Межлуние

Убедить Каристоль в своем праве задача не из простых.

Аэрин еще была под впечатлением от посещения склепа, когда приехала на встречу с Махаши и ожидала очереди, сидя в приемной. Ее спутница поглядывала то на ее задумчивое лицо, то на другую посетительницу с маленькими детьми.

Иногда семьи распадались. Бывало, что мужья, узнавая о происхождении жены, бросали семью. Такие не боялись порчи или сглаза, а проклинать свободолюбивых мужчин никому не разрешалось. Запрет появился по понятным причинам, а тех, его игнорировал, ждало суровое наказание.

Чаще всего эти трагедии случались по вине легкомысленных девушек. Давы, не желающие или боящиеся рассказывать о своем проклятии до рождения дочек, всю оставшуюся жизнь выбирали семью, прощаясь со своими способностями, и воспитывали детей как обычные люди. Что им еще оставалось делать? Жить во лжи, днем изображая порядочную жену, а в тайне ото всех передавать дочери свои знания, или делать вид, что довольна своим выбором. Всегда существовала опасность, что их обман могли раскрыть. Сложно найти оправдание, когда муж застал тебя на кухне, с котлом кипящего варева или раскладывающей колоду Гимо, и поздно хвататься за голову, неожиданно вспомнив о снотворном, так и не добавленным в его ужин.

Некоторые из них, устав притворяться и прятаться, шли на осознанный риск и рассказывали правду, надеясь на милосердие. Были случаи, когда даву прощали, но встречались и такие, кто выгонял ее из дому. И тогда одинокие мамы обращались в Ковен за поддержкой и утешением. По возможности их собирали в один большой дом, но могли предложить переехать к соседнему роду или познакомить с одним из мужчин, чем-то обязанным Ковену. Они могли взять на себя роль мнимого мужа и защитника, снимая подозрения с дома, в котором жили одни женщины. Именно в такую семью попала Аэрин. Ее родители умерли от неизвестной болезни, когда она не вступила в совершеннолетие, и юную даву поселили с другими девочками Полтиша, взрослеющими без отцов. Если бы не бабушка, завещавшая ей свой загородный дом, и забравшая внучек в столицу, то кто знает, какой бы она стала? До печальных событий в Вилоне, Аэрин жила с Мелиссой в прекрасном особняке, утопающем в зелени. В целом, ей повезло больше, чем многим…

Воспоминания прервались всхлипываниями вышедшей с аудиенции давы, держащей за руку девочку. Чопорная помощница Махаши вызвала Аэрин, и проводила девушек в тесную и темную комнату, где с овального стола, заваленного письмами и раскрытыми книгами, словно бороды свисали развернутые свитки, а антикварная мебель чернела потрескавшимся лаком под слоем пыли. Здесь пахло сандалом и старыми книгами, а по стенам висели пугающие деревянные маски Южного Полумесяца.

Махаши поглаживала черную кошку, жмурящуюся от удовольствия на ее коленях, и подняла глаза на вошедших гостей. Таких спасали от жестоких рук суеверных крестьян и приводили к себе в дом. Кроме очевидной пользы от ловли мышей, портящих заготовленные травы, семена и ценную древесину, они являлись одним из неофициальных символов чувствительных к лунным фазам.

Темная кожа урожденной ведьмы Мхарба не позволяла точно определить возраст, скрывая мелкие морщины. Шею и запястья женщины оплетали многочисленные браслеты и ожерелья, среди которых выделялся кулон с раскрывшим крылья вороном, а на столе перед ней лежал посох из лунного эбена, излучающий призрачное сияние каждый раз, как Махаши проносила мимо него руку или касалась локтем. Без сомнения, это был один из самых могущественных Каф на Северном полумесяце.

— Благодарю вас, что уделили нам время… — Видья запнулась, но переборола нарастающее волнение. — Позвольте представить Аэрин из рода Вискум, подрода Полис, подрода Урбан.

— Я не помню такого рода, — произнесла архидава бесстрастным голосом без намека на доброжелательность и посмотрела на них. — Садитесь, Сестры.

Она раскрыла толстую родословную книгу с изображенными на обложке кроной древа и его корнями, вписанными в две окружности: одна над и другая под прямой чертой, изображающей поверхность земли, и неторопливо перелистала несколько страниц в поисках названного рода.

Девушки переглянулись и устроились на диване с потертой темно-синей бархатной обивкой и странным деревянным гребнем по верху спинки. Махаши выдержала паузу, разглядывая молодую даву.

— Хорошо, что ты здесь.

Ее выразительный голос с мистическими нотками вызывал смешанные чувства. Он вытеснял страх и возвращал надежду, но в тоже время настораживал смущенного слушателя. Архидава не стала утешать Аэрин и высказывать соболезнования. Она заботилась лишь о Каристоле.

— Ты не подозреваешь, кто виновен в гибели твоего рода?

Аэрин отрицательно качнула головой.

— Мы пришли к выводу, что это была дава из вилонского Ковена.

«Сестра? Почему она так поступила?» — Думала шокированная Аэрин.

У нее пересохло в горле, и она сжала кулаки, сдерживая подступившие слезы. Видья с тревогой посмотрела на спутницу и положила свою ладонь на ее руки, выражая сочувствие.

Махаши опустила кошку на пол и подобрала упавшее письмо.

— Клирики возвели собор и создали инквизицию, сделали монарха своей марионеткой, чтобы уничтожить или изгнать нас, единственных, кто способен защитить Эспаон. Мы не успели вмешаться, и началась гражданская война, ослабившая твою Родину.

Она поджала губы, с трудом сдерживая гнев.

— Кто-то продал агентам тайны Ковена. Выдал всех, кто в нем состоял. Это чудовищное предательство! Кем бы ни был этот тщедушный человек, он не знал, кто стоит за собором, и слишком поздно понял свою ошибку. Каристоль подозревает в этом преступлении род Бетула. Они не случайно выбирают для Каф презренное дерево, гниющее стоя.

Аэрин вспомнила, как встречалась с сестрами Бетула перед поездкой в Полтишь. Они пытались ее удержать, очевидно, выдумав несуществующий конверт, забытый дома! Теперь понятно, зачем! Она обнималась с улыбающимися Сестрами, желающими ей смерти! И сама отдала им Мелиссу! Это имя обожгло ее изнутри. Она как будто вернулась в тот день и увидела, как Валерия уводила сестренку, держа ее за руку.

Это гораздо больше чем предательство. Аэрин не могла найти подходящего слова, чтобы описать этот поступок.

Девушка закрыла глаза, а Видья обняла ее худые плечи, вздрогнувшие от беззвучного плача.

Впрочем, когда первая эмоциональная волна отступила, Аэрин задумалась над тем, откуда об этом могла узнать архидава? Не выбрал ли Каристоль первый попавшийся род, чтобы обвинить умерших Сестер в предательстве и, тем самым, показать свою мнимую осведомленность?

— Твое появление требует пересмотра нашей стратегии. Учитывая ситуацию, и протекцию рода Фагус, предлагающего тебе временное убежище, мы рассмотрим твое обращение более подробно, чем обычно.

— Благодарю вас, — ответила Аэрин, проглотив горький комок в горле.

— Это не все. Эспаон слишком важен для нас. Мы не можем его потерять из-за собора. Если Круг Каристоля согласится с моими доводами, то твоему возвращению ничего не помешает.

Это был подлый удар. Аэрин вздрогнула и обернулась к Видье, как будто спрашивая у нее: «Я не ослышалась?»

— Вы не позволите мне остаться?

— Мы желаем восстановить Ковен. Никто не будет переселять старый род или обрекать на изгнание одну из ветвей, но в наших силах основать новый. В скором времени приговоренные к изгнанию давы получат возможность искупить свою вину. К ним присоединяться брошенные мужьями, согласившиеся на переезд. Мы долго не могли подобрать подходящую кандидатуру на роль Наставницы, и вот, так сложилось, что ты оказалась здесь. Каристольский Ковен имеет право поручить тебе миссию зарождения рода Ларикс в Сан-Бургосе.

«Вот и все», — Пришло на ум Аэрин. — «От меня избавятся под благородным предлогом».

— Изгнанницы лишены Каф?

— Конечно. Им запрещено вызывать Карн или Монни.

К отлучению от рода и изгнанию приводили отравление или губительное проклятие. Этого не достаточно для смертельного приговора, но влечет обязательное наказание. За этими давами нужно постоянно следить, не говоря уже о варке и передаче им любовного зелья для потенциальных женихов. А родившихся девочек придется обучать премудростям гадания, как единственного навыка, в совершенстве развитого у потенциальной Наставницы. Самое неприятное, что придется враждовать с родственницами рода Бетула, получившим покровительство Купола. И это не фигура речи. Давы из Бетула, достигшие совершеннолетия в момент предательства, должны исчезнуть. Гниль вырезают до чистой древесины, а молодые побеги, еще способные прижиться на новом месте, переносят на ствол другого рода. Например — Ларикс. Каристоль мог прислать даву, специализирующуюся на проклятиях, или поручить это дело самой Махаши, искусной в таких делах.


Пройдут годы, прежде чем новое поколение начнет борьбу за освобождение Родины, поскольку иного пути не было. Если она пройдет через все это, то станет более жестокой, чем Махаши, превратившись в сухое скорченное дерево.

— Я не смогу быть надзирателем, — ответила она с мертвенно-бледным лицом.

— Понимаю тебя. Когда-то и я попала в Каристоль, как изгнанница Мхарба. Сейчас тяжелые времена и пришедшая к нам Сестра останется без работы.

«Талантливую даву, склонную к состраданию, не отправят на другой полумесяц», — догадалась Аэрин.

— Я отправлюсь в Ланжи к роду Таксодиум.

— Из-за политического кризиса в Илинии, наши постоянные клиенты перестали скупать зелья как раньше, но если ты обязуешься ожидать у Ханны нашего решения, я разрешу тебе там остановиться.

— Мне нужно время.

Махаши нахмурилась, ощутив сопротивление девушки.

— У тебя два дня. К вечеру шестнадцатого септимия ты должна быть в Ланжи. Там тебя будет ждать судно, идущее в Сан Бургос.

Если раньше у Аэрин были сомнения, то теперь они окончательно рассеялись словно дым, оставив ей обуглившуюся от отчаяния недостижимую мечту. Говорить больше не о чем. Рассерженная девушка затаила не только обиду, но и закрепилась в мысли не выполнять накладываемые на нее обязательства. Надо было лишь найти болевую точку Каристоля, чтобы ударить по ней в ответ.

Дава встала, обозначив конец беседы. Именно она должна завершить разговор, а не Махаши. Никто не посмеет навязывать ей свою волю.

Прием закончился и, вызвав к себе помощницу, архидава попросила ее никого не впускать до ее распоряжения. Затем, пройдясь по комнате, она наклонилась над диваном и провела рукой по гребню. Два длинных черных волоса повисли между ее пальцами, и Махаши отнесла их к столу. Опустив в пустой конверт, лежащий наготове, она подписала его именем Аэрин из рода Урбан, и немедленно запечатала.

Существовала давняя традиция, обязательная для Ковенов вне пределов Каристоля, по сдаче волос первой стрижки девочки. Они запечатывались в керамическом сосуде и хранились у Наставницы. Со вступлением во взрослую жизнь, волосы брались повторно и отправлялись в архив Круга. Никто не имел права изымать их оттуда до суда над давой, где решалась ее судьба, и где они хранились под надежной охраной. Любое преступление, как и попытка избежать правосудия, неизбежно карались. Уйти от наказания еще никому не удавалось. Как не прискорбно, некоторые находили лазейки в любом правиле или законе.

Когда сургуч затвердел, Махаши отперла неприметную дверь в соседнюю комнату, оказавшуюся круглой, — с винтовой лестницей по центру, ведущей в башню. Там не было окон, и только скудный пучок света, просачивающийся сверху, давал представление об этом месте. Однако, у архидавы был другой источник. Водя перед собой сияющим посохом, Махаши осматривала полки, разделенные на бесчисленное количество секций, занимавших стены от пола до потолочных балок. То был огромный секретер, содержащий в себе сотни ячеек, и, найдя ту, что была подписана «Урбан», архидава всунула в нее конверт. В пыльной темноте раздался злобный шепот:

— Только попробуй пойти против моей воли.

Приподняв посох, она осмотрела почти полностью заполненную картотеку и вернулась в комнату приема посетителей. Дверь захлопнулась и конверты, подобные тому, что был подписан именем Аэрин, мгновенно затерялись среди теней.





* * *


Загнанный до полусмерти конь принялся спотыкаться, и всаднику пришлось сменить аллюр на легкую рысь. Тело наездника ломило от долгой и тряской езды, прося о пощаде и отдыхе, но он железной волей заставлял себя сидеть в седле. Он не чувствовал голод и жажду, сомнения или тревоги. Его путь был ясен и понятен как никогда, а руки все также крепко сжимали поводья. За его плечами оставались шесть подстав, где он менял коня чтобы, глотнув воды, вскочить в седло и неудержимым вихрем мчаться вперед. Сколько он был верхом? Двое суток, или быть может трое? Все смешалось перед ним: дорога, деревья, поля, день и ночь. Это не имело значения перед конечной целью — Вилоном. Ничто и никто не имел значения. Только путь и цель не давали ему покоя.

Опередив самых быстрых гонцов, Торе одним рывком пересек Эспаон с запада на восток, и все чаще перед ним, вызванные длительным бодрствованием, начинали являться иллюзии объятых неудержимым пламенем копыт и глаз коня, потеющего под ним. Сутана развевалась черными крыльями, а пальцы белели оголенными костями. Стоило сморгнуть и наваждение пропадало, но лишь на время, и неумолимо возвращалось к нему навязчивым проклятием.

Ни служебный долг, ни непреложное офицерское слово, ни нерушимая клятва на крови, ни бешеная злоба, ни святая обязанность послушания не могли бы заставить человека двигаться к результату с таким устремлением. Самый отъявленный фанатик клира отступился бы от подобного замысла, назвав его невозможным. И Торе смеялся над этим сравнением. Быть может, он сошел с ума, если это вызывало радость? Как и все, что не касалось движения вперед, это не имело для него значения. Нет. Лицо Кармелы было Святым Ликом, которому он поклонялся и, поднимая взгляд к лунам, он видел не их, а ее, отстраненно смотрящую с небес на его жалкие усилия сократить расстояние между ними. Добраться до нее, увидеть невредимой и избежавшей опасности. Ни одна сила не сравнится с его желанием ворваться в свой дом и убедиться во здравии жены, ибо это была его страсть, красной нитью проходящая через его жизнь с первого дня их знакомства.

Издав пугающий крик, он вновь погнал коня. Мимо него промелькнул указательный столб с названием столицы, лишь подкрепив закаленную уверенностью выносливость. Последняя лига до городских ворот была самая тяжелая, растянувшись на две или, возможно, три любых, пройденных ранее. Каждый дом, дерево или изгородь были знакомы. Казалось, спроси их, и они ответят тебе, что происходило в твое отсутствие.

Дорога выпрямилась, и вдали показались врата Святого Вальтаола. Их очертания черным силуэтом выделялись на фоне рассветного неба, маня к себе Торе. Они были для него тем кубком победителя или короной завоевателя, что он заслужил по праву. Еще несколько минут, и он влетел под них, едва не сбив караульного. В это момент, борясь с раздражением от задержки, он был готов наброситься с кулаками на жалких смертных или затоптать их конем, дабы не встали у него на пути. Рывком содрав парик, Торе потребовал пропустить его без долгих расспросов и, подчинившись его внутренней мощи, исходящей от него и заражающей окружающих, стража позволила архиагенту въехать в город.

Пролетая улицы и переулки, въезжая в арки и пересекая площади, срезая путь по заросшим травой клумбам, он не успокоился, пока не увидел дом, возникнувший за очередным поворотом. Привычный фасад его дома перечеркнули два полотна с символами Ликов: Строгости и Смирения. Какая лживая попытка прикрыть порочное прошлое! Искреннее лицемерие и роскошный аскетизм!

Оставив коня у входа, он ворвался внутрь и пробежал холл к лестнице, не сразу услышав свое имя. Остановившись, Торе всмотрелся в темноту и опознал Дона Родригеса, восседавшего в кресле и опирающегося правой рукой на шпагу в ножнах, игравшую роль своеобразной трости.

— Сеньор, мое почтение, я спешу.

— С ней все в порядке, — успокоил его собеседник.

Торе застыл на месте, разрываясь между тем, что он считал единственно важным и тем, чем нельзя пренебречь во имя завтрашнего дня.

— Мое почтение.

— Взаимно. Ты так быстро добрался, что только почтовый голубь сумел тебя обогнать. Как видишь, мои расчеты оказались верны, и я встретил тебя вовремя.

— Мои извинения, сеньор, если причинил неудобства… Как она?

Дон Родригес понимающе улыбнулся.

— С ней все в порядке, — повторил он, — Прежде чем подняться к ней, расскажи мне, чем закончился твой илинийский вояж?

Торе с нетерпением выдохнул, и удержал свой порыв взбежать на лестницу.

— Она ускользнула от меня.

— Разве такое возможно? Скрыться от опытного агента? Если бы я не был так уверен в твоей преданности, то счел бы это обманом.