Мекленбургский дьявол

– Благодарю тебя, Феодор Симеонович, – нараспев, с некоторым трудом выговорила его полное имя Нахат и, быстро поклонившись, поцеловала его руку, тут же испуганно упорхнув за широкую спину Вацека.

– Черт, а не девка! Вот угораздило тебя, доктор, с ней связаться, – расправляя усы, пробурчал стольник. – Эй, Нахат, чего ждешь? Где деньги?

– В его спальне, в сундуке, – пискнула девушка, по-прежнему предпочитая держаться позади мораванина.

Увы, так просто забрать нажитое непосильным трудом таманского мусселима у них не получилось, поскольку на их пути несокрушимой скалой встала его жена.

– Не смейте сюда входить, слуги иблиса! – завопила она, а когда поняла, что странные янычары ее совсем не боятся, попыталась вцепиться одному из них ногтями в лицо. Будь это Панин или кто иной из их отряда, это коварное нападение закончилось бы, не начавшись, но, на свое счастье, вздорная баба набросилась на Попела.

Не ожидавший подобного мораванин, на свою беду, не успел еще огрубеть сердцем, чтобы поднять оружие на женщину, а потому безуспешно пытался ее урезонить, пока его спутники покатывались от хохота.

– Почтенная фрау, – взывал он к рассудку старой мегеры, – соблаговолите прийти в себя, иначе придется принять крайние меры!

– Вор, негодяй, сын шлюхи! – кричала ему в ответ разъяренная фурия, стараясь дотянуться до своего врага.

Наконец Панину наскучило это зрелище, и он коротко велел сопровождавшим их охотникам:

– Унять ведьму!

Один из солдат тут же выхватил саблю и, недолго думая, плашмя огрел несчастную по загривку. Не ожидавшая подобной подлости турчанка растянулась на покрытом неровными каменными плитами полу и затихла. Сундук нашелся там, где и говорил мусселим. Впрочем, больших богатств в нем не оказалось. Немного украшений, пара мешочков серебра да парадная одежда османского чиновника, украшенная искусным золотым шитьем, и такие же туфли.

А вот в самом городе дела обстояли значительно лучше. Захватив крепость, охотники тут же разложили на одной из башен сигнальный костер, уведомивший остальную эскадру, что путь открыт. Те немедля налегли на весла, справедливо опасаясь, что если не поторопятся, то на их долю добычи может и не хватить.

Всего в Тамани постоянно проживало около пяти тысяч жителей, главным образом черкесов и татар, но встречались также армяне, греки и турки. Имелось около сотни торговых лавок, да еще столько же лабазов, в которые свозили товары из окрестностей для перепродажи в Стамбул или Крым. Воск, мед, соленую и копченую рыбу и многое другое. И все это стало призом для русских солдат и казаков.

Бежать было некуда, ужасные бородатые гяуры заранее озаботились перекрыть дорогу и никого не выпускали из города, пока остальные предались безудержному грабежу. Немногие из горожан, в основном адыги, пытались защитить свое добро, но тут же падали под ударами сабель и бердышей. Остальные же, видя их участь, предпочли проявить смирение в надежде на милосердие пришельцев.

Полковник Панин поначалу был настроен милостиво и не велел слишком уж разорять местных. Но вскоре выяснилось, что в городе содержались в неволе под две сотни русских рабов обоего пола, не считая прочих христиан, и вот тут нашла коса на камень. Все дома, где имелись невольники, были разорены, а хозяева сами забраны в полон. Вздумавших перечить нещадно секли нагайками, а самых упертых в назидание остальным без затей вешали на воротах.

– Чтобы впредь было неповадно! – объяснил он удивленному Попелу.

– Вы победили и в своем праве, гер оберст, – пожал плечами доктор. – С вашего позволения, я вернусь к своей основной профессии и займусь ранеными.

– Ступай, – согласно кивнул тот. – Только переоденься в свое, не дай бог кто сдуру перепутает.

– Нахат, ты идешь со мной? – спросил Вацлав девушку, разглядывающую окружающие ужасы жадными глазами.

– Сейчас, – неохотно отозвалась та, явно не желая уходить прочь.

– Мне казалось, это твои соотечественники? – озадаченно хмыкнул чех.

– Это жанеевцы! – с нескрываемым презрением отозвалась черкешенка. – Мы всегда с ними воевали. Так им и надо, шакалам!

– O tempora! O mores![10] – вздохнул молодой человек, увлекая за собой девушку.

Мишка Татаринов, несмотря на молодость, был прирожденным лидером и хорошо понимал необходимость такого эфемерного фактора, как удача. За удачливым атаманом казаки пойдут в огонь и в воду, а неудачливого могут не просто больше не выбирать, но и прибить по простоте душевной. А потому промашки в первом бою дать никак нельзя!

То, что турки уже знают о погроме у Азова, это и к бабке не ходи. Только одно дело знать, а совсем другое – быть готовым. Все-таки прав государь, что и лишней минуты не стал задерживаться! Пусть османы и насторожились, но обмануть их все одно можно. Для этого на галерах не стали исправлять некоторые повреждения. Побили картечью и ядрами борта, ну и хорошо. Есть следы огня, вот и славно! Пусть видят, что в бою побывали, а то, что задержались, так это потому, что чинились.

На пристани их корабли встретил караул во главе с каким-то агой. Стояли не то чтобы настороже, но и ворон не ловили. На стенах Герзета тоже виднелись ратники. Ворота, по счастью, еще открыты, но их и закрыть недолго.

– Мехмед-паша в крепости? – окинув местных вояк суровым взглядом, жестким, не терпящим возражений, приказным тоном осведомился Мишка, наряженный в одежды высокого янычарского начальника. Получив в ответ весьма раболепное подтверждение, он царственно кивнул и решительно распорядился: – Веди нас к нему. Мы только добрались из-под Азака. Срочные вести от Ибрагим-паши! Враг близко! Надо успеть защитить крепость!

– Я слышал, войско разбито и паша попал в плен?

– Тебе язык во рту мешает? Мне его укоротить? Заткнись и веди нас!

Бедняге-караульному не пришло в голову ничего, кроме как выполнить приказ. Тем временем и вторая галера встала у причала, и с нее начали спускаться на берег многочисленные, одетые в янычарскую форму воины. Молча они выстроились и двинулись за своим предводителем.

Добравшись до открытых ворот, Мишка скомандовал на турецком:

– Занимайте стены и башни! – О том, что им предстоит делать, он уговорился со своими братами заранее, так что, может, и не все казаки уразумели его речь, но дело сделали.

Тем временем воины со второй каторги двинулись по дороге к крепости. Пройдя вдоль казармы стражников и старинной мечети, явно когда-то бывшей православным храмом, почти до ворот цитадели – старого генуэзского замка на мысу, Татаринов остановился и, оглядевшись по сторонам, понял, что дальше тянуть нет смысла. Заливисто свистнув, он одним ударом срубил несчастливого начальника караула, все еще топтавшегося поблизости. Этот сигнал стал началом настоящей резни. Турецкие стражники и понять ничего не успели, как были перебиты. Оставив у ворот часть бойцов, Мишка ворвался в старую крепость и устремился к дому паши.

В то же самое время, заслышав звуки первых выстрелов, казаки с обеих каторг, доселе изображавшие из себя гребцов-невольников, подхватили оружие и со всех ног ринулись к открытым воротам. Турецкую крепость захлестнула яростная волна атакующих.

Татаринов увидел, как стражники, стоящие у входа в большой каменный дом, юркнули внутрь и захлопнули дверь. Он, не теряя ни мгновения, скомандовал:

– Браты, хватайте бревно, выбивайте окна!

Сказано – сделано. Свинцовая, в частом переплете рама, брызнув радужными осколками многоцветного стекла, смялась и провалилась внутрь проема. Мишка, вскочив на бревно, с ловкостью акробата добежал до выбитого окна, пролез внутрь, держа взведенный пистоль в левой и верную саблю в правой руке. Но в просторной комнате никого не оказалось.


Следом уже ломились остальные казаки, и Татаринов, распахнув двойные створки, увидел нескольких турок. И тут же разрядил свой пистоль, крикнув соратникам:

– Бей!

Рядом грохнули еще три выстрела, враги упали, обливаясь кровью, последнего из них Мишка походя срубил саблей. Быстро миновав анфиладу комнат, они выбрались на второй этаж и нос к носу столкнулись с важного вида господином, успевшим даже натянуть шлем и бахтерец, окруженным несколькими воинами.

– Сдавайся, паша, – крикнул ему Татаринов, – или умрешь!

Турок спустя несколько томительных мгновений бросил саблю на персидский ковер. Следом за ним сложили оружие и его охранники.

– То-то же. Теперь вы пленники моего государя!

– Урус-шайтан!



Когда мой флот почти достиг Боспора Киммерийского, я приказал на время встать на якоря. Теперь наступал черед двух каторг, на которых разместились ряженые воины. Татаринов, избранный в этот поход казаками есаулом, узнав о чести, выпавшей его побратиму, потребовал доверить ему такую же задачу и клятвенно пообещал, что с ходу возьмет крепость Герзет и городок, который очень скоро я нареку Керчью, а то путаница в голове, не дай боже.

Делать нечего, согласился. Тем паче, что среди казаков нашлось немало владеющих турецким. Поэтому атака должна была одновременно идти и на восток, и на запад. Нам же следовало придержать паруса, чтобы раньше срока не спугнуть противника.

Выждав час, отдал команду поднять якоря и идти вперед. Силы флота я разделил. Четыре галеры и половину казачьих стругов – к Тамани, основные силы под моим началом – к берегам Тавриды! Сигналом для нас, что все в порядке и укрепления заняты, должны были стать дымы над одной из башен. И вот, подходя к Керченской бухте, я первым в свою подзорную трубу разглядел почти вертикальный черный столб.

– Славно! Похоже, Татаринов справился! Но не будем праздновать раньше сроку!





Глава 3




Первый раз я был в Керчи еще маленьким. Мы тогда с мамой отдыхали в санатории и поехали на экскурсию. Мы всегда проводили отпуск вместе с ней, потому что отец постоянно работал. Помню, как она держала меня за руку, а я только и ждал, когда она ослабит бдительность, чтобы отцепиться и куда-нибудь улизнуть. Побегать по окрестным улицам, полазить по развалинам. Или вообще удрать на пляж и до одури накупаться в ласковом теплом море.

Это, конечно же, глупо, но я подсознательно надеялся увидеть хоть что-то знакомое в этом средневековом городе, но, конечно же, ничего такого не заметил. Даже гора Митридат не походила на ту, что я запомнил, хотя, возможно, мне это только кажется. Когда мы высадились на пристань, город был уже взят и отдан во власть победителей, то есть казаков. Трупы еще толком не убрали, хотя успели обобрать до нитки. Со всех сторон слышались шум, крики, стоны раненых и женский визг.

Единственным моим требованием к казакам было не трогать христианское население, которое, впрочем, здесь совсем невелико. Всего в Топрак-кале – районе, примыкавшем к цитадели и огороженном от внешнего мира невысокими стенами и земляным валом, проживало не более полутора тысяч жителей. Мусульман примерно треть, а остальные армяне, греки и евреи. И многим из них придется туго, поскольку донцы не сильны в катехизисе и на различия в вере могут не обратить внимания.

– Смотрите, ребятки, – показал я своим пацанам, притихшим от увиденного. – Война примерно вот так и выглядит. Грязь, кровь и грабежи. В ней далеко не так много возвышенного и доблестного, как об этом пишут в рыцарских романах.

– Но ведь победа приносит славу и богатство?! – воскликнул Петер.

– Не всем, – хмыкнул я. – Далеко не всем.

– Но ведь мы победили?

– Еще нет. Но победим обязательно, поскольку у нас нет иного выхода.

– Но почему? – удивился такой постановке вопроса Дмитрий.

– Видишь ли, сынок, уже не одну сотню лет отсюда из Крыма на нашу землю приходят татары. Когда-то они были сильны и угрожали самой Москве, теперь ослабли и могут лишь тревожить наши границы, но суть не поменялась. Они приходят грабить, убивать и жечь, а еще уводят в полон юных девушек, молодых и здоровых мужчин, которых потом продают в рабство, и живут за счет этого. Если бы не они, Русь и другие христианские страны были бы куда богаче и многолюднее. Поэтому у нас нет иного выхода, нежели как разорить это гнездо разбоя и порока.

Зачем я взял Митьку и Петьку с собой? Ну а куда их девать! Оставить в Азове, где чертова прорва вооруженных людей и еще больше пленников, которые в любой момент могут попробовать взбунтоваться, было бы не очень разумным решением. В Москву без большой охраны не отправить, а у меня сейчас каждый ратник на счету. Так что пусть будут рядом. Смотрят, учатся и привыкают.

Все же после победы под Азовом я послал грозный указ в Москву с требованием присылать припасы и ратников, а также думцев и дьяков с подьячими, ну и свой государев полк. А то рванул на войну, а у меня с собой ни административного аппарата толкового, ни свиты приличной. Еще повелел напечатать большие листы, на которых в картинках изображено одоление агарян и водружение крестов над поруганными и превращенными в мечети храмами. Плюс послание ко всем европейским дворам с призывом прекратить распри и участвовать в борьбе с общим врагом. На последнее, говоря по совести, надежды никакой, но грамотный пиар – наше все!

Кстати, о храмах. С христианских времен их тут сохранилось два. Небольшой католический костел в цитадели, когда-то принадлежавший генуэзцам, и греческая церковь Иоанна Предтечи, вписанная в линию крепостной стены. Конечно, сейчас они мечети, но я ведь не просто так погулять вышел, я – ниспровергатель идолов и защитник православия. К тому же Иоанн Креститель, как ни крути, мой небесный покровитель.

– Значит, так, – распорядился я. – Все ненужное из храма выкинуть и приготовить для освящения и литургии. Полумесяц со шпиля сбить и заменить на крест. Будем молебен служить. Священники местные есть?

– Найдем, – коротко отозвался Михальский. – В крайнем случае отец Питирим сгодится, он с казаками пошел.

Эх, как же мне не хватает Мелентия. Старик тогда обиделся, что Филарет снова патриархом стал, хлопнул дверью и удалился в пустынь. Я за ним несколько раз посылал, но он и слушать никого не стал. Хотел сам к нему съездить, да все недосуг было. Без него ни один духовник у меня так и не прижился, хотя в желающих недостатка, сами понимаете, не было. Но большинство смотрят так угодливо, что с души воротит, где уж такому исповедоваться…

Что же до отца Александра, находившегося при моем войске с самого Воронежа, то его при первом же выходе в море так укачало, что я почел за благо оставить священника в Азове, дабы он там окормлял страждущих.

Первым сюрпризом было то, что местные христиане, казалось, совсем не рады нашему приходу. То есть бунтовать они, конечно, не бунтовали, но и восторга в глазах, не говоря уж о хлебе-соли, не наблюдалось. Что касается здешнего клира, то получилось совсем интересно. Греческий батюшка вообще попытался сбежать, а когда не получилось, заперся у себя в церкви и прикинулся немым. Настоятель же маленькой армянской церквушки отец Петрос хоть и пришел, но вид у него при этом был как у христианского мученика перед Нероном.

– Что-то не так, отче? – без обиняков поинтересовался я.

– Вы уйдете, а мы останемся здесь, – так же прямо ответил мне священник.

– Отпустите его, – поморщился я. – И сгонять на молебен местных не надо. Что поделаешь, если они татар боятся больше, чем Бога. Но если кто захочет сам, тем не препятствовать!