Мекленбургский дьявол
Часть 7 из 52 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В общем, отдуваться за всех пришлось отцу Питириму. Тот, правда, тоже пытался отказаться, но уже по другой причине.
– Расстрига я, – признался он, потупив, как нашкодивший школяр, очи долу.
– А то мы не знали, – громко хмыкнул Татаринов, но тут же устыдился своей непочтительности в присутствии царя и сконфуженно замолк.
– И антиминса[11] у меня нет, – привел новый довод самозваный казачий капеллан.
– Что-то прежде тебя это не останавливало, – нахмурился атаман Мартемьянов.
– Антиминс я дам, – неожиданно вмешался еще не ушедший отец Петрос, после чего добавил: – И свечи, и елей, и вообще все, что потребуется.
– И на том спасибо, отче, – поблагодарил я.
– А вы точно отсюда не уйдете? – немного помявшись, спросил армянин.
– Все в руках божьих, – также не сразу ответил ему я.
– Тогда сделайте временный алтарь, а когда будете уходить, заберите его с собой, – вздохнул правильно меня понявший священник и, тяжело шаркая, побрел к своей церкви.
– А ты чего ждешь? – обернулся я к Питириму. – Ступай за ним. Коли надо, возьми помощников.
– Он это, – сделал последнюю попытку соскочить расстрига, – григорианин[12].
– Да иди ты уже, собачий сын! – зашикали на него казаки.
– Сделаешь все как надо, – крикнул я ему вдогонку, – попрошу патриарха, чтобы тебе сан вернули!
В общем, храм мы освятили, может, и не совсем по канону, но, думаю, Бог нас простит. Питирим с той поры сильно переменился и к концу войны стал если и не образцом пастыря, то очень сильно к нему приблизился. Местные христиане, хоть и не все, на службы все-таки пришли. Казаки, равно как и мои ратники, молились истово, будто желая загладить все свои грехи, как прошлые, так и будущие, а на меня навалились новые заботы.
Во-первых, в Керчи и Тамани было освобождено много христианских рабов, в основном, конечно, из Руси и Речи Посполитой, но встречались также грузины, армяне, черкесы, валахи с молдаванами и даже выходцы из Западной Европы. По обычаю, все они, конечно, освобождались, но тут возникал вопрос, что с ними делать дальше? Кое-кто согласился вступить в мою армию, но в основном люди хотели одного – вернуться к себе домой!
– Что тут думать, – пожал плечами Мартемьян. – Теперь отправим в Азов, а там видно будет. Кто пожелает в Москву, пусть с твоими караванами возвращаются, кому в Польшу, тем дадим охрану и проводим до Полтавы или Сечи, а дальше им запорожцы помогут. Или ты, государь, хотел, чтобы они все в твоем царстве остались?
– Неплохо бы, – отозвался я.
– Твоя воля, только не годится людей принуждать. Они и так натерпелись.
– Тоже верно. Но если кому возвращаться некуда, пусть остаются.
Во-вторых, нами было захвачено немалое количество разного товара – от сукон и выделанной кожи до муки и меда с воском. Последних особенно много было в Тамани. Все это следовало как можно скорее вывезти, но возникал вопрос – как? Можно, конечно, на стругах и галерах, но как тогда воевать? Если сейчас увлечемся вывозом трофеев, татары с турками успеют прийти в себя и организовать оборону, а потом может быть поздно.
Впрочем, решение нашлось само. Помимо всего прочего в гаванях взятых нами городов имелось некоторое количество разнообразных плавсредств: от рыбачьих лодок до вполне приличных торговых судов. Обычно казаки при налетах их сжигали, но в данном случае такой надобности не было. В общем, их вполне можно было использовать для вывоза ценностей, если бы не отсутствие экипажей.
Но, как это ни странно, матросы быстро нашлись. Местные греки без особых уговоров согласились наняться на несколько рейсов, главное, чтобы платили. Следующими ко мне пришли владельцы кораблей или, как говорят в Европе, – арматоры. Осторожно поинтересовавшись, что мое величество намерено делать с добром и не благоугодно ли мне будет зафрахтовать их, сии почтенные господа прямо предложили свои услуги.
Я, в свою очередь, немного подумал и согласился. Тем паче, что расплачиваться можно товаром, то есть грузом. Иными словами, кому война, а кому мать родна! Что же, по крайней мере, не нужно будет отвлекать на это своих людей. Ну, кроме небольшого конвоя, потому как доверяй, но топор из рук не выпускай.
Причем все это произошло буквально в те два дня, что мы отдыхали в Керчи и готовились к следующему походу. Я сначала хотел остановиться в доме турецкого наместника, но потом все же вернулся с пацанами на «Святую Елену». Так спокойней. Единственное, приказал перенести на корабль найденный у османского градоначальника мешок кофе, ручную мельницу и турку с жаровней.
Так что теперь я наслаждаюсь сам и мучаю своих ближников бодрящим и ароматным напитком. Те, конечно, морщатся и про себя клянут на чем свет стоит, пристрастие к кофию своего царя, однако терпят. А вот греки мое искусство оценили и даже преподнесли в знак глубочайшего уважения еще один мешок зерен арабики.
– Добер ты, государь, – вздохнул Мишка Татаринов, с сожалением посмотрев на выходящие в море тяжелогруженые фелюги греков.
– А ты бы что сделал? – осведомился я, наблюдая за водой в турке. – Пожег, пограбил?
– Ну, уж платить бы точно не стал, – ухмыльнулся есаул.
– Мирных жителей обижать нельзя! – наставительно заметил я.
– Хе, – ухмыльнулся Татаринов, – нашел же ты, батюшка, мирных. Да греки эти разбойники похлеще нас, казаков!
– Кофе будешь?
– Коли вина нет, то и выпью, – не стал артачиться Михаил. – Из царских ручек, поди, не каждый боярин пивал?
– Это точно! – кивнул я, зачерпывая серебряной ложкой коричневый порошок.
– Куда дальше пойдем? – с невинным видом поинтересовался казак. – На Кафу или, может, Трапезунд пошарпаем?
– А казаки куда хотят?
– С тобой, Иван Федорович, хоть на Царьград. Да что там, хоть к черту в зубы!
– Там поглядим, – неопределенно ответил я ему, разливая кофе по чашкам.
– Ну-ну, – шумно втянул аромат ноздрями Татаринов. – Приятственно пахнет, хоть и не по-нашему!
– Скажи-ка мне, Миша, – спросил я, закончив с приготовлениями, – а что, если посадить казаков на греческие фелюги, да с таким экипажем заняться перехватом купцов, и хоть бы и сюда, в Керчь, доставлять, а за то щедрые награды от меня получать звонкой монетой и иным чем полезным?
– Нешто тебе, великий государь, наша служба разонравилась? – подобрался казак. – Неужто недоволен ты, как мы за твою царскую милость кровь проливаем?!
– Ну отчего же, просто думаю, как еще лучше сделать. Чтобы урону османам еще больше нанести.
– Не знаю, государь, – тряхнул головой после недолгого раздумья есаул. – Ненадежный они народ, греки! Да и нам, казакам, иначе как на стругах несподручно.
– Что несподручно? – поинтересовался только что подошедший фон Гершов.
– Да вот, уговариваю Мишку вместе с греками на фелюгах турок атаковать.
– И что?
– Не хочет.
– Ваше величество желал бы завести каперский флот? – сообразил прибывший вслед за померанцем Петерсон. – Это хорошая идея!
– Что еще за каперсы? – не понял Панин.
– Не каперсы, а каперы, – с усмешкой поправил я его. – Это, брат, такие моряки, которые вражеские корабли захватывают и в свой порт приводят.
– Пираты! – буркнул прямой как палубная доска шкипер.
– Можно и так сказать, – не стал спорить я, но, видя, что меня не понимают, принялся с жаром объяснять: – Ты, Мишка, главное пойми. На веслах парусник догонять семь потов сойдет, и то не факт, а фелюга – легкая, верткая и быстрая. Любого жирного купца обойдет и вас не утомит греблей без конца! Опять же, если поставить на греческие фелюги несколько фальконетов или «грифонов» калибром поменьше да взять пару десятков метких бойцов с огненным боем, получится быстроходный и хорошо вооруженный корабль. Можно и в два рыла ходить, чтобы наверняка. Нападать на вражеских купцов методом вороньей стаи – так у калмыков этот тактический прием называется, когда армия разделяется на малые загонные отряды, широкой сетью просеивая огромные пространства, а в случае, если появляется сильный противник, все быстро собираются вместе и дают бой.
– Ну, эдак в степи все воюют, – ревниво возразил внимательно слушавший меня Татаринов. – Хоть татары, хоть ногаи, хоть мы, многогрешные!
– Без разницы, кто придумал, хоть Александр Македонский, – на корню пресек я нарождающуюся дискуссию, после чего продолжил: – Для захвата медлительных торговых кораблей больше ничего и не надо. Сбить из пушек парус или просто подрать, замедляя его ход, потом дать картечи и обстрелять – как буканьеры на Карибах, и на абордаж! Этак мы быстро туркам всю малину на Черном море порушим, а заодно и транспортами разживемся, ибо чую, возить нам добычу, не перевозить! Устанем раньше, чем закончим.
– Какие еще кабаньеры? – снова переспросил ничего не понявший Панин.
– Не бери в голову, Федя, – засмеялся я. – Кстати, ты в Тамани, говоришь, тоже корабли захватил?
– Есть маленько, – с готовностью кивнул полковник. – Три больших парусника, четыре фелюги и пять рыбацких лодок. Я стребовал с местных, они указали на моряков. Поставил их на весла и паруса да посадил по дюжине своих охотников. Нагрузил трофеями, оружием, порохом, свинцом, полонянников, опять же, разместил. Даст бог, к завтрему в Азове будут!
– Молодец, Федя! – одобрительно кивнул я. – Не беда, что про буканьеров с каперами ничего не знаешь. Главное, делаешь все, как надо. Кофе пить будешь?
– Так вроде не велено в походе хмельного? – удивился тот.
– Это можно, – успокоил я его.
Взяв в руки чашку, мой бывший рында тут же поклонился большим обычаем, и прежде чем я успел его остановить, опрокинул содержимое в рот, чтобы тут же закашляться и выплюнуть его обратно.
– Тьфу ты, черт, горькое да горячее! – пожаловался он, после чего грохнулся на колени. – Помилуй дурака, государь!
– Да кто ж так пьет! – немного смутился я.
– Это ему Мишка посоветовал, – шепнул мне на ухо молчавший до сих пор Михальский. – Вон видите, как от смеха давится, холера!
– А ты что же не предупредил?
– Да я подумал, может, Федька сдуру все эти кофейные прибамбасы за борт выкинет, – с невинным видом отозвался мой телохранитель.
– Так! – грозно осмотрел я своих ближников. – Сговорились? Милостей царских не цените?! Эх, вы! Варвары! Дикое скопище пьяниц!
Увы, строка великого поэта из будущего не произвела на моих сподвижников ни малейшего впечатления. Напротив, они заржали как стоялые жеребцы, а еще через некоторое время к ним присоединились матросы.
– Да ну вас! Федь, вон сладости турецкие, заешь!
– Не, – помотал головой Панин. – Всю пасть попек, теперь неделю есть не смогу!
– Я смотрю, кое-кому скучно стало? Тогда так: к завтрашнему утру быть готовыми к походу! Куда, сообщу дополнительно. В Керчи оставить гарнизон под началом есаула Татаринова!
– Государь, как же это, – попробовал возмутиться Мишка, но под моим взглядом сник и больше возражать не стал.
На следующий день мы вышли, но не отправились вдоль Южного берега Крыма по направлению к Кафе, как многие ожидали, а, напротив, повернули назад и вернулись в Азовское море, после чего пошли на север вдоль Арабатской стрелки. Никто из моих ближников не мог понять, зачем мы это делаем, а я с загадочным видом хранил молчание.
Первым, как обычно, не выдержал царевич.
– Батюшка, а почему мы не пошли на Кафу, Трапезунд или иное место? Я слышал, как казаки рассказывали, каково там. Добычи много, пленных христиан, опять же, можно освободить…
– Расстрига я, – признался он, потупив, как нашкодивший школяр, очи долу.
– А то мы не знали, – громко хмыкнул Татаринов, но тут же устыдился своей непочтительности в присутствии царя и сконфуженно замолк.
– И антиминса[11] у меня нет, – привел новый довод самозваный казачий капеллан.
– Что-то прежде тебя это не останавливало, – нахмурился атаман Мартемьянов.
– Антиминс я дам, – неожиданно вмешался еще не ушедший отец Петрос, после чего добавил: – И свечи, и елей, и вообще все, что потребуется.
– И на том спасибо, отче, – поблагодарил я.
– А вы точно отсюда не уйдете? – немного помявшись, спросил армянин.
– Все в руках божьих, – также не сразу ответил ему я.
– Тогда сделайте временный алтарь, а когда будете уходить, заберите его с собой, – вздохнул правильно меня понявший священник и, тяжело шаркая, побрел к своей церкви.
– А ты чего ждешь? – обернулся я к Питириму. – Ступай за ним. Коли надо, возьми помощников.
– Он это, – сделал последнюю попытку соскочить расстрига, – григорианин[12].
– Да иди ты уже, собачий сын! – зашикали на него казаки.
– Сделаешь все как надо, – крикнул я ему вдогонку, – попрошу патриарха, чтобы тебе сан вернули!
В общем, храм мы освятили, может, и не совсем по канону, но, думаю, Бог нас простит. Питирим с той поры сильно переменился и к концу войны стал если и не образцом пастыря, то очень сильно к нему приблизился. Местные христиане, хоть и не все, на службы все-таки пришли. Казаки, равно как и мои ратники, молились истово, будто желая загладить все свои грехи, как прошлые, так и будущие, а на меня навалились новые заботы.
Во-первых, в Керчи и Тамани было освобождено много христианских рабов, в основном, конечно, из Руси и Речи Посполитой, но встречались также грузины, армяне, черкесы, валахи с молдаванами и даже выходцы из Западной Европы. По обычаю, все они, конечно, освобождались, но тут возникал вопрос, что с ними делать дальше? Кое-кто согласился вступить в мою армию, но в основном люди хотели одного – вернуться к себе домой!
– Что тут думать, – пожал плечами Мартемьян. – Теперь отправим в Азов, а там видно будет. Кто пожелает в Москву, пусть с твоими караванами возвращаются, кому в Польшу, тем дадим охрану и проводим до Полтавы или Сечи, а дальше им запорожцы помогут. Или ты, государь, хотел, чтобы они все в твоем царстве остались?
– Неплохо бы, – отозвался я.
– Твоя воля, только не годится людей принуждать. Они и так натерпелись.
– Тоже верно. Но если кому возвращаться некуда, пусть остаются.
Во-вторых, нами было захвачено немалое количество разного товара – от сукон и выделанной кожи до муки и меда с воском. Последних особенно много было в Тамани. Все это следовало как можно скорее вывезти, но возникал вопрос – как? Можно, конечно, на стругах и галерах, но как тогда воевать? Если сейчас увлечемся вывозом трофеев, татары с турками успеют прийти в себя и организовать оборону, а потом может быть поздно.
Впрочем, решение нашлось само. Помимо всего прочего в гаванях взятых нами городов имелось некоторое количество разнообразных плавсредств: от рыбачьих лодок до вполне приличных торговых судов. Обычно казаки при налетах их сжигали, но в данном случае такой надобности не было. В общем, их вполне можно было использовать для вывоза ценностей, если бы не отсутствие экипажей.
Но, как это ни странно, матросы быстро нашлись. Местные греки без особых уговоров согласились наняться на несколько рейсов, главное, чтобы платили. Следующими ко мне пришли владельцы кораблей или, как говорят в Европе, – арматоры. Осторожно поинтересовавшись, что мое величество намерено делать с добром и не благоугодно ли мне будет зафрахтовать их, сии почтенные господа прямо предложили свои услуги.
Я, в свою очередь, немного подумал и согласился. Тем паче, что расплачиваться можно товаром, то есть грузом. Иными словами, кому война, а кому мать родна! Что же, по крайней мере, не нужно будет отвлекать на это своих людей. Ну, кроме небольшого конвоя, потому как доверяй, но топор из рук не выпускай.
Причем все это произошло буквально в те два дня, что мы отдыхали в Керчи и готовились к следующему походу. Я сначала хотел остановиться в доме турецкого наместника, но потом все же вернулся с пацанами на «Святую Елену». Так спокойней. Единственное, приказал перенести на корабль найденный у османского градоначальника мешок кофе, ручную мельницу и турку с жаровней.
Так что теперь я наслаждаюсь сам и мучаю своих ближников бодрящим и ароматным напитком. Те, конечно, морщатся и про себя клянут на чем свет стоит, пристрастие к кофию своего царя, однако терпят. А вот греки мое искусство оценили и даже преподнесли в знак глубочайшего уважения еще один мешок зерен арабики.
– Добер ты, государь, – вздохнул Мишка Татаринов, с сожалением посмотрев на выходящие в море тяжелогруженые фелюги греков.
– А ты бы что сделал? – осведомился я, наблюдая за водой в турке. – Пожег, пограбил?
– Ну, уж платить бы точно не стал, – ухмыльнулся есаул.
– Мирных жителей обижать нельзя! – наставительно заметил я.
– Хе, – ухмыльнулся Татаринов, – нашел же ты, батюшка, мирных. Да греки эти разбойники похлеще нас, казаков!
– Кофе будешь?
– Коли вина нет, то и выпью, – не стал артачиться Михаил. – Из царских ручек, поди, не каждый боярин пивал?
– Это точно! – кивнул я, зачерпывая серебряной ложкой коричневый порошок.
– Куда дальше пойдем? – с невинным видом поинтересовался казак. – На Кафу или, может, Трапезунд пошарпаем?
– А казаки куда хотят?
– С тобой, Иван Федорович, хоть на Царьград. Да что там, хоть к черту в зубы!
– Там поглядим, – неопределенно ответил я ему, разливая кофе по чашкам.
– Ну-ну, – шумно втянул аромат ноздрями Татаринов. – Приятственно пахнет, хоть и не по-нашему!
– Скажи-ка мне, Миша, – спросил я, закончив с приготовлениями, – а что, если посадить казаков на греческие фелюги, да с таким экипажем заняться перехватом купцов, и хоть бы и сюда, в Керчь, доставлять, а за то щедрые награды от меня получать звонкой монетой и иным чем полезным?
– Нешто тебе, великий государь, наша служба разонравилась? – подобрался казак. – Неужто недоволен ты, как мы за твою царскую милость кровь проливаем?!
– Ну отчего же, просто думаю, как еще лучше сделать. Чтобы урону османам еще больше нанести.
– Не знаю, государь, – тряхнул головой после недолгого раздумья есаул. – Ненадежный они народ, греки! Да и нам, казакам, иначе как на стругах несподручно.
– Что несподручно? – поинтересовался только что подошедший фон Гершов.
– Да вот, уговариваю Мишку вместе с греками на фелюгах турок атаковать.
– И что?
– Не хочет.
– Ваше величество желал бы завести каперский флот? – сообразил прибывший вслед за померанцем Петерсон. – Это хорошая идея!
– Что еще за каперсы? – не понял Панин.
– Не каперсы, а каперы, – с усмешкой поправил я его. – Это, брат, такие моряки, которые вражеские корабли захватывают и в свой порт приводят.
– Пираты! – буркнул прямой как палубная доска шкипер.
– Можно и так сказать, – не стал спорить я, но, видя, что меня не понимают, принялся с жаром объяснять: – Ты, Мишка, главное пойми. На веслах парусник догонять семь потов сойдет, и то не факт, а фелюга – легкая, верткая и быстрая. Любого жирного купца обойдет и вас не утомит греблей без конца! Опять же, если поставить на греческие фелюги несколько фальконетов или «грифонов» калибром поменьше да взять пару десятков метких бойцов с огненным боем, получится быстроходный и хорошо вооруженный корабль. Можно и в два рыла ходить, чтобы наверняка. Нападать на вражеских купцов методом вороньей стаи – так у калмыков этот тактический прием называется, когда армия разделяется на малые загонные отряды, широкой сетью просеивая огромные пространства, а в случае, если появляется сильный противник, все быстро собираются вместе и дают бой.
– Ну, эдак в степи все воюют, – ревниво возразил внимательно слушавший меня Татаринов. – Хоть татары, хоть ногаи, хоть мы, многогрешные!
– Без разницы, кто придумал, хоть Александр Македонский, – на корню пресек я нарождающуюся дискуссию, после чего продолжил: – Для захвата медлительных торговых кораблей больше ничего и не надо. Сбить из пушек парус или просто подрать, замедляя его ход, потом дать картечи и обстрелять – как буканьеры на Карибах, и на абордаж! Этак мы быстро туркам всю малину на Черном море порушим, а заодно и транспортами разживемся, ибо чую, возить нам добычу, не перевозить! Устанем раньше, чем закончим.
– Какие еще кабаньеры? – снова переспросил ничего не понявший Панин.
– Не бери в голову, Федя, – засмеялся я. – Кстати, ты в Тамани, говоришь, тоже корабли захватил?
– Есть маленько, – с готовностью кивнул полковник. – Три больших парусника, четыре фелюги и пять рыбацких лодок. Я стребовал с местных, они указали на моряков. Поставил их на весла и паруса да посадил по дюжине своих охотников. Нагрузил трофеями, оружием, порохом, свинцом, полонянников, опять же, разместил. Даст бог, к завтрему в Азове будут!
– Молодец, Федя! – одобрительно кивнул я. – Не беда, что про буканьеров с каперами ничего не знаешь. Главное, делаешь все, как надо. Кофе пить будешь?
– Так вроде не велено в походе хмельного? – удивился тот.
– Это можно, – успокоил я его.
Взяв в руки чашку, мой бывший рында тут же поклонился большим обычаем, и прежде чем я успел его остановить, опрокинул содержимое в рот, чтобы тут же закашляться и выплюнуть его обратно.
– Тьфу ты, черт, горькое да горячее! – пожаловался он, после чего грохнулся на колени. – Помилуй дурака, государь!
– Да кто ж так пьет! – немного смутился я.
– Это ему Мишка посоветовал, – шепнул мне на ухо молчавший до сих пор Михальский. – Вон видите, как от смеха давится, холера!
– А ты что же не предупредил?
– Да я подумал, может, Федька сдуру все эти кофейные прибамбасы за борт выкинет, – с невинным видом отозвался мой телохранитель.
– Так! – грозно осмотрел я своих ближников. – Сговорились? Милостей царских не цените?! Эх, вы! Варвары! Дикое скопище пьяниц!
Увы, строка великого поэта из будущего не произвела на моих сподвижников ни малейшего впечатления. Напротив, они заржали как стоялые жеребцы, а еще через некоторое время к ним присоединились матросы.
– Да ну вас! Федь, вон сладости турецкие, заешь!
– Не, – помотал головой Панин. – Всю пасть попек, теперь неделю есть не смогу!
– Я смотрю, кое-кому скучно стало? Тогда так: к завтрашнему утру быть готовыми к походу! Куда, сообщу дополнительно. В Керчи оставить гарнизон под началом есаула Татаринова!
– Государь, как же это, – попробовал возмутиться Мишка, но под моим взглядом сник и больше возражать не стал.
На следующий день мы вышли, но не отправились вдоль Южного берега Крыма по направлению к Кафе, как многие ожидали, а, напротив, повернули назад и вернулись в Азовское море, после чего пошли на север вдоль Арабатской стрелки. Никто из моих ближников не мог понять, зачем мы это делаем, а я с загадочным видом хранил молчание.
Первым, как обычно, не выдержал царевич.
– Батюшка, а почему мы не пошли на Кафу, Трапезунд или иное место? Я слышал, как казаки рассказывали, каково там. Добычи много, пленных христиан, опять же, можно освободить…