Меч королей

Я подвел ее к конюшне.

— Я не забыл.

— Позаботься, чтобы он был жив, когда ты пошлешь за мной, — со злобой проговорила женщина.

Я поднял взгляд. Ночь таяла, небо окрасилось в темно-синий цвет, не было видно ни облачка.

Потом подали голос собаки.





Глава 7




Итак, нас все-таки услышали. Плач перепуганных детей разбудил людей Гуннальда в доме, они спустили собак, и те теперь заливались отчаянным лаем. Я слышал топот, отрывистые команды, вопль сопротивляющейся женщины. Взятого нами пленника прижали к стене рядом с дверью, Видарр приставил ему меч к горлу.

— Сколько людей внутри? — резко спросил я у него.

— Девять! — проговорил он сдавленно из-за клинка.

Его уже разоружили. Я с силой врезал ему промеж ног, он скорчился и взвизгнул, когда лезвие Видарра слегка рассекло ему подбородок.

— Оставайся тут! — рявкнул я. — Финан!

— Господин? — отозвался тот из дверей конюшни.

— Еще девять человек, — сказал я, махнув ему.

— И собаки, — сухо добавил он.

Я слышал, как когти яростно скребут дверь с обратной стороны.

Дверь забаррикадировали. Я поднял тяжелую щеколду и попытался тянуть и толкать, но без толку. А теперь, подумалось мне, оставшиеся в доме пошлют за помощью к восточным англам на мосту. Я выругался.

И тут дверь распахнулась. Похоже, на нас решили спустить собак.

Вылетели две псины, обе здоровенные, черные, с огромными пастями, желтыми зубами и косматые. Они бросились на нас. Первая попыталась вгрызться мне в живот, но вместо плоти куснула кольчугу. Вздох Змея взлетел и упал, Видарр ударил слева. Перешагивая через умирающую животину, я заметил, что Финан управился со второй. Мы оба ворвались в дом. Внутри было темно. Копье пролетело слева от меня и воткнулось в дверной косяк. Послышались вопли.

Защитники дома спустили собак, а боевые псы — страшные звери. Они нападают свирепо, словно не ведая страха, и, хотя их не так уж трудно убить, атака вынуждает нарушить строй. Поэтому главное в применении боевых собак — это подкрепить их нападение своим. Дай псам отвлечь врага и, пока тот обороняется от клыков и когтей, бей его мечами и копьями.

Однако защитники дома решили, что собаки сделают всю работу за них, и, вместо того чтобы атаковать нас, просто выстроились в шеренгу. Где-то справа кричали женщины, но было не до них: мне противостояли защитники — люди с маленькими щитами и длинными мечами. Сосчитать их я не мог, было слишком темно, поэтому просто бросился вперед с кличем «Беббанбург!».

Я учу молодых воинов, что осторожность на войне — добродетель. Всегда существует искушение ринуться в атаку сломя голову, врезаться с ревом во вражескую «стену щитов» в надежде, что ее удастся проломить за счет одних только натиска и ярости. Искушение это проистекает из страха, а подчас лучший способ преодолеть страх — это издать боевой клич, напасть и убивать. Но и противник, скорее всего, руководствуется тем же порывом и тем же страхом. Он тоже кинется убивать. Дай мне выбор, я предпочту отражать атаку обезумевших от страха воинов, чем атаковать сам. Люди, охваченные яростью, повинующиеся безрассудному порыву, будут сражаться как волки, однако умелое обращение с мечом и дисциплина почти всегда берут над ними верх.

Тем не менее я сам, горланя боевой клич, устремился на группу вооруженных людей. Они не построили «стену щитов» — щиты у них были слишком маленькие и предназначались лишь для защиты от ударов, но образовали «стену мечей». Охранникам работорговца платили за поддержание порядка, запугивание, охаживание плетьми спин беззащитных невольников, в их обязанности не входило биться против нортумбрийских воинов. Кое-кому из них, уверен, доводилось сражаться в «стене щитов». Они знали свое ремесло, убивали и оставались в живых, но едва ли обладали опытом, имевшимся у моих людей. Давненько эти парни не проводили по многу часов в упражнениях с тяжелым мечом и щитом, потому как врагами их были невооруженные рабы, зачастую женщины и дети. Худшее, с чем им приходилось сталкиваться, — это со взбесившимся невольником, которого не составляло труда избить дубинкой до бесчувствия. А теперь против них выступали воины — мои воины.

Финан был рядом, выкрикивая что-то на родном языке, а Беорнот находился слева. «Беббанбург!» — проревел я опять. Клич явно ни о чем не говорил защитникам, но они видели перед собой воинов в доспехах и шлемах, бесстрашных в битве, жаждущих их смерти. Воинов, жаждущих убивать.

Я налетел на воина с меня ростом, со всклокоченной черной бородой и в кожаной куртке. Меч он выставил как копье. Видя, как мы приближаемся, противник отступил, но меч продолжал держать прямо перед собой. Надеялся, что я сам нанижусь на него? Вместо этого я отвел клинок левой рукой и, уловив его зловонное дыхание, погрузил Вздох Змея ему в брюхо. Я опрокинул здоровяка на стоящего позади противника. Воин справа от меня вскрикнул, потому что Финан полоснул его по глазам. Беорнот рядом размахивал окровавленным мечом, и я принял вправо, извлекая клинок из упавшего. При этом врезался в другого врага. У того был сакс, удар которого остановила моя кольчуга. Он надавил, но шагнул в ужасе назад, и укол его лишился силы. Наемник захныкал, замотал головой, видимо желая сдаться, но я ударил его в лицо одетой в шлем головой. Хныканье перешло в стон, потом глаза его распахнулись — это клинок Беорнота вошел ему между ребрами. Это были глаза человека, погружающегося в пучину ада. Он упал. Я сделал еще один шаг и оказался в тылу у нестройной линии врагов. Передо мной была открытая дверь. За ней на сверкающей под солнцем воде стоял так нужный нам корабль. Я развернулся, продолжая кричать, протащил голодное лезвие Вздоха Змея по шее одного из охранников, и враги вдруг закончились. Остались только люди, взывающие к милосердию, корчащиеся в агонии и умирающие, а еще — кровь на каменных плитах. Какой-то грузный человек мчался в панике по лестнице, построенной близ клетки для женщин.

Мы — воины.

— Гербрухт!

— Господин?

— Приведи Бенедетту и детей.

Нам противостояли девять человек, я их пересчитал. Пятеро умерли или умирали, трое стояли на коленях, один убежал наверх. С одной стороны за железными прутьями решетки ревели от страха женщины, с другой — толпились в тени мужчины.

— Беорнот! — Я указал на троих коленопреклоненных. — Добавь к этим урода, которого мы схватили во дворе, сними со всех кольчуги, запри их и узнай, согласен ли кто из рабов поработать гребцом!

Человека, убежавшего по лестнице, я видел лишь мельком: крупный, но не такой, как Беорнот или Фолькбальд — оба высокие и мускулистые, — а именно толстый. Он в панике лез вверх по ступеням, громко топая. Сжав Вздох Змея, я последовал за ним.

Видимо, лестница осталась от римской постройки — нижние ступеньки были каменные, а выше них шел пролет из недавно сделанных деревянных. Они вели к площадке, над которой порхала потревоженная пыль. Поднимался я медленно. С верхнего этажа не доносилось ни звука. Я предположил, что жирдяй, кто бы он ни был, поджидает меня. Подоспел Финан, и мы вдвоем стали осторожно взбираться по деревянным ступенькам, морщась при каждом скрипе.

— Один, — прошептал я.

Направо от лестничного пролета находился завешенный плотной тканью дверной проем. Я подозревал, что, стоит мне ступить на площадку, из-за шерстяного полога вылетит копье, поэтому приготовился отвести удар Вздохом Змея. Но копье не появилось. Я отдернул завесу. Раздался приглушенный вскрик. Снова послышались тяжелые шаги, намекая на то, что толстяк взбирается по другой лестнице.


— Гуннальд? — предположил Финан.

— Скорее всего, — отозвался я, не в силах больше сдерживаться.

Сделав последний шаг, я сорвал ткань с проема. Кто-то охнул, вскрикнул, и я увидел еще одну клетку, из которой округлившимися от ужаса глазами смотрели на меня три женщины. Я приложил палец к губам, и они притихли, указав взглядами еще на один пролет деревянных ступенек, ведущий к верхнему этажу.

— Гуннальд! — окликнул я.

Молчание.

— Гуннальд! Я пришел сдержать слово! — Я побежал по лестнице, нарочито громко топая ногами. — Гуннальд, ты меня слышишь?

Ответа по-прежнему не было, только шорох где-то глубоко на чердаке, под самой крышей. Свет едва проникал, но, взобравшись туда, я различил в дальнем углу толстяка. В руке он сжимал меч. Его била крупная дрожь. Мне редко доводилось видеть настолько перетрусившего человека.

Финан прошел мимо меня и толкнул маленький ставень, замеченный мною со двора. Стало светлее, и я разглядел тяжелые дощатые сундуки и прочную деревянную кровать с ворохом шкур, в которых пряталась девица. Она испуганно поглядывала на нас.

— Гуннальд? — спросил я у толстяка. — Гуннальд Гуннальдсон?

— Да, — произнес тот почти шепотом.

— Брось меч, — велел я. — Если только ты не хочешь со мной сразиться.

Он затряс головой, но продолжал сжимать оружие.

— Мое имя Утред, сын Утреда, лорд Беббанбургский, — назвался я.

Пальцы разжались, и меч загремел по деревянному полу. Гуннальд последовал за ним, упал на колени и протянул ко мне сцепленные руки:

— Лорд!

На чердаке было и второе закрытое окно, оно выходило на реку. Я прошел мимо коленопреклоненного толстяка и толкнул ставень, чтобы впустить в комнату больше света.

— Не люблю работорговцев, — спокойно объявил я, вернувшись к Гуннальду.

— Многие не любят, — прошептал он.

— Это невольница? — спросил я, указав Вздохом Змея на девушку на ложе.

— Да, лорд. — Шепот Гуннальда был едва уловим.

— Отныне нет.

Гуннальд промолчал. Его все еще трясло. Я заметил на полу женское платье или накидку, настоящую дерюгу. Подцепив ее окровавленным острием Вздоха Змея, я бросил одежду девушке.

— Помнишь работорговца по имени Хальфдан? — спросил я у Гуннальда.

Тот растерялся, явно удивленный вопросом. Лицо у него было круглое, глазки маленькие, а бороденка слишком жидкая, чтобы спрятать жирные подбородки. На голове расползалась плешь. Был он в кольчуге, но маловатой по размеру, поэтому ему пришлось разрезать ее по бокам, чтобы впихнуть живот. Толстый живот.

— Финан, не часто нам приходится встречать таких толстяков, правда? — обратился я к другу.

— Бывали монахи, — отозвался тот. — Ну и пара епископов.

— Нужно очень много есть, чтобы отрастить такое брюхо, — сказал я Гуннальду. — Рабы-то у тебя все тощие.

— Лорд, я хорошо их кормлю, — пролепетал он.

— Неужто? — спросил я с показным удивлением.

— Мясом, лорд. Они едят мясо.

— Хочешь меня убедить, что хорошо обращаешься со своими рабами? — осведомился я, присев перед ним на корточки и уткнув острие Вздоха Змея в пол прямо перед его коленями. Работорговец неотрывно смотрел на меч. — Ну, отвечай!

— Лорд, довольный раб — здоровый раб, — не без труда выдавил Гуннальд, глядя на клинок с засыхающей на нем кровавой коркой.

— Так ты хорошо с ними обращаешься?

— Да, лорд.

— И эта девчонка не по принуждению оказалась в твоей постели?

— Нет, лорд. — Снова его шепот стал едва различим.

— Гуннальд, наверное, ты сочтешь меня чудаком, — сказал я, распрямившись, — но мне не нравится, когда женщин бьют или насилуют. Тебе это кажется странным?