Мастер осенних листьев
Часть 61 из 118 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я и не думала…
Она смешалась, не договорив. Смахнула что-то в уголке глаза. Соринку?
Первое время Эльга никак не могла привыкнуть к тем совершенно детским, чистым восторгу и изумлению, которые рождали у взрослых людей ее букеты. К ахам, вздохам, смеху, слезам.
Вроде и хохочущую тетушку Тельгин с работой мастера Мару видела, и как тихо, благоговейно смотрели на панно в Дивьем Камне, наблюдала тоже. Деодора, торжественно уносящего своего лиственного двойника, провожала взглядом. А с собой соотнести не могла.
Мурашки рассыпались по рукам, по лопаткам, от шеи к затылку – неужели это я? Это я – виновница? Может ли такое быть? Я же просто работаю с листьями.
И комок стоял в горле, не таял.
Чужая радость вспыхивала, накрывала с головой, заставляя испытывать какой-то даже внутренний стыд.
Правда, потом это чувство ушло. Как и мурашки.
Позже Эльга только мысленно кивала самой себе, когда видела и ощущала, как появляется и крепнет связь между человеком и букетом, который тому предназначался. Значит, все было сделано правильно.
– Возьмите.
– Зачем? – Эльга с удивлением посмотрела на женщину, передающую букет ей обратно. – Это вам.
– У нас нет столько денег, госпожа.
– Это бесплатно, – сказала Эльга. – Кроме того, если что, мне заплатит ваш титор.
– Ой, наш титор!
Женщина сказала это так, что стало ясно: никакого доверия к титору она не испытывает. Да и далеко титор. От него только сборщики налога приезжают. И видела она его всего раз, издалека, когда он охотился поблизости. Кавалькада пестрая проскакала, да рог протрубил, коз пугая. Вот и все знакомство.
– Все равно. – Эльга даже руки за спину спрятала. – Это же не простой букет.
– Да? – Женщина развернула доску к себе, и, как ни старалась держать губы, через несколько мгновений они вновь растянулись в широкую улыбку. – Ох! А ведь и правда. Сарви.
– Что? – отозвался зашедший в дом и легонько обстучавший башмаки о порог Сарвиссиан.
– Посмотри. Мастер Иньку сделала.
– Так я подходил, видел.
– Ты сейчас посмотри.
– А что там?
Сарвиссиан, умывавшийся во дворе, смахнул мокрые волосы назад.
– Ну, Инька…
Язычок свечи трепетал, рисуя на лиственной щеке девочки теплый загар. Сарвиссиан наклонился.
– Так, погоди…
В его горле что-то треснуло, и он вдруг гулко, на всю избу, захохотал, заставив женщину испуганно привстать с лавки.
– Тише, Сарви, тише!
– Пытаюсь!
Сарвиссиан накрыл рот ладонями, но смех взбулькивал в нем, как каша в горшке, и прорывался сквозь пальцы.
– Бы-уп… пха-ха… Инь…
Зашевелился, перевернулся под медвежьей шкурой Хаюм. Всклокоченная мальчишечья голова приподнялась с тощей подушки.
– Чего вы? Ночь на дворе!
– Ты спи, – сказала ему мать.
– Уснешь тут!
– Пых-ха… – сказал Сарвиссиан, на ватных ногах отступая в сторону печи.
Слезы текли у него по лицу.
– А что с дядей Сарви? Плясунья? – спросил Хаюм.
– Репей тебе под язык! – сердито сказала мать. – Смешно ему просто. Годами смех копил, вот и прорвало.
– Лучше бы утром прорвало, – проворчал мальчишка.
Он взбил подушку кулаком и накрылся шкурой с головой.
– Тише, Сарви, – повторила женщина.
– Да я уж все.
Сарвиссиан обессиленно сполз у печки на пол, отвернул от себя букет.
– Я, наверное, перестаралась, – сказала Эльга. – Простите.
Рано утром Эльга ушла в лес.
Позавтракала козьим сыром и молоком вместе с хозяйкой избы и Хаюмом, повесила сак через плечо и, сказав, что скоро вернется, отправилась через поле к темному, сонному еще ельнику.
Подол платья скоро стал мокрым от росы, зябкая сырость заползла к лопаткам и в рукава.
Листья взволнованно шуршали за спиной, обсуждали вчерашнее, успокаивали, мол, с кем не бывает, осторожно хвалили, сетовали на отсутствие хорошей компании.
Не останавливаясь на опушке, Эльга поднырнула под еловую лапу и углубилась в лес. Кочки, хвоя продавливались под башмаками.
– Я – дурочка, – прошептала она себе.
Елки равнодушно молчали. Солнечные лучи мазали верхушки и пятнали узорами стволы и редкие полянки.
– Я ни на что не гожусь.
Эльга одолела небольшой взгорок и села на землю. Скинула сак. Что? Что? – сразу забеспокоились листья. Ничего, сказала им Эльга. Я просто не умею делать букеты. Ах, нет! Ах, почему? – принялись возражать листья.
Спорить с ними настроения не было. Эльга легла и долго смотрела, как светлеет небо, становясь розовым, а затем, обретая глубину и оттенки, мягко синеет. Тонкие верхушки елей качал ветерок, и они то сходились, то расходились, словно пальцы, набивающие букет на небосводе. Серебристая, голубоватая ива, ромашка, липа, сирень.
Чарник – для законченности.
– Ничего я еще не умею, – вздохнула Эльга, встав и отряхиваясь. – Просто страшно, сколько букетов мне нужно будет набить до грандаля.
За ельником пошел осинник, а в ложбинках росли малиновые и смородиновые кусты.
Листья золотились на солнце, шелестели, перекликались, наполняя воздух жизнью и радостью пробуждения. Вы живы? Мы – живы! И вы живы! С новым днем! С новым утром! Эльга ходила от ствола к стволу, улыбаясь, кивая, здороваясь, вглядываясь в кроны. Руки работали, нежно срывали новый материал для букетов, как учила мастер Мару, перехватывая биение в черенке. Сак распухал, наполняясь.
– Новости! Новости! Новости! – затрепетали листья под свежим ветром.
Эльга остановилась, слушая.
В покинутом дупле поселился енот. Лисье семейство завтракает мышами. В кривой овраг на юге забрела дурная корова и сдохла. Мастера из Курсиля-Малого поймали медведя, повадившегося драть деревенских коз. Вчера молнией опалило старый дуб в Подпружье.
Ах, где смешно, где тревожно. Дальше!
– Новости! Новости!
Сагим Белохвост прячется от родителей в плавнях. Младший брат по ночам носит ему еду и пересказывает все, что грозится с ним сделать отец за подожженный лабаз. Мастер-лекарь Аварох Эмфалл укротил плясунью в Туйе, Димурского надела. Опасные дома опечатаны и обнесены забором, вкруг посыпано солью и толченой хинной корой. В местечке Палива пришлыми убита девушка, пришлых трое, лесного племени, дикие. Староста объявил на них охоту. Тангарийские эрцгавры признали власть сумасшедшего мастера над собой и выдвигают войска в приграничье.
Что? Эльга мотнула головой. Он же разбит! Как они могут…
– Жив, жив, – зашуршали листья.
– Ему что, мало? – растерянно спросила их Эльга.
– Изменился.
В шепоте листьев прозвучал страх. Они заговорили испуганно, тихо, словно страшась, что будут услышаны на другом конце Края.
– Он изменился, – заговорили они, дрожа. – Убил! Убил! Многих убил.
Рыцек! – почему-то подумала Эльга. Это он, он! – заколотилось сердце. Горечь стиснула горло. Она едва не заплакала. Я изменила его тогда, я набила неправильный букет. Это он! Мстит за мастера, ожесточился, обезумел.
Рыцек!
– Нет, нет, – тут же зашелестели листья. – Другой.
Она смешалась, не договорив. Смахнула что-то в уголке глаза. Соринку?
Первое время Эльга никак не могла привыкнуть к тем совершенно детским, чистым восторгу и изумлению, которые рождали у взрослых людей ее букеты. К ахам, вздохам, смеху, слезам.
Вроде и хохочущую тетушку Тельгин с работой мастера Мару видела, и как тихо, благоговейно смотрели на панно в Дивьем Камне, наблюдала тоже. Деодора, торжественно уносящего своего лиственного двойника, провожала взглядом. А с собой соотнести не могла.
Мурашки рассыпались по рукам, по лопаткам, от шеи к затылку – неужели это я? Это я – виновница? Может ли такое быть? Я же просто работаю с листьями.
И комок стоял в горле, не таял.
Чужая радость вспыхивала, накрывала с головой, заставляя испытывать какой-то даже внутренний стыд.
Правда, потом это чувство ушло. Как и мурашки.
Позже Эльга только мысленно кивала самой себе, когда видела и ощущала, как появляется и крепнет связь между человеком и букетом, который тому предназначался. Значит, все было сделано правильно.
– Возьмите.
– Зачем? – Эльга с удивлением посмотрела на женщину, передающую букет ей обратно. – Это вам.
– У нас нет столько денег, госпожа.
– Это бесплатно, – сказала Эльга. – Кроме того, если что, мне заплатит ваш титор.
– Ой, наш титор!
Женщина сказала это так, что стало ясно: никакого доверия к титору она не испытывает. Да и далеко титор. От него только сборщики налога приезжают. И видела она его всего раз, издалека, когда он охотился поблизости. Кавалькада пестрая проскакала, да рог протрубил, коз пугая. Вот и все знакомство.
– Все равно. – Эльга даже руки за спину спрятала. – Это же не простой букет.
– Да? – Женщина развернула доску к себе, и, как ни старалась держать губы, через несколько мгновений они вновь растянулись в широкую улыбку. – Ох! А ведь и правда. Сарви.
– Что? – отозвался зашедший в дом и легонько обстучавший башмаки о порог Сарвиссиан.
– Посмотри. Мастер Иньку сделала.
– Так я подходил, видел.
– Ты сейчас посмотри.
– А что там?
Сарвиссиан, умывавшийся во дворе, смахнул мокрые волосы назад.
– Ну, Инька…
Язычок свечи трепетал, рисуя на лиственной щеке девочки теплый загар. Сарвиссиан наклонился.
– Так, погоди…
В его горле что-то треснуло, и он вдруг гулко, на всю избу, захохотал, заставив женщину испуганно привстать с лавки.
– Тише, Сарви, тише!
– Пытаюсь!
Сарвиссиан накрыл рот ладонями, но смех взбулькивал в нем, как каша в горшке, и прорывался сквозь пальцы.
– Бы-уп… пха-ха… Инь…
Зашевелился, перевернулся под медвежьей шкурой Хаюм. Всклокоченная мальчишечья голова приподнялась с тощей подушки.
– Чего вы? Ночь на дворе!
– Ты спи, – сказала ему мать.
– Уснешь тут!
– Пых-ха… – сказал Сарвиссиан, на ватных ногах отступая в сторону печи.
Слезы текли у него по лицу.
– А что с дядей Сарви? Плясунья? – спросил Хаюм.
– Репей тебе под язык! – сердито сказала мать. – Смешно ему просто. Годами смех копил, вот и прорвало.
– Лучше бы утром прорвало, – проворчал мальчишка.
Он взбил подушку кулаком и накрылся шкурой с головой.
– Тише, Сарви, – повторила женщина.
– Да я уж все.
Сарвиссиан обессиленно сполз у печки на пол, отвернул от себя букет.
– Я, наверное, перестаралась, – сказала Эльга. – Простите.
Рано утром Эльга ушла в лес.
Позавтракала козьим сыром и молоком вместе с хозяйкой избы и Хаюмом, повесила сак через плечо и, сказав, что скоро вернется, отправилась через поле к темному, сонному еще ельнику.
Подол платья скоро стал мокрым от росы, зябкая сырость заползла к лопаткам и в рукава.
Листья взволнованно шуршали за спиной, обсуждали вчерашнее, успокаивали, мол, с кем не бывает, осторожно хвалили, сетовали на отсутствие хорошей компании.
Не останавливаясь на опушке, Эльга поднырнула под еловую лапу и углубилась в лес. Кочки, хвоя продавливались под башмаками.
– Я – дурочка, – прошептала она себе.
Елки равнодушно молчали. Солнечные лучи мазали верхушки и пятнали узорами стволы и редкие полянки.
– Я ни на что не гожусь.
Эльга одолела небольшой взгорок и села на землю. Скинула сак. Что? Что? – сразу забеспокоились листья. Ничего, сказала им Эльга. Я просто не умею делать букеты. Ах, нет! Ах, почему? – принялись возражать листья.
Спорить с ними настроения не было. Эльга легла и долго смотрела, как светлеет небо, становясь розовым, а затем, обретая глубину и оттенки, мягко синеет. Тонкие верхушки елей качал ветерок, и они то сходились, то расходились, словно пальцы, набивающие букет на небосводе. Серебристая, голубоватая ива, ромашка, липа, сирень.
Чарник – для законченности.
– Ничего я еще не умею, – вздохнула Эльга, встав и отряхиваясь. – Просто страшно, сколько букетов мне нужно будет набить до грандаля.
За ельником пошел осинник, а в ложбинках росли малиновые и смородиновые кусты.
Листья золотились на солнце, шелестели, перекликались, наполняя воздух жизнью и радостью пробуждения. Вы живы? Мы – живы! И вы живы! С новым днем! С новым утром! Эльга ходила от ствола к стволу, улыбаясь, кивая, здороваясь, вглядываясь в кроны. Руки работали, нежно срывали новый материал для букетов, как учила мастер Мару, перехватывая биение в черенке. Сак распухал, наполняясь.
– Новости! Новости! Новости! – затрепетали листья под свежим ветром.
Эльга остановилась, слушая.
В покинутом дупле поселился енот. Лисье семейство завтракает мышами. В кривой овраг на юге забрела дурная корова и сдохла. Мастера из Курсиля-Малого поймали медведя, повадившегося драть деревенских коз. Вчера молнией опалило старый дуб в Подпружье.
Ах, где смешно, где тревожно. Дальше!
– Новости! Новости!
Сагим Белохвост прячется от родителей в плавнях. Младший брат по ночам носит ему еду и пересказывает все, что грозится с ним сделать отец за подожженный лабаз. Мастер-лекарь Аварох Эмфалл укротил плясунью в Туйе, Димурского надела. Опасные дома опечатаны и обнесены забором, вкруг посыпано солью и толченой хинной корой. В местечке Палива пришлыми убита девушка, пришлых трое, лесного племени, дикие. Староста объявил на них охоту. Тангарийские эрцгавры признали власть сумасшедшего мастера над собой и выдвигают войска в приграничье.
Что? Эльга мотнула головой. Он же разбит! Как они могут…
– Жив, жив, – зашуршали листья.
– Ему что, мало? – растерянно спросила их Эльга.
– Изменился.
В шепоте листьев прозвучал страх. Они заговорили испуганно, тихо, словно страшась, что будут услышаны на другом конце Края.
– Он изменился, – заговорили они, дрожа. – Убил! Убил! Многих убил.
Рыцек! – почему-то подумала Эльга. Это он, он! – заколотилось сердце. Горечь стиснула горло. Она едва не заплакала. Я изменила его тогда, я набила неправильный букет. Это он! Мстит за мастера, ожесточился, обезумел.
Рыцек!
– Нет, нет, – тут же зашелестели листья. – Другой.