Между Огней

Трой схватил ее ладонь, влажную, с налипшим песком и теперь вспомнил, как эти же песчинки царапали его руки.

Он тащил сестру к выходу из подземного зала, с безмолвным ужасом осознавая, что Гвен права. Она всегда была прозорливее его, предугадывала любую беду за шаг. Но бросить ее здесь он и не помышлял. Мгновение слабости, случившееся с ним, закончилось, но и его хватило, чтобы Гвен приняла решение. Она изогнулась дугой и вцепилась зубами Трою в руку.

– Уходи! – рыдая, закричала она, когда они были уже у выхода.

Камни потолка обваливались один за другим, поднимая облака пепла и гари. Дышать становилось невозможно. Кашляя, Трой присел рядом с Гвен, укрывая ее собственным телом. На мгновение они прижались друг к другу, сплетаясь пальцами, прикасаясь щекой к щеке. Так же, как пробыли в материнском чреве долгие месяцы, прежде чем появиться на свет, не разжимая сомкнутых ладоней.

– Я не брошу тебя, – прошептал Крылатый, обнимая сестру еще крепче.

Но Трой, неотрывно наблюдавший за ними, задыхаясь от немого крика, знал, что случится дальше.

Гвен мягко поцеловала его в висок – одно бесконечно долгое прикосновение родных губ, что осталось гореть клеймом на коже, – а потом, последним усилием воли заставив подчиниться изнемогающее от чужой воли тело, она толкнула брата к выходу, сама оставаясь внутри рушащегося зала.

Последний, самый большой камень рухнул, когда Трой уже упал с другой стороны от входа, ломая ребра об острые углы, за мгновение до того, как он потерял сознание. Они с сестрой дотянулись друг до друга ладонями, пальцы их сплелись, и весь этот миг Гвен смотрела на брата, не отрывая глаз, пока немыслимая тяжесть не придавила ее, сминая собою, как ребенок ломает в горсти тонкую крысиную косточку.

Больше Трой ничего не увидел. Тьма заслонила ему глаза. На виске обжигающе горел последний поцелуй сестры. Теперь же он отчетливо помнил все – и слова, и жесты, и взгляды, а главное – то бесконечное мгновение, в которое его охватил страх, а Гвен успела все решить. Она всегда решала за обоих.

Он остался сидеть в темноте, склоняясь головой все ниже к коленям, что еще помнили тяжесть сестриного тела, и не видел, как добралась к нему Алиса, не чувствовал и не слышал, как она трясет его за плечи, крича и плача.

Когда Крылатая это поняла, вглядываясь в пустые, отрешенные глаза Троя, то осторожно отпустила его, и он улегся на мерцающую глубокой синевой корку, будто состоящую из цельного куска льда. Алиса оглянулась в надежде на помощь, но просить ее было не у кого.

Вестники остались там же, где рухнули их обессиленные тела. Они сгорбились, всматриваясь в зеркальную гладь, их лица исказили мучительные гримасы. Юли беззвучно плакала, смотря на лед. Сжатые губы Лина превратились в тонкую линию, он силился отвернуться, но продолжал разглядывать что-то, видимое только ему.

Сильвия лежала без чувств, прикрывая мягкими ладонями глаза. Она мертвенно побледнела, вмиг осунулась, и теперь у нее был такой безжизненный вид, что Алиса подавилась всхлипом. Чуть в стороне от них сидел Освальд. Он вытянул ноги, всматриваясь в лед под собой. Его лицо оставалось бесстрастным, словно он заранее знал, что увидит там, и был к этому готов.

И даже Сэм поддался чужой воле, ему хватило сил отползти в сторону спасительного песка и подняться, но лед оголился под ним, и Крылатый рухнул, разбив нос о твердую гладь. Небольшая лужица крови алела на зеркальной корке.

Алиса зажмурилась, сердце отбивало бешеный ритм. Алан внутри нее молчал. Не было больше тонкой нити, что привела их сюда. Не было больше Рощи. Будто бы не она звала Крылатую весь этот горький день, лишивший Вестников сил. Будто бы не ее воля притянула их к новой, страшной беде. А если не ее, то чья? Вопрос остался без ответа, ведь некому было отвечать.

И только Чарли, бесстрашно вглядывавшийся в самую глубину зеркала под мутной коркой, увидел, как медленно подползает к лужице крови темная фигура. Как обретает она тонкие лапки, суставчатые, изломанные и сухие, как колыхается из стороны в сторону раздутое брюхо, как обтягивает тонкая синеватая кожа череп, сохранивший в себе отголоски человеческих черт, как алчно облизывает оголившиеся зубы ядовито-красный язык. И как пронзительно смотрят сквозь зеркало безжизненные, полные голода синие глаза.





Глава 12




Генрих стоял на краю отвесного склона самой высокой горы и напряженно вглядывался в линию горизонта. Далеко внизу пустыня привычно тлела под раскаленными лучами безжалостного солнца. Ветер там перекидывал в своих ладонях песок, меняя очертания пылевых заносов, а запах его, горький и затхлый, был совсем не похож на аромат обжигающего холодом ветра наверху.

Генриху казалось, что он чувствует эти ледяные дуновения на своем лице, и он кутался в плащ, словно на самом деле мог замерзнуть. Но мысли его были далеко. Где-то там, куда улетела их недавняя гостья, разливалась темная, мертвая сила. Он видел это отчетливо, хотя и был куда более слеп, чем незрячая в своем серебре Хаска.

– Что там? – голос Эалин вывел его из задумчивости, отвлекая от тревожных мыслей. – Ты замер на полуслове и застыл, будто изваяние, друг мой.

Она мягко опустилась рядом, принимая свой человеческий облик, но мелкие камешки под ее ногами даже не скрипнули.

– Что-то происходит в пустыне, – ответил Генрих, не отрывая взгляда от горизонта.

– Там всегда что-то происходит. – Эалин растянула мягкие губы в улыбке, убирая под капюшон упавшую на лоб прядь. – Она мертва только на наш взгляд. А живущие там… внизу. Для них это и есть сама жизнь.

– Я не о том, – мужчина дернул плечом под широкой складкой серебряной ткани. – Присмотрись, разве ты не видишь?

Эалин на мгновение задержала на лице друга внимательный взгляд и шагнула к уступу, закрывая глаза. Но почти сразу вновь открыла их, в изумлении оборачиваясь.

– Паук, – сказала она и взвилась к небесам Серым Вихрем.





***


Пронзительные злые глаза смотрели на Чарли через мутную голубизну зеркала. Суставчатые лапы уже подобрались к лужице крови, замерли под ней с внутренней стороны, наполняясь молодой, свежей силой.

Чарли не мог пошевелиться. Ужас сковывал его маленькое тело, пробежав по хребту, подняв шерсть на загривке колючей щеткой. В подземном городке, где обитал он со своими сородичами так бесконечно давно до встречи с Алисой, лис слышал страшные сказки о пауке, который живет в плену своего расплавленного песчаного замка, и мутное, дурное ледяное зеркало ограждает от него мир.

И вот сейчас на глазах у Чарли длинные лапы этого мерзкого чудища тянули за собою рыхлое тельце, увенчанное ссохшейся стариковской головой. Тонкие губы паука впились в льдистую корку, и он принялся втягивать через нее разлившуюся кровь Сэма. Крылатый глухо застонал, не поднимая разбитого лица. Лужица не иссякала, сломанный от удара нос не мог так кровоточить, но существо под коркой жадно тянуло из Сэма саму жизнь, полными глотками.

Чарли замер, с ужасом наблюдая, как двигается острый кадык на сухой шее, нелепо тянущейся из нечеловеческого тела. Паук не заметил зверька, занятый своей добычей. Если стоять сейчас не двигаясь, почти не дыша, кто знает, может, чудище утолит голод, иссушив Крылатого полностью, и уползет обратно, в голубоватую муть своего узилища?


Лис осторожно покосился, не двигая лобастой головой. На помощь можно было не рассчитывать: Вестники лежали кругом, обессиленные, оглушенные увиденным в чумном зеркале. Одна Алиса могла еще сидеть, плотно зажмурив глаза. Она что-то лихорадочно шептала – губы ее быстро двигались – и покачивалась из стороны в сторону.

«Как только паук выпьет одного человеческого детеныша, он сразу заметит ее… мою девочку. Тварь не утолит свой голод одним Крылатым. А она не сумеет себя защитить», – вдруг ясно понял Чарли.

Самого его мутная гладь не страшила. В ней ему виделись только отблески прошлой жизни: пара съеденных тайком тараканьих крылышек да тот несмышленый кутенок, которого он чуть не задавил, когда остальные обитатели лисьего города в панике убегали прочь.

Но что увидится ему, посиди он еще немного, оставаясь чуть заметным оранжевым пятнышком, скрытым от глаз чудовища другими источниками силы, яркими, полными алой жизни? Уж не выпитую ли, опавшую Алису разглядит он в мутных глубинах зеркала?

Чарли медленно отвел взгляд от покачивающейся фигуры, коротко вздохнул, набираясь решимости, и что есть мочи прыгнул. Падая, он столкнулся грудью с плотной коркой льда. В этот миг ему вспомнилось, как ринулась на лед сказочная красногрудка, и лису отчаянно захотелось, чтобы гладь покрылась тонкой цепочкой трещин, чтобы его собственных сил хватило на это чудо.

Зверек сильно ударился об лед, от боли его сознание помутилось. Он поднялся на дрожащих лапах, помотал головой и увидел перед собой зеркало, цельное, ровное. Лис хотел было прыгнуть еще раз, но паук уже заметил его и прервал свое пиршество. Он впился в Чарли своим обжигающим синим взглядом и пополз к нему через толщу зеркала, злобно растягивая губы в кровавом оскале.

Лис коротко взвизгнул, подаваясь вперед, но и второй его бросок лишь откинул хрупкое тельце назад. Чудище было все ближе, оно медленно подтягивало округлое, наполнившееся чужой кровью брюхо, и это лишало лиса последних сил. Еще мгновение, и паук окажется напротив, под его лапами, и разделяющая два мира корка перестанет защищать живое от истлевшего. Еще мгновение, и чудовище иссушит лисье тельце, мимоходом, по пути к источнику большему, настоящему роднику силы Рощи.

«Неназванный! – тонко взвыл Чарли. – Спаси нас! Мы шли к тебе! Почему ты бросил нас на половине пути?»

Но ответом лису было лишь сверкание палящих лучей равнодушного солнца.

Когда пауку оставалось сделать последний неспешный шаг, Чарли решил подпрыгнуть еще раз. Понимая уже, что это лишь отсрочит его неминуемую гибель, он подобрался, напряг оставшиеся силы и пружинисто взлетел, чтобы затем всем своим небольшим весом обрушиться на лед. Чарли показалось, что он услышал, как разливается злобный смех паука. Лис попытался встать, но острая боль пронзила переднюю лапку. Ту, что он так неудачно вывихнул, ту, что так нежно вправляла Алиса, делая первый шаг к их родству.

Чарли глухо застонал, пробуя двинуться, но тут позади него раздался пронзительный девичий крик, а следом что-то тяжелое с гулким стуком рухнуло совсем рядом. Ледяная корка хрустнула, покрываясь тонкими линиями трещин, что тут же начали шириться и разбегаться во все стороны.

Паук в страхе отшатнулся, попятился назад, отталкиваясь лапами с длинными, когтистыми пальцами, и почти скрылся в мутной пелене, опасливо посматривая наверх. Лед стал горбиться и ломаться, куски его поднимались торчком, Чарли осторожно приподнял голову, оглядываясь по сторонам. Цепочки трещин под его лапами быстро заполнялись чьей-то горячей кровью. На острых осколках льда, поднимающихся все выше, безвольно повисло мужское тело с опавшими по бокам смоляными крыльями, и кровь из рассеченной груди текла по ним нескончаемым ручейком.





***


– Мы должны вмешаться! – бушевала Эалин, принимая облик разъяренной женщины и тут же рассыпаясь на тысячи серебряных всполохов.

– Их судьба не в нашей воле, – упрямо повторял Корбун.

Он завис над камнями плато, и ветер трепал его длинную бороду. Рядом смутной тенью мелькала Хаска. Девочка поддерживала старика за локоть каждый раз, когда он начинал клониться в сторону под порывами ветра, который сам же и производил.

– Тогда почему ты позволил привести сюда девочку-Лекаря?

Вопрос Эалин заставил Корбуна недовольно поморщиться.

– Я поверил, что живущие способны нести тяжкий груз, который даже нам оказался не по плечу. Но я ошибся. Девочка испугалась и сбежала. Отчего же нам спасать этих трусов?

– Мы уже ступили на их дорогу. Теперь судьба Вестников связана с нашей… – задумчиво проговорил Генрих, отдергивая полы плаща, что назойливо трепал ветер.

В ответ Корбун обдал его порывом холодного ветра с колючими песчинками и камушками.

– Мы не станем помогать им.

– Но послушай, дело даже не в Вестниках, – осторожно начала Эалин. – Я чувствую его присутствие!

– Старый Правитель издох много лет назад, девочка. – Корбун рассерженно нахмурил седые брови. – Я не знаю, что видишь ты, но его присутствие я бы почуял первым.

– Он где-то там… Еще не полон силы, но близок к тому…

– Глупости! Горячечный бред! Это девчонка так повлияла на вас, рядом с ней легко вспомнить, что значит быть живым. Но мы не живые! В нас только память… да зола. – Старик взмахнул серебряным рукавом, из него густой рекой посыпался песок, перемешанный с гарью.

– В нас память, Корбун, ты прав, – раздался за его спиной глубокий, чарующий голос Нинель. – И я помню, как дрожал воздух, как разряды били в небо, когда Правитель шел по земле. Как трепетали листья Рощи, от первого его шага… Как вскипала кровь, когда он гневался. Я помню это.

Она опустила голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, втянула воздух, пробуя его на вкус, замерла на мгновение, а когда перевела взгляд на остальных, то в глазах ее плескалось серебряное пламя.

– Он здесь, – наконец сказала Нинель. – Он поднялся из толщи песка и гнева, что держала его в плену, он готов вырваться. И он голоден… Паук – вот кем стал он, Корбун, поверь мне. Уж я-то знаю.

Тишина повисла над плато, и лишь ветер шумел вокруг, играя полами тяжелых плащей, под которыми была пустота.

– Даже если все так, – проговорил старик, – мы не справимся с ним. В нас нет нужной силы.

– Среди Вестников есть Жрица, – заметил Генрих, напряженно всматривавшийся в набухающий тучами горизонт. – Она может воззвать к силе Рощи…

– Тем более нам незачем там появляться.

– Роща молода, память предков еще дремлет в ней, Божество юно. Даже вместе со своей Жрицей оно не совладает с Правителем, ты понимаешь это лучше прочих, – мягко проговорила Эалин, подаваясь вперед. – Кто знает, если мы появимся… чтобы помочь… Может быть, Роща помилует нас?

Окончание фразы заглушил визгливый хохот. Поднимая полами плаща пыльное облако, Матильда ступила на камни, воя и подпрыгивая.