Мио-блюз

— А-а. Ты же знаешь, дознаватели иной раз жутко тупые. Цепляются за несущественные детали.

Мадлен строго посмотрела на меня:

— Какие несущественные детали?

Я устало развел руками.

— Я выходил из здания больницы подышать. В три часа ночи. Охранник обнаружил меня и сообщил полицейским, что я находился в больнице не всю ночь.

Я скривился, ожидая реакции Мадлен. К моему удивлению, она едва не рассмеялась.

— Ну кто еще, кроме тебя, мог угодить в такие неприятности?! — воскликнула она. — Никто. Но рассказывай все остальное. С чего началась эта история? У тебя что, возникли проблемы с клиентом, и теперь он подставляет тебя под убийства? Что произошло на самом деле?

Вопросы вполне логичные. Очень даже логичные. Но у меня не было ответов, какими я мог бы с ней поделиться. Так я ей и сказал.

— Оно и к лучшему, если я не буду знать слишком много.

Я готов был расцеловать ее прямо в губы. Но не стал, только сказал:

— Спасибо. Спасибо.

Она отпила глоток воды. Я смотрел на ее длинные тонкие пальцы, державшие стакан. Нового кольца нет. Мужчина, подаривший ей духи, руководствовался принципом: тише едешь — дальше будешь.

— Как твои дети? — спросил я.

— Спасибо, хорошо. Они наконец-то примирились с тем, что мы с их отцом развелись. Думаю, они довольны жизнью.

— А бывший муж?

— Он явно доволен куда меньше.

— Лузер фигов, — сказал я.

— Вот именно.

Потом мы сидели в молчаливом согласии, пока не принесли заказ. Мадлен так энергично взялась за нож и вилку, будто намеревалась убить содержимое тарелки. Развелась она еще несколько лет назад. Для нее это была единственная возможность заставить мужа оплачивать половину домашних расходов.

— Тебе нужно только имя свидетеля? — спросила она.

Я осторожно отрезал кусочек цыпленка.

— Хорошо бы получить еще и фотографию, — сказал я. — Я перерыл все материалы предварительного расследования, полученные от полиции, но ничего не нашел.

Мадлен не поняла.

— Фото свидетеля?

— Нет, пропавшего мальчика, о котором ты наверняка слышала. Его зовут Мио.





7




Не зная имени свидетеля, который утверждал, что Дженни сбил “порше”, я не мог продвинуться дальше. А потому бодро вернулся к поискам Мио. Мы с Мадлен попрощались, договорившись вскоре созвониться. С улыбкой душевно обнялись. Но когда она отвернулась и пошла прочь, я знал: что-то переменилось. Мадлен была (и остается) надежным другом, она сделает все возможное, чтобы мне помочь. Но если говорить серьезно: насколько спокойно можно общаться с человеком, подозреваемым в двойном убийстве?

Мадлен считала, что у нее вряд ли возникнут сложности как с выяснением имени свидетеля, так и с фотографией Мио. Но я сомневался.

— Фотография мальчика у полиции наверняка есть, — сказала она. — Иначе как они могли его искать?

Я тоже думал об этом. Но совершенно точно знал одно: в материалах, которые я просматривал сам, не было ни одной фотографии. Мальчик Мио походил на призрак. Я чувствовал поблизости его духовное присутствие, но подступиться к нему не мог. И это действовало на нервы. Точнее, приводило в уныние. Я ведь не из тех, кто верит в сказки, а уж тем более в привидения. И оттого, что по-прежнему не знал, как он выглядит, я все больше падал духом.

Жанетта Роос, бабушка Мио, не желала иметь со мной дела. Его тетя Марион, правда, в конце концов ответила на сообщения, которые я оставил на ее автоответчике. Известила эсэсмэской, что фотографии племянника у нее нет. Понятно. Ей было плевать на сестру, так с какой стати она станет хранить фотографии ее сына?

У меня самого на письменном столе только две личные фотографии. На обеих Белла. Однако при жизни сестры и ее мужа их не было. Я покраснел, сообразив, что, исчезни Белла, когда сестра была жива, и спроси кто-нибудь, есть ли у меня фото девочки, я бы ответил “нет”. Когда сестра погибла, Белла была младенцем. И меня не интересовала. Мы с сестрой иногда виделись, обедали вместе или выпивали. Дело тут не в сестре, а в ее муже. Если б не он, мы бы встречались намного чаще. Но фотографий Беллы я бы все равно не хранил. Так что в этом смысле я ничуть не лучше Марион.

Мне вспомнился брат Сары. Бобби. Он по-настоящему любил ее и хотел оправдать. Стало быть, по логике, у него должны быть фотографии племянника. Хотя бы в телефоне. Хорошо бы получить этот телефон в руки, но как? Да, я определенно начал падать духом. На момент смерти Бобби базировался в Швейцарии. Работал там и жил, вместе со своей девушкой. Может, удастся связаться с ней, попросить, чтобы она разыскала среди вещей Бобби старые семейные фотографии. Но для этого мне нужно знать ее имя и как с ней связаться. А я не знаю ни того, ни другого.

Я подвинул к себе телефон и снова позвонил Марион Телль. На сей раз она сняла трубку.


— Мне казалось, я вполне ясно сообщила, что у меня нет фотографий, — сказала она.

— У вас нет, но, может быть, у девушки Бобби, — сказал я. — Как мне ее найти?

— Ой, понятия не имею. Но возможно, она вернется домой, раз Бобби нет в живых.

— Домой? Так она не швейцарка?

— Нет, не швейцарка. Они вместе уехали. Он устроился там на грузовик, она — в парикмахерскую.

Трудно представить себе более странный переезд. Чисто статистически случай уникальный. Никто не уезжает в Швейцарию, чтобы шоферить на грузовике или работать парикмахером. Никто. И все же они именно так и сделали.

— Почему? — спросил я. — Во имя всего святого, почему они уехали?

— Бобби утверждал, что заработает там больше денег. Вдобавок весь этот хаос вокруг Сары. По-моему, ему было плохо.

Я вертел ручку, лежавшую на письменном столе. Семья Сары не знала, что меня подозревают в убийстве Бобби (хотя Сарина мать все равно считала, что я виноват). Так что в этом смысле нет ничего странного, что Марион разговаривала со мной совершенно спокойно. Но она вдобавок меньше чем за год потеряла брата и сестру. Единственных своих брата и сестру. Каковы бы ни были их взаимоотношения, их смерть не могла оставить ее равнодушной.

— Что вы имеете в виду под “всем этим хаосом” вокруг Сары? — спросил я. — Я думал, она неплохо справлялась, когда стала матерью.

Марион вздохнула.

— Пожалуй, да, справлялась. Но что-то в ее жизни все-таки было не в порядке. Если спросить маму, то выходит, что Бобби уехал после смерти Сары, но только она путает. Бобби уехал раньше. Я держалась в стороне, не хотела влезать в это дерьмо. Думала, все это связано с ее давними дружками. С этим хулиганьем.

Что-то в ее жизни было не в порядке. Н-да, можно и так сказать. Я прикусил губу, чтобы не выложить то, что узнал. Что Сара умудрилась завести ребенка от самого Дьявола и что он не давал ей покоя с той минуты, как она сбежала с еще не рожденным ребенком.

— Я хочу связаться с девушкой Бобби, — сказал я. — Как ее зовут и где ее найти?

— Ее зовут Малин, — ответила Марион. — Где ее найти, я не знаю. И не имею ни малейшего желания вам помогать.

Я пропустил ее комментарии мимо ушей.

— Вы не встречаетесь?

Вопрос глупый, но достаточно уместный.

— Нет. Хотя думаю, завтра мы увидимся.

Я удивился.

— Так скоро? Будьте добры, передайте ей, что я…

— Нет и еще раз нет. Ничего я передавать не буду. Завтра похороны Бобби. И знаете что, по-моему, вам надо прийти.

— Э-э… — начал я.

— Да-да, приходите, — сказала Марион. — Похоже, вы были Бобби куда ближе, чем я сама. Приходите на похороны, вы же как бы член семьи.

Ее голос сочился сарказмом, я поежился.

Какого черта я попрусь на похороны Бобби?





* * *


Моя бабушка говорила когда-то, что, пока человеку не сравняется шестьдесят, он бывает максимум на пяти похоронах, а вот после шестидесяти им уже и счету нет. Мою бабушку хорошим человеком не назовешь. Поэтому, когда она умерла, я в церковь не пошел. И моя мама Марианна не пошла, и сестра тоже. Что нам было там делать? Радоваться, что старушенция умерла?

Я все-таки решил пойти на похороны Бобби, а до того мне уже довелось побывать на трех похоронах. На похоронах одного приятеля, моего зятя и сестры. Последние были самыми тяжкими. Кто-то слыхал, как сестра говорила, что, если она умрет, на панихиде все должны быть в светлом. И я надел свой лучший летний костюм с голубой рубашкой. На гробе стояла большая фотография сестры. Контраст между нами не мог быть разительнее. На фото волосы у нее были светлые, почти белые. Красивый загар. На коленях у нее сидела малютка Белла, такая же светленькая, как ее мама. А в первом ряду церковных скамей сидел я. Ее чернокожий единоутробный брат. Которого почти никто не знал, потому что мы с сестрой предпочитали встречаться наедине или не встречаться вовсе.

Летний день тогда выдался на редкость погожий, детский хор пел так, что, казалось, крыша вот-вот воспарит в горнюю высь. Зятя хоронили отдельно. В дождь. Моя мама плакала навзрыд, когда хоронила свою единственную дочь. Люси тоже. А я сидел, смотрел на белый гроб и пытался понять, как такой молодой человек мог в одночасье исчезнуть. До сих пор не могу понять. Или принять. Ужасно, что жизнь конечна.

— Ты с ума сошел? — сказала Люси, когда я вечером сообщил о своих планах. — Неужели непонятно, что как раз тебе не место на этих похоронах.

— Коль скоро полиция думает, что именно я его задавил, ты это имеешь в виду?

— Н-ну да.

— Люси, никто про эти нелепости не знает. Слава богу.

— А вдруг там будет полиция?