Мерцание во тьме

– Вот незадача, моя радость… Иди-ка ко мне.

Я глянула на маму, та чуть кивнула. Спустившись по ступенькам обратно, я вернулась в гостиную и подошла к отцу, чувствуя, что сердце мое вот-вот выскочит из груди. Встала перед ним, а он испытующе на меня глянул. Я вдруг подумала – а что, если он заметил пропажу шкатулки? Что, если он меня сейчас про нее спросит?

Отец положил руку мне на лоб.

– Радость моя, ты ж прямо горишь, – сказал он. – Пот ручьем. И трясет тебя всю.

– Да, – согласилась я, уперев глаза в пол. – Мне нужно прилечь.

– Обожди-ка. – Отец подхватил бутылку с пивом и прижал мне к шее. Я дернулась, кожа под холодным запотевшим стеклом сразу онемела, с него закапало мне на грудь, на блузку. Я почувствовала под бутылкой собственный пульс, его лихорадочный ритм. – Так легче?

Я кивнула, с трудом выдавив улыбку.

– По-моему, ты права, – сказал он. – Пойди-ка приляг. И постарайся уснуть.

– А Куп где? – спросила я, вдруг осознав, что его не видно.

– У себя.

Я снова кивнула. Его комната была слева от лестницы, моя – справа. Я подумала, что, может быть, удастся проскользнуть к нему в спальню так, чтобы родители не заметили, залезть на кровать и с головой укрыться покрывалом. Оставаться одной мне совсем не хотелось.

– Иди приляг, – повторил отец. – Я к тебе попозже загляну, температуру померить.

Я развернулась и снова двинулась к лестнице, все еще прижимая к шее бутылку. Мама пошла за мной; то, что она рядом, внушало мне уверенность. Мы уже почти вышли из гостиной.

– Мона, – позвал отец. – Обожди минутку.

Я почувствовала, что мама разворачивается, смотрит на него. Она не ответила, так что отец заговорил снова.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?





* * *


Я смотрю на реку и чувствую, как взгляд Аарона сверлит мне череп. Оборачиваюсь к нему – в сомнении, верно ли я расслышала или это опять мое подсознание переполнили воспоминания, туманя мне мозг, путая восприятие.

– Так как? – переспрашивает он. – Ничего сказать не хотите?

– Ну да, – осторожно отвечаю я. – Я вас за этим и позвала. Рано утром мне позвонил детектив Томас…

– Об этом поговорим потом. Есть кое-что еще. Вы мне солгали.

Я снова отворачиваюсь к реке, подношу к губам кофе. Мы сидим на скамейке у самой воды; в сгущающемся тумане мост вдалеке кажется каким-то промышленным сооружением.

– О чем?

– Вот об этом.

Аарон поворачивает ко мне экран своего телефона; я придерживаю его свободной рукой. Вижу фотографию себя среди множества других людей. И немедленно понимаю, где именно она сделана. Серая футболка, завязанные в пучок волосы, кривые ветви деревьев в прядях испанского мха, в отдалении – размытая желтая лента. «Кипарисовое кладбище» неделю тому назад.

– Где вы это взяли?

– Из статьи в интернете, – говорит журналист. – Я просматривал сайт местной газеты, пытаясь решить, с кем мне еще нужно побеседовать, и наткнулся на фотографии поисковой партии. Вообразите мое изумление, когда я обнаружил там вас.

Я вздыхаю, мысленно ругая себя, что не обращала должного внимания на журналистов, шлявшихся там с камерами на шее. Остается надеяться, что статья не попадется на глаза Патрику – или, того хуже, Дойлу.

– Я вовсе не утверждала, что меня там не было.

– Да, но вы сказали мне, что «Кипарисовое кладбище» для вашей семьи ничего особенного не значит. Что нет ни малейшей причины видеть в брошенном там теле Обри повод для подозрений.

– Повода и нет, – говорю я. – Оно ничего не значит. В поисковую партию меня занесло случайно. Я каталась по городу, пытаясь привести чувства в порядок. Увидела все это издалека и решила глянуть поближе.

Дженсен смотрит на меня, прищурив глаза:

– В моей работе доверие – это все. Честность – это все. Если вы мне лжете, я не смогу с вами работать.

– Я не лгу, – говорю я, поднимая вверх ладони. – Клянусь.

– Почему вам захотелось глянуть поближе?


– Сама толком не знаю, – отвечаю я, прихлебывая кофе. – Любопытство, надо полагать. Я думала про Обри. И про Лину.

Аарон молчит, не отрывая от меня взгляда.

– Какой она была? – спрашивает он наконец, невольно выдавая голосом собственное любопытство. Он ничего не может с собой поделать, я это знаю. Никто никогда не может. – Вы были подругами?

– В некотором смысле. Когда я была маленькой, думала, что да. Но теперь понимаю, что это было на самом деле.

– И что же?

– Она была старше меня – крутая девчонка, которой нужен был кто-то помладше, от нее зависимый, – отвечаю я. – Но ко мне относилась по-хорошему. Одежду мне ненужную дарила, косметикой учила пользоваться…

– Это и называется друг, – говорит Аарон. – Причем, на мой взгляд, лучшего свойства.

– Ну да. – Я киваю. – Да, пожалуй, что вы правы. Просто было в ней что-то такое… я даже не знаю. Магнетическое, что ли?

Бросаю взгляд на Аарона, он понимающе кивает в ответ. Интересно, у него тоже была своя Лина? Наверное, с каждым в жизни случается Лина. Появляется, сияя подобно метеору, и так же быстро гаснет.

– Она мною немножко пользовалась, я это понимала, только меня оно не волновало, – продолжаю я, постукивая пальцами по стаканчику с кофе. – Дома у нее не то чтобы все было гладко, так что у нас она находила убежище. А еще, похоже, была влюблена в моего брата.

Аарон чуть приподнимает брови.

– В брата все были влюблены, – говорю я, и от воспоминания мои губы сами собой складываются в улыбку. – Ему-то она не особо нравилась, но, я думаю, именно поэтому так часто и заглядывала. Помню, как-то раз… – Обрываю себя, пока не сболтнула лишнего. – Прошу прощения, вам это вряд ли интересно.

– Отчего же, – возражает он, – продолжайте, пожалуйста.

Я шумно выдыхаю, запускаю пальцы в волосы.

– Как-то раз, тем самым летом, но еще до того, как все началось, Лина была у нас – она постоянно находила поводы, чтобы почаще у нас появляться – и уговорила меня вломиться к Куперу в комнату. Я такого обычно не делаю… ну, правил не нарушаю. Но Лина на меня вроде как воздействие оказывала. Пробуждала желание выйти за пределы. Жить, ничего не опасаясь.

…Я прекрасно помню тот день – как горели щеки под послеполуденным солнцем, как в спину впивались острые травинки, как чесалась от них шея. Мы с Линой валялись на газоне нашего двора, высматривая в облаках различные фигуры.

– Знаешь, чего бы нам сейчас совсем не помешало? – спросила она меня хрипловатым голосом. – Немного «травки».

Я повернула голову набок, чтобы посмотреть в ее сторону. Лина все еще внимательно вглядывалась в облака, прикусив изнутри щеку. В одной ладони с обгрызенными ногтями она сжимала зажигалку, рассеянно чиркая ею время от времени, другую держала над пламенем, все ближе и ближе, пока на коже не появился черный кружок.

– У братца твоего наверняка найдется.

По ее щеке полз муравей, неторопливо приближаясь к уголку глаза. Мне показалось, что Лина ощущает его присутствие, чувствует, как он подползает все ближе. Что она испытывает его, вернее, себя. Как долго еще она сможет вытерпеть – подобно тому, как терпит обжигающее пламя, – прежде чем не придется смахнуть его рукой.

– У Купа? – Я отвернулась от нее. – Это с чего еще? Он не наркоман какой-нибудь.

Лина фыркнула и приподнялась на локте:

– Хлоя, ты просто прелесть какая наивная. Дети вообще такие милашки…

– Никакой я не ребенок, – возмутилась я и тоже села. – И потом, у него комната заперта.

– У тебя что, кредитки нету?

– Нету, – ответила я, пристыженная еще раз. А у Лины что, есть? Я ни у кого из пятнадцатилетних кредиток не видела; у Купера ее уж точно не было, только Лина, она ведь не такая, как все… – Но есть библиотечная карточка.

– Ну еще бы, библиотечная, конечно, есть, – сказала Лина, поднимаясь с земли. Протянула мне руки – в отпечатках от травинок, с пятнышками грязи на коже. Я ухватила их потными ладошками и тоже встала, глядя, как она отряхивает траву сзади с ног. – Ну, пошли. Всему-то тебя учить нужно…

Мы вошли в дом, заглянули ко мне в комнату, чтобы забрать кошелек, где была моя карточка, потом пересекли коридор и оказались у двери Купера.

– Вот, я ж говорила, – сказала я, подергав ручку. – Заперто.

– Он что, всякий раз комнату запирает?

– С тех пор, как я у него под кроватью противные журнальчики нашла, – да.

– Купер! – воскликнула Лина, округлив глаза. Мне, впрочем, показалось, что новость ее скорее впечатлила, чем шокировала. – Гадкий мальчишка… Ну, где твоя карточка?

Я протянула карту, и она вставила ее в дверную щель.

– Для начала проверь дверные петли, – сказала Лина, орудуя карточкой. – Если их не видно, дверь правильная. Надо, чтобы язычок замка смотрел на тебя косой стороной.

– Понятно, – ответила я, стараясь затолкать подступающую панику себе обратно в глотку.

– Карту нужно вставлять уголком. Когда уже войдет в щель, выпрямишь. Вот так.

Я смотрела как зачарованная, а она проталкивала карточку все глубже и глубже, одновременно надавливая на дверь. Карточка начала гнуться, и я взмолилась про себя, чтобы она не сломалась.