Меч королей

— Восточную Англию я покинул безбородым юношей. Меня уже никто не помнит.

Я закутался в просторный темный плащ — нашел его при обыске чердака Гуннальда и комнаты внизу, где жил его сын. Плащ подпоясал куском веревки, потом позаимствовал у Гербрухта деревянный крест и повесил на шею. Меча я не взял, вооружился только спрятанным под одеждой ножом.

— Ты похож на монаха, — сказал Финан.

— Благослови тебя Бог, сын мой.

Мы выбрали стол в темном углу таверны. Зал был почти полон. Местные жители расположились по одну сторону широкой комнаты, по другую же устроились воины. Было их большинство, и почти все с мечами. Воины с интересом посмотрели на нас, но сразу отвернулись, едва отец Ода осенил их крестным знамением. Эти парни пришли сюда пить, а не слушать проповеди. Некоторых интересовала не только выпивка: такие влезали по деревянной лестнице в комнаты, где занимались своим ремеслом шлюхи. В спину поднимающимся летели пожелания и насмешки товарищей. Эти похабные звуки резали слух отца Оды, но он молчал.

— Те, кто всходит по лестнице, — это… — начала Бенедетта.

— Да, — отрезал отец Ода.

— Это молодые мужчины, вдали от дома, — сказал я.

Неброская девица подошла к нашему столу, и мы попросили принести эля, хлеба и сыра.

— Вульфред еще жив? — поинтересовался я у нее.

Она посмотрела на меня, но не разглядела лица под капюшоном.

— Он умер, отче, — ответила служанка, явно приняв меня за другого священника.

— Жаль, — сказал я.

Девушка пожала плечами.

— Я вам лучину принесу, — пообещала она.

Я перекрестил ее.

— Благослови тебя Бог, дитя мое, — молвил я, и Ода неодобрительно засопел.

Веселье разгоралось, и восточные англы запели. Первая песня была норманнской, плач мореходов по женам, оставленным на берегу. Но потом саксы в пивной заглушили всех старинной песней, определенно предназначавшейся для наших ушей. Отец Ода, слушая слова, насупился над своей кружкой. Когда Бенедетта, которой потребовалось больше времени, вникла в смысл, глаза ее округлились.

— Эта песня называется «Жена дубильщика», — сказал я, постукивая ладонью по столу в ритм припеву.

— Но она ведь про священника? — спросила Бенедетта. — Разве нет?

— Да, — прошипел отец Ода.

— Там про жену дубильщика и про священника, — пояснил я. — Женщина приходит на исповедь, а он говорит ей, что не понимает, в чем заключается грех, и просит показать ему.

— Проделать это с ним, то есть?

— Да, с ним.

К моему удивлению, итальянка расхохоталась.

— Мне казалось, мы сюда за новостями пришли, — буркнул отец Ода.

— Новости сами к нам придут, — ответил я.

И верно, прошло немного времени с тех пор, как хмельные воины затянули новую песню, когда один средних лет воин, с подстриженной седой бородой, взял кувшин с элем и кружку и подошел к нашему столику. На боку у него висел меч с изрядно потертой рукояткой, а легкая хромота намекала на удар копьем, полученный в «стене щитов». Он вопросительно посмотрел на отца Оду, тот согласно кивнул, и гость присел на скамью напротив меня.

— Извини, отче, за ту песню.

Ода улыбнулся:

— Сын мой, мне и раньше доводилось бывать среди вояк.

Человек, выглядевший достаточно старым, чтобы годиться Оде в отцы, поднял кружку:

— Отче, тогда за твое доброе здоровье.

— Молю Бога, чтобы оно было добрым, — осторожно ответил священник. — И за твое тоже.

— Ты дан? — уточнил наш собеседник.

— Дан, — подтвердил Ода.

— И я. Меня зовут Йорунд, — представился гость.

— А я — отец Ода. Это мои жена и дядя. — Ода перешел на датский.


— Что привело тебя в Лунден? — спросил Йорунд.

Держался он по-приятельски, недоверия в голосе не чувствовалось. И хотя я не сомневался, что восточные англы выискивают по городу врагов, но соглашался с Одой: священник и его жена не столь подозрительны. Так что, скорее всего, Йорунд просто любопытствовал.

— Ищем корабль, который перевезет нас за море, — сказал Ода.

— Едем в Рим, — вставил я, излагая заранее подготовленную историю.

— Мы паломники, — пояснил священник. — Моя жена хворает. — Он положил ладонь на руку Бенедетты. — Хотим получить благословение святейшего отца.

— Отче, сочувствую насчет супруги, — искренне заявил Йорунд, и, глядя на руку попа, я ощутил очередной приступ ревности.

Я посмотрел на Бенедетту, та — на меня. Глаза ее были печальные. На миг взгляды наши встретились.

— До Рима путь далек, — продолжил Йорунд.

— Воистину это длинное путешествие, сын мой, — ответил Ода, внезапно обеспокоившийся, потому что Бенедетта резко убрала руку. — Мы ищем корабль, который доставил бы нас во Франкию.

— Кораблей тут много, — сказал Йорунд. — Я бы не возражал, будь их поменьше.

— Почему? — удивился отец Ода.

— Так это наша работа. Обыскивать корабли, прежде чем они выйдут.

— Зачем?

— Проверяем, чтобы никто из врагов не сбежал.

— Врагов? — Священник изобразил удивление.

Йорунд сделал хороший глоток эля.

— Поговаривают, отче, что Утредэрв в Лундене. Знаешь, кто это?

— Кто ж не знает.

— Тогда ты понимаешь, что такой враг им тут не нужен. Поэтому они сказали: найдите его, сообщите нам и схватите.

— И убейте? — спросил я.

Йорунд пожал плечами:

— Кто-то убьет, но едва ли это будем мы. Да и нет его тут. Что он здесь забыл? Все это просто слухи. Грядет война, а с ней обычно приходят слухи.

— Так разве она уже не началась? — задал вопрос священник. — Я слышал, повсюду уже дерутся.

— Дерутся-то всегда, — буркнул Йорунд. — Я имею в виду настоящую войну, со «стенами щитов» и армиями. И она нам ни к чему.

— О чем ты? — сдержанно поинтересовался Ода.

— Отче, сбор урожая не так уж далеко. Не должно нас быть здесь, не сейчас. Нам дома нужно быть, острить серпы. Делать настоящую работу! Пшеница, ячмень да рожь сами собой не сожнутся!

При упоминании ячменя рука моя дернулась к молоту, но нащупала деревянный крест.

— Вас сюда призвали? — спросил я.

— Наш саксонский лорд, которому до урожая заботы нет.

— Этельхельм?

— Кёнвальд, — ответил датчанин. — Но земли свои он держит от Этельхельма. Так что ты прав: это Этельхельм призвал Кёнвальда на службу.

Йорунд подлил себе эля из кувшина.

— А Кёнвальд призвал тебя? — продолжал расспрашивать я.

— Разве у него был выбор? Урожай не урожай.

— А у тебя был? — спросил Ода.

Дан снова пожал плечами:

— Мы присягнули Кёнвальду, когда обратились в христианство. — Он помедлил, возможно, вспоминал о том, как датские поселенцы в Восточной Англии не смогли отстоять в войне право иметь своего короля. — Мы сражались против него и проиграли, но он сохранил нам жизнь, сохранил наши земли и позволяет нам процветать, так что теперь мы обязаны сражаться за него. Кто знает, вдруг до сбора урожая все еще и закончится?