Конструкция в основном должна быть такая же, как и у остальных строений на Промзоне, только стены не каркасные с заполнением из сырцового кирпича, а рубленые из бруса. Поскольку римская казарма и временное жилье для гораздо меньшего количества аквитанов были готовы, все силы строительных и лесорубных бригад бросили на возведение жилья для новоприбывших.

Да и сами будущие жильцы не оставались в стороне. Скинув шинели и засучив рукава, они взялись за свежеоткованные в кузнице племени Огня топоры немного непривычной для себя клиновидной формы – и теперь валили лес наравне с римскими легионерами, только пар поднимался столбом. Сваленные деревья, лишенные сучков и вершин, аквитанские возчики отвозили на Промзону, где мастер Валера на пильном станке превращал бревна в аккуратные ровные брусья. Штабель готового пиломатериала рос под навесом с каждым днем, и неважно, что стены, сложенные из сырого дерева, к весне из-за неравномерной просушки покроются довольно крупными трещинами. Главное, что не сквозными; переживут солдатики зиму, а потом все равно переезжать на новое место. В блиндаже, как на фронте, жить было бы в разы хуже.

Отец Бонифаций собрал новоприбывших отдельным кружком и провел с ними проповедь-беседу, разъясняя особенности жизни в то время, когда мир еще переживает Шестой День Творения, и от старого Писания действительной осталась только первая глава Книги Бытия, ибо остальные события еще не произошли, и вряд ли уже произойдут. Особо отец Бонифаций налегал на бессмысленность попыток угадать, кто из рожденных в племени детей таит внутри себя огненную ипостась Сына Божьего. Богохульство это, ибо познать Замысел с такой точностью смертному человеку не дано в принципе. «Вот и вожди, – говорил он, – люди, гораздо более умные, чем вы, не ломают по этому поводу голову, а просто делают все что должно для того, чтобы и в этом мире свершилась Божья Воля…».

Закончив с божественным, отец Бонифаций перешел к земному, рассказав об обычаях и законах племени Огня, медленно, но верно превращающегося в новый народ. При этом он пояснил, что не ради распутства вожди ввели в племени Огня обычай многоженства, а только во исполнение завета «плодиться и размножаться» при значительном превышении числа женщин над мужчинами. Ибо большое количество вдов и бобылок есть источник разврата и неудовлетворенной похоти, а упрятать их в монастырь было бы совершенно неправильно, потому что земля еще пуста и нуждается в скорейшем заселении.

Присутствующий при этом разговоре Сергей-младший только добавил, что добрачная связь с женщиной или девицей для не прошедшего испытательный срок индивидуума заканчивается списанием в монахи, а если к женщине применялось насилие, то это непременно карается смертной казнью через отсечение головы. Результат этой проповеди был, мягко говоря, неоднозначен; народ разошелся, пребывая в смущении. Но отец Бонифаций заверил вождей, что это состояние временное, и как только люди привыкнут к своему новому месту жительства, они не только примут новые обычаи, но и сочтут их вполне разумными и справедливыми. Таким образом, материальное и моральное состояние нового русского клана (который все же решили создать, чтобы не путать его с кланом Прогрессоров) могло считаться вполне приемлемым.

Подготовка к ходу лосося тоже шла бодро. Были готовы засолочные ямы, способные вместить большую часть улова, а также сушилки и большие коптильни. Также вырыли большую яму для отходов, содержимое которой весной, когда спадет вода, смешанное с золой из очагов, пойдет в качестве удобрения на поля. Все четыре капроновые сети, взятые с собой Прогрессорами из двадцать первого века, уже извлекли со склада, растянули и осмотрели на предмет повреждений. На прошлогодней путине использовали только одну сеть из четырех, но в этом году решили, с учетом резко увеличившегося народонаселения, использовать все возможности для ловли красной рыбы.

Таким образом, убедившись, что все идет как надо, утром двадцать восьмого числа, имея на борту команду из полуафриканок и Виктора де Леграна в качестве первого помощника, Сергей Петрович вывел «Отважный» на стрежень Гаронны, направив его вниз по течению. И когда маленький кораблик уже готовился огибать мыс Приветствия, впередсмотрящие заметили первые стайки лосося, стремящиеся вверх по течению. Дальнейший путь до устья реки Адур проходил как в прошлом году: порывистый ветер с дождем, катящие через весь океан волны и качка, сводящая с ума непривычных к морю людей. Но дочери Тюленя, как и в прошлый раз, оказались на высоте, поэтому утром следующего для, отыскав среди мелей главное русло, «Отважный» вошел в реку.

По сравнению с Гаронной Адур – река узкая, так что Петрович сам встал за штурвал. Бодро стучал мотор, подгоняемый попутным ветром, «Отважный» резво бежал вверх по течению. Один поворот русла, другой… Но что это? На подходе к тому месту, где в исторические времена располагался город Байонна, за поворотом русла, на фоне наполовину облетевших крон берез и изумрудной зелени мачтовых сосен, в небо вздымались три тонкие линии корабельных мачт, увенчанные чуть заметными поперечными черточками рей. По всей видимости, это был фрегат, либо же корабль, равный ему по классу, ибо линкоры парусной эпохи не имели бы возможности войти в Адур из-за своей осадки, а более легкие корабли несли две или только одну мачту. Год назад, когда Петрович вот так же на «Отважном» ходил за солью, тут не было никакого корабля… Значит, он появился тут в зазоре между их отбытием и ледоставом, или уже в этом году, что скорее всего.

И этот корабль был очень нехорошим знаком, ибо любые люди из других времен, особенно если их много (команды на парусных кораблях составляли от сотни человек и больше) представляют собой опасность. Каждый моряк в те времена был немножечко пиратом, и, кроме честного заработка, при возможности не гнушался грабежом и убийствами. А если этот корабль военный, а не мирный торговец, то, оторвавшись от породившего его государства, он непременно превратится в пирата. Одно дело – встречать чужаков, имея за спиной готовое к бою ополчение племени Огня, и совсем другое – столкнуться с опасностью, когда на борту только десять человек, и лишь двое из них мужчины.

Коротко выругавшись, Петрович приказал свистать всех наверх и вооружаться. Потом он передал штурвал Алохэ-Анне, а сам взялся за бинокль. Он бы повернул обратно, но племени Огня требовалась соль, и он обязан был ее добыть. По крайней мере, возвращаться, пока опасность не стала очевидной, не было смысла. Будь на борту «Отважного» разведывательное подразделение Гуга или того же Виктора де Леграна, Петрович причалил бы ниже по течению, чтобы волчицы прокрались к лагерю неизвестных и посмотрели на него своими глазами. Но Виктор тут был один, так что этот вариант был недоступен. Поэтому Петрович выключил мотор, чтобы он не привлекал внимание своим шумом, и пошел дальше под одними парусами, благо попутный ветер с Бискайского залива благоприятствовал.

Но чем ближе коч подходил к стоянке чужого корабля, тем больше становилась неестественность происходящего. За полтора километра до чужого корабля река сделала последний поворот, и взгляду Сергея Петровича открылся как лагерь неизвестных, так и корпус чужого корабля. Но как он ни вглядывался в бинокль, он не увидел никаких шевелений. Никто не бегал при виде приближающегося чужого корабля и не размахивал руками, а от лагеря не поднимались дымки костров. Чем ближе подходил «Отважный», тем очевиднее становилось, что фрегат брошен своей командой. Метров с пятисот можно было разглядеть корпус корабля с одним рядом закрытых пушечных портов, введенный в неширокий приток, впадающий в Адур, а за ним – недостроенный палисад и нечто вроде бревенчатого пакгауза без крыши. На корме ветер трепал флаг, от времени и непогоды превратившийся в выцветшую до белизны тряпку. И никого. Тишина. Слышны только крики птиц да шум воды, разрезаемой форштевнем «Отважного».

– Они все умереть? – спросил Виктор де Легран, напряженно вглядываясь в приближающийся берег.

– Совсем необязательно, – ответил Сергей Петрович, – быть может, просто ушли пешком на юг – туда, где море, солнце и девушки.

– На юг, за гора, живут только дикий уеху, – добавила свои «пять копеек» Алохэ-Анна, стоящая за штурвалом, – будет им девушка. Ням-Ням. Ха-ха-ха.

– Год назад, – тут не было никакого корабля… – сказал Сергей Петрович, напряженно вглядываясь в приближающийся берег. – Ну что, причаливаем или пройдем мимо?

– Конечно, причалить, – убежденно произнес Виктор де Легран, – над корабль флаг короля Франция. Надо знать, что случилось с этот несчастный.

– А если у них была эпидемия: чума или оспа? – спросил Сергей Петрович. – Самое обычное дело в те времена.

– Тогда те, кто еще был жив, поднять над корабль черный флаг с две белый полосы крестом – вот так. – Виктор скрестил руки. – Такой закон. А если этот флаг нет, значит, болезнь тут быть совсем другой вид.

– Ну хорошо, Виктор, – согласился Сергей Петрович, – если ты считаешь, что опасности нет, тогда причаливаем.

Расстояние до чужого лагеря уже настолько сократилось, что и без всякого бинокля было очевидно, что он брошен или вымер. Парусиновые палатки повалены, и никто их не стал поднимать, более-менее достроена только та часть палисада, что отгораживала лагерь на треугольном мысу со стороны суши. Со стороны притока, которым могла быть только речка Нив, оборонительным препятствием служил сам корпус корабля, на корме которого уже можно было прочитать полустертое название «Méduse», при этом на берегу реки Адур строительные работы даже не начинались. Там-то «Отважный» и причалил, после чего Виктор де Легран, Сергей Петрович и их спутницы, спустив на землю сходни, могли сойти на берег.

Еще на подходе стало очевидно, что болезнь, поразившая команду, имела скорее социальные, а не медицинские причины. Полуистлевшие непогребенные трупы, больше похожие на истрепанные груды тряпья, были беспорядочно разбросаны по территории лагеря. Некоторые из них сжимали в истлевших руках проржавевшие сабли и мушкеты, другие же были безоружны.

– Это не нападений местный человек, – сказал Виктор, при виде картины смертного побоища. – Это мятеж команда. Они драться сам с сам.

Сергей Петрович, оглядев хмурым взглядом открывшуюся картину, произнес:

– Наверное, среди матросов нашелся умник, понявший, что тут нет государства, которое может наказать за мятеж, и подговорил своих приятелей убить офицеров и взять себе всю власть. Такие вещи всегда плохо кончаются, и этот случай совсем не исключение. Половина команды оказалась мятежниками, а половина была на стороне офицеров. Меня тут другое интересует: как этот корабль вообще мог провалиться в наши времена и уцелеть?