Мерцание во тьме

Томас закрывает папку:

– Откуда вы знаете?

– Проверила, – говорю я. – Нужно было убедиться, прежде чем идти к вам.

– Хорошо. И отчего вы решили, что это важно?

– Потому что у Лэйси тоже было украшение. Помните?

– Верно, – говорит он. – Вы упоминали про браслет.

– Браслет из бусин с металлическим крестиком. Я видела его у нее на запястье у себя в кабинете. Она прикрывала им шрам. Но когда этим утром я смотрела на ее тело… браслета не было.

В комнате повисает неловкая тишина. Детектив Томас продолжает меня разглядывать, и я не уверена – он сейчас размышляет над сказанным мной или же беспокоится, все ли со мной в порядке. Я начинаю говорить быстрее.

– Думаю, убийца забирает украшения жертв на память. И делает это потому, что так делал мой отец. Ричард Дэвис, если знаете такого. В Бро-Бридже.

Я наблюдаю за его реакцией по мере того, как складывается головоломка. Реакция всегда одинаковая – всякий раз, когда кто-нибудь осознает, кто я такая: сначала все лицо заметно расслабляется, но потом челюсть твердеет, словно человеку приходится сдерживать себя, чтобы немедленно на меня не кинуться. Наши фамилии, наши черты лица. Мне с детства говорили, что нос у меня отцовский, крупный, чуть крючковатый – и я из всех своих черт именно эту больше всего не переношу: не из заботы о внешности, а оттого, что каждый взгляд в зеркало мне напоминает, чья у меня ДНК.

– Вы – Хлоя Дэвис, – произносит Томас. – Дочь Дика Дэвиса.

– К несчастью, да.

– Знаете, а я ведь про вас в газете читал. – Он показывает на меня пальцем, чуть шевеля им по мере того, как вспоминает. – Только… как-то не сообразил.

– Да, была статья несколько лет назад. Рада, что она успела позабыться.

– И вы полагаете, что нынешние убийства как-то связаны с преступлениями вашего отца?

Томас все еще смотрит на меня с сомнением, будто я – витающий в воздухе призрак; не может поверить, что я настоящая.

– Сперва я так не думала, – говорю я. – Но в следующем месяце двадцатилетняя годовщина, а я недавно обнаружила, что отец одной из тогдашних жертв живет здесь, в Батон-Руже. Берт Родс. И он… склонен к насилию. У него были неприятности с полицией. Он пытался задушить собственную жену…

– По-вашему, он – подражатель? – перебивает меня детектив. – По-вашему, отец жертвы мог сделаться подражателем?

– У него неприятности с полицией, – повторяю я. – И еще… моя семья. Он ненавидит мою семью. Ну, то есть это-то понять можно, но он пришел ко мне домой сегодня утром, был в бешенстве, я страшно перепугалась…

– Он явился к вам без предупреждения? – Томас садится прямее, тянется за карандашом. – Он вам угрожал?

– Ну, не то чтобы совсем без предупреждения… Он занимается установкой охранных систем; мой жених позвонил в фирму и заказал такую систему…

– То есть вы его сами пригласили? – Томас вновь откидывается на спинку кресла и откладывает карандаш.

– Может, хватит меня перебивать?

Прозвучало громче, чем мне хотелось бы; детектив Томас ошарашенно смотрит на меня, во взгляде – смесь изумления и неловкости. В кабинете повисает неуютное молчание. Я прикусываю губу. Не переношу подобные взгляды. Я видела такой у Купера. Видела у полицейских и детективов, прямо здесь, в этом самом здании. Взгляд, в котором читаются первые намеки на беспокойство – не за мою безопасность, но за мой рассудок. Взгляд, после которого я чувствую, что моим словам не верят, чувствую, что начинаю рассыпаться на части, все быстрей и быстрей, сваливаюсь в неуправляемый штопор, после которого от меня вскоре ничего не останется.

– Прошу меня простить, – выдавливаю я, заставляя себя успокоиться. – Прошу прощения, просто мне показалось, что вы меня толком не слушаете. Сегодня утром вы попросили меня взглянуть на тело Лэйси и сообщить вам, если я вспомню что-нибудь важное. Я вам сейчас и рассказываю то, что мне представляется важным.

– Ладно, – говорит детектив, вскидывая руки. – Ладно, вы правы. Я тоже прошу прощения. Продолжайте.

– Спасибо. – Чувствую, как мускулы моих плеч немного расслабились. – Давайте еще раз. Берт Родс – один из немногих, если не вообще единственный, кому известны такие подробности. Он живет там, где сейчас происходят убийства, и у него имеется мотив, чтобы совершать их именно таким образом, как и мой отец двадцать лет назад. На такие совпадения невозможно закрывать глаза.

– А в чем именно, по-вашему, заключается этот мотив? Девочки ему знакомы?

– Нет… ну, то есть не знаю. Не думаю. Но разве это не ваша обязанность – выяснить?

Детектив Томас чуть приподнимает бровь.

– Прошу прощения, – снова говорю я. – Просто… сами смотрите. Мотивы могут быть самые разные, верно? Может быть, месть – он нападает на девочек, которых я знаю, чтобы мне досадить или чтобы я почувствовала такую же боль, что и он, когда погибла его дочь. Око за око. Или – горе, потребность в контроле, те же самые дерьмовые причины, из-за которых жертвы насилия сами делаются насильниками. Может, он пытается что-то доказать. Или, детектив, он и сам извращенец. Двадцать лет назад он ведь тоже был не лучшим из родителей. Я еще маленькая была, но что-то такое чувствовала. Будто с ним что-то не то.

– Хорошо, но ваше тогдашнее чувство – это еще не мотив.

– Ладно, а как насчет вот такого? – выпаливаю я. – Сегодня утром он признался мне, что после смерти Лины постоянно думал над тем, каково это будет кого-нибудь убить. Нормальный человек такое скажет? Нормальный человек станет думать об убийстве после того, как убили его собственную дочь? Разве не наоборот? У него эмпатия не в ту сторону направлена.

Детектив Томас замолкает на минуту, потом вздыхает снова – теперь в его вздохе звучит капитуляция.

– Хорошо, – говорит он. – Хорошо, мы его проверим. Я согласен – такие совпадения заслуживают внимания.

– Спасибо.

Я уже собираюсь встать, но детектив Томас снова смотрит на меня, и на его губах читается вопрос.


– Доктор Дэвис, одно уточнение. Вы сказали, что этот человек…

Томас смотрит на листок перед собой, но он чистый. К горлу у меня подкатывает желчью раздражение.

– Берт Родс. Запишите, будьте любезны.

– Верно, Берт Родс. – Томас царапает имя в уголке листка, дважды обводит кружочком. – Вы сказали, возможно, он нападает на девочек, которые вам знакомы…

– Да, не исключено. Он признался, что в курсе, где у меня офис; может, потому Лэйси и похитил. Может, он за ним наблюдал и увидел, как Лэйси оттуда вышла. Может, он и тело в переулке оставил, поскольку надеялся, что я его там найду, замечу отсутствующий браслет, сделаю выводы. И буду вынуждена признать, что девочки до сих пор умирают из-за…

Я останавливаюсь, сглатываю комок. И заставляю себя произнести:

– Из-за моего отца.

– Хорошо, – говорит он, ведя карандашом вдоль края листа. – Хорошо, такая возможность существует. Но в чем в таком случае связь между вами и Обри Гравино? Откуда вы ее-то знаете?

Я смотрю на него и чувствую, что краснею. Вопрос совершенно законный, отчего-то я не удосужилась самой себе его задать. Я была на кладбище непосредственно перед тем, как обнаружили тело Обри, и это могло быть совпадением, пока исчезновение Лэйси сразу за порогом моего офиса не вывело все на совершенно новый уровень. Однако что касается реальной связи между Обри и мной… тут мне в голову ничего не приходит. Я вспоминаю, как впервые увидела ее лицо в новостях, как оно показалось мне смутно знакомым, будто я где-то его уже видела, возможно, во сне. И просто списала все на еженедельно проходящий через мой кабинет поток девочек-подростков, которые все выглядят одинаково.

Вот только в этом ли одном дело?

– С Обри я не знакома, – вынуждена я признать. – Никакая связь мне в голову не приходит. Но я еще подумаю.

– Хорошо. – Томас кивает, не отводя от меня пристального взгляда. – Хорошо, доктор Дэвис, и спасибо, что пришли. Мы обязательно исследуем то, о чем вы рассказали, и непременно сообщим вам, если что-то удастся выяснить.

Резко поднявшись со стула, я направляюсь к выходу. Теперь кабинет пробуждает во мне клаустрофобию – закрытая дверь, закрытые окна, наваленные повсюду бумаги… Мои ладони вспотели, сердце громко колотится в груди. Я поспешно подхожу к двери и берусь за ручку, чувствуя, что внимательный взгляд детектива Томаса не прекращает сверлить мне спину. Ясно, что моему рассказу он не слишком доверяет; учитывая весь драматизм сказанного, оно и неудивительно. Однако, явившись сюда со своей теорией, я рассчитывала по крайней мере направить на Берта Родса луч прожектора, чтобы полиция внимательно за ним присматривала, а ему сделалось трудней прятаться во мраке.

Вместо этого я чувствую, что луч теперь направлен прямо на меня.





Глава 26




К тому времени как я возвращаюсь домой, уже вечереет. Когда я вхожу внутрь, установленная сегодня сигнализация дважды пищит, отчего паника пронзает меня, точно током. Закрыв за собой дверь, я немедленно опять включаю сигнализацию, установив уровень звука на максимум. Потом обвожу взглядом свой дом, тихий и неподвижный. Как я ни стараюсь, во всем чувствуется присутствие Берта Родса. Звук его голоса эхом отдается в пустом коридоре, темные глазки взирают на меня из-за каждого угла. Я даже чувствую мускусный аромат пота с нотками алкоголя, который утром тянулся за ним, пока он бродил по моему дому – трогал стены, обследовал окна, вновь впрыскивая себя в мою жизнь.

Войдя в кухню, я присаживаюсь у стойки, кладу на нее сумочку и достаю оттуда пузырек «Ксанакса», который забрала из машины. Кручу его в руках, чуть встряхивая, прислушиваюсь к шороху перекатывающихся внутри таблеток. О «Ксанаксе» я мечтала с той самой секунды, как утром вышла из морга; с тех пор пролетело-то лишь несколько часов – я тогда сидела в машине, перед глазами стояло синее тело Лэйси, пальцы, в которых я держала таблетку, тряслись, – но с учетом случившегося после, кажется, целая жизнь прошла. Открутив крышку, вытряхиваю таблетку, тут же закидываю ее в рот и насухо проглатываю, пока не отвлек очередной звонок. Потом взгляд падает на холодильник, и я понимаю, что целый день ничего не ела.

Вскочив со стула, подхожу к холодильнику, распахиваю дверцу и прижимаюсь к холодной стали. Мне уже легче. Я рассказала полиции про Берта Родса. Не то чтобы детектив Томас выглядел особенно убежденным, но, что смогла, я сделала. Теперь они им займутся. Наверняка будут наблюдать за ним, за его передвижениями, его поведением. Томас будет знать, какие дома он посещает, и если в одном из этих домов пропадет девочка, он поймет. Поймет, что я была права, и перестанет глядеть на меня так, будто это я рехнулась. Будто это мне есть что скрывать.

Глаза останавливаются на остатках вчерашнего лосося. Я беру стеклянный контейнер, снимаю с него крышку и ставлю в микроволновку. Кухня быстро наполняется ароматами специй. Обедать уже поздно, будем считать это ранним ужином, а значит, я имею полное право на бокал каберне, под которое этот лосось вчера вечером так прекрасно шел. Подойдя к винному шкафу, до краев наполняю бокал рубиново-красной жидкостью, делаю большой глоток, потом выливаю в бокал все, что осталось в бутылке, а ее отправляю в мусорный контейнер.

Не успеваю я снова усесться у стойки, раздается стук в дверь – громкий, кулаком, так что я хватаюсь за сердце, – а затем звучит знакомый голос:

– Хлоя, это я. Уже вхожу.

Я слышу звук вставляемого в скважину ключа, негромкое пощелкивание, с которым движется язычок замка. Вижу, как начинает проворачиваться дверная ручка, и тут вспоминаю про сигнализацию.

– Подожди, – кричу я, устремляясь к двери. – Куп, не заходи! Обожди секундочку.

Добежав до пульта, вбиваю код за мгновение до того, как распахнется дверь. Когда это происходит, поворачиваюсь к входу и встречаю удивленный взгляд брата.

– Ты поставила сирену? – спрашивает он, стоя на коврике с надписью «Добро пожаловать!» и сжимая в руке бутылку вина. – Если хотела, чтобы я вернул ключ, могла бы просто попросить.

– Очень смешно, – улыбаюсь я. – Придется тебе все-таки теперь меня предупреждать, если надумаешь прийти. А то эта штука на тебя полицию напустит.

Нажав на кнопку, я жестом приглашаю его войти, а сама возвращаюсь к стойке и облокачиваюсь о прохладный мрамор.

– А надумаешь влезть в окно, я тебя на телефоне увижу. – Подняв телефон и помахав им, показываю на камеру в углу.

– Она что, правда все записывает? – спрашивает Купер.

– Еще как.

Открыв на телефоне приложение, я разворачиваю его к брату, чтобы тот сам увидел, как стоит в самой середине экрана.

– Угумс, – говорит он, разворачивается и машет в камеру рукой. Потом снова оборачивается ко мне и ухмыляется.

– Ну и еще, – говорю я. – Как бы я ни была рада тебя видеть, не забывай, что я теперь живу не одна.

– Ну да, ну да, – говорит Купер, присаживаясь на краешек табурета. – К слову, где женишок?