Мастер осенних листьев
Часть 62 из 118 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Две рядом стоящие осины соприкоснулись кронами, сформировали, как букет, человеческое лицо – один глаз карий, сквозь другой виден клочок неба, голубой, кривая ухмылка, надменный изгиб бровей-веток, вздыбленные надо лбом острым хохолком темные волосы и узкая, выдвинутая вперед челюсть.
Не Рыцек. Не похож.
Ох! Эльга испытала громадное облегчение. Выдохнула. Конечно, конечно, тут же сообразила она, как это мог быть Рыцек? Он же сам воевал с этим мастером! И кто бы его отпустил в Тангарию одного?
– Он действительно сумасшедший? – спросила она, внимательно разглядывая лицо.
– Да.
Осины разъединились, просыпав мелкий сор. Карий глаз погас, голубой распахнулся во всю небесную ширь.
– Он мастер, мастер, – раздалось отовсюду. – Он убил наших братьев, он убил целый лес. Мы не слышим их больше.
– Как убил? – опешила Эльга. – Сжег? Вырубил?
– Убил. Иссушил. Заставил умереть, опасть.
– Разве такое возможно?
– Да, – прошуршали листья.
Эльга вздрогнула от ответа.
– Не выдумывайте, – упавшим голосом сказала она. – Никакому мастеру это не под силу.
– Даже мастеру смерти?
Деталей ни осинник, ни ельник не знали. Хвойные были туговаты на слух и обладали дырявой памятью. Их интересы не простирались дальше опушек. До осин же, подозревала Эльга, новости добрались изрядно изменившимися, потерявшими части слов и смыслов. Да и ветер мог похулиганить, разнести не новости, а слухи и домыслы. Ну это же совсем никуда! Никто и никогда не слышал о таком мастере.
Мастер смерти.
Не мальчишка. По лицу – наверное, вдвое старше Эльги. Разноглазый. Неприятный. И целый лес! Это как? Он просто сказал им умереть или что? Это что за мастерство такое? А кто печать ставил? И есть ли она, печать?
Чем больше Эльга об этом думала, тем ясней становилось, что такое мастерство, скорее всего, выдумка. Она вот, конечно, может, коснувшись, засушить лист, но так ведь она с листьями и работает. А как работать со смертью?
Скорее всего, этот мастер просто сильный боец.
Тем более, осины поделились с Эльгой, что кранцвейлер вновь собирает войска от северных и западных вейларов и намерен решить вопрос с Тангарией и сумасшедшим мастером окончательно, до зимы.
Лучше бы, конечно, пораньше.
Эльга набрала малины и смородины, нашла чуть-чуть папоротника и кривки, на пригорке ободрала листья с молодого дубка.
Пальцы уже ныли, пальцы требовали работы. Глаза искали, чего бы запечатлеть. Внутри Эльги, будто ледяные узоры на зимнем стекле, складывались букеты. И Хаюм, и коровье стадо, и сизогрудая птица на ветке, и поле, в котором, согнувшись, маячат женские, высоко подоткнувшие юбки фигуры.
А еще есть Глица и Анника. И даже вот сумасшедшего мастера можно попытаться воссоздать. Хотя нет, не заслужил.
Она вернулась из леса с саком, распухшим до такой степени, что он, как дружелюбный нахлебник, довольно выглядывал из-за плеча и сбоку и провисал к земле. Листья в нем знакомились друг с другом и мечтали оказаться поближе к рукам хозяйки. Некоторые расхваливали ее мастерство, подлизы.
Фургон стоял у ворот. Лошади были запряжены, пофыркивали, прядали ушами. Сарвиссиан поднялся с лавки у крыльца.
– Госпожа мастер, – голос его был полон укоризны, – вы же хотели ехать.
Эльга запрокинула голову, смотря в небо, где уже высоко рассыпало лучи солнце.
– Мы можем после обеда?
– Нас ждут в Амине, а так мы, чувствую, доберемся до него только к зиме. Вы же, если работать начнете, то дотемна не остановитесь.
Эльга вздохнула, признавая правду.
– Тогда поехали.
– Это дело, – с видимым облегчением кивнул Сарвиссиан. – А то еды нам собрали – за неделю не съесть.
Эльга заглянула в фургон и увидела сложенные у заднего борта белые головки сыра, замотанное в полотно сало и гору розоватых клубней.
– Зачем столько? – удивилась она.
– В благодарность, – сказал Сарвиссиан. – Ильма меня даже слушать не стала, когда я, значит, попробовал возразить. Вы же, госпожа мастер, видели, какая она. Мой букет к себе повесила, Иньку – в светлую комнату. Все, сказала, без разговоров. Ну, я и промолчал. – Он поскреб усы, скрывая улыбку. – Зато, сказала, к урожаю, к Матушке-Утробе за меня замуж выйдет. Ну, если я на букете такой, как в жизни.
Эльга перекинула сак в фургон.
– Я внутри поеду. Можно?
– Смотрите, растрясет, госпожа. До смотровой шиги дорога не шибко хорошая.
– Я работать буду.
– Оно, конечно, дело хорошее, – кивнул Сарвиссиан, – я даже сена доложу, только знайте, что пополудни, к затемкам, я остановлюсь и мы никуда не двинемся, пока вы не поедите. Да и лошадкам роздых будет.
Эльга улыбнулась.
– Хорошо.
– Ну, тогда, наверное, и поедем? – Сарвиссиан схватил у сарая охапку свежего сена и понес ее к фургону. – Чего ждать?
– А проститься?
– Так на прополке все уже. Вон Хаюму махнуть можете.
За оградой вдалеке, в поле, среди зеленой ботвы, темнела неясная фигурка. Она то пропадала в густом море стеблей и листьев, то выныривала, что-то отшвыривая в сторону.
– Хаю-ум! – закричала Эльга и замахала рукой.
– О-у! – отозвалась фигурка.
– Долгой жизни-и!
– Эй-ей!
Фигурка замахала в ответ.
Эльга несколько мгновений постояла, вбирая в себя букет, который мысленно назвала «Расставание», и полезла в фургон.
– Долгой жизни, Устья, – услышала она Сарвиссиана.
– А госпожа мастер здесь? – спросил задорный девчоночий голосок.
– Мы уже уезжаем, Устья.
– Я только спрошу.
– Ну, спроси.
Сарвиссиан забрался на передок, уселся, завозился на скамье, спиной морща полог, а в фургон к Эльге заглянули карие глаза, осина, жужелица и липовый цвет.
– Ой, вы – мастер?
Эльга кивнула. Девочка посмотрела подозрительно. Самостоятельная. Серьезная. Волосы под платком, пот застыл на щеках и шее грязными ручейками. Руки – в царапинах и цыпках.
– А вы точно мастер? Я других видела, они были старше.
Эльга показала печать на запястье.
– Ты хотела что-то узнать?
– Ой, да!
Устья приподнялась, почти легла животом на дощатый задник, чтобы быть к Эльге как можно ближе.
– А вы можете…
Ей не хватило дыхания, и Эльга не смогла разобрать последние слова.
– Что?
– Мне бабушка рассказывала, – подставив ладонь, зашептала Устья, видимо, желавшая, чтобы ее не подслушал Сарвиссиан, – что раньше мастер листьев им портреты делал, которые как бы новости о далеком человеке показывали.
– Новости?
– Ну да!
Эльга недоверчиво качнула головой.
– Нет, не знаю, возможно ли такое.
Не Рыцек. Не похож.
Ох! Эльга испытала громадное облегчение. Выдохнула. Конечно, конечно, тут же сообразила она, как это мог быть Рыцек? Он же сам воевал с этим мастером! И кто бы его отпустил в Тангарию одного?
– Он действительно сумасшедший? – спросила она, внимательно разглядывая лицо.
– Да.
Осины разъединились, просыпав мелкий сор. Карий глаз погас, голубой распахнулся во всю небесную ширь.
– Он мастер, мастер, – раздалось отовсюду. – Он убил наших братьев, он убил целый лес. Мы не слышим их больше.
– Как убил? – опешила Эльга. – Сжег? Вырубил?
– Убил. Иссушил. Заставил умереть, опасть.
– Разве такое возможно?
– Да, – прошуршали листья.
Эльга вздрогнула от ответа.
– Не выдумывайте, – упавшим голосом сказала она. – Никакому мастеру это не под силу.
– Даже мастеру смерти?
Деталей ни осинник, ни ельник не знали. Хвойные были туговаты на слух и обладали дырявой памятью. Их интересы не простирались дальше опушек. До осин же, подозревала Эльга, новости добрались изрядно изменившимися, потерявшими части слов и смыслов. Да и ветер мог похулиганить, разнести не новости, а слухи и домыслы. Ну это же совсем никуда! Никто и никогда не слышал о таком мастере.
Мастер смерти.
Не мальчишка. По лицу – наверное, вдвое старше Эльги. Разноглазый. Неприятный. И целый лес! Это как? Он просто сказал им умереть или что? Это что за мастерство такое? А кто печать ставил? И есть ли она, печать?
Чем больше Эльга об этом думала, тем ясней становилось, что такое мастерство, скорее всего, выдумка. Она вот, конечно, может, коснувшись, засушить лист, но так ведь она с листьями и работает. А как работать со смертью?
Скорее всего, этот мастер просто сильный боец.
Тем более, осины поделились с Эльгой, что кранцвейлер вновь собирает войска от северных и западных вейларов и намерен решить вопрос с Тангарией и сумасшедшим мастером окончательно, до зимы.
Лучше бы, конечно, пораньше.
Эльга набрала малины и смородины, нашла чуть-чуть папоротника и кривки, на пригорке ободрала листья с молодого дубка.
Пальцы уже ныли, пальцы требовали работы. Глаза искали, чего бы запечатлеть. Внутри Эльги, будто ледяные узоры на зимнем стекле, складывались букеты. И Хаюм, и коровье стадо, и сизогрудая птица на ветке, и поле, в котором, согнувшись, маячат женские, высоко подоткнувшие юбки фигуры.
А еще есть Глица и Анника. И даже вот сумасшедшего мастера можно попытаться воссоздать. Хотя нет, не заслужил.
Она вернулась из леса с саком, распухшим до такой степени, что он, как дружелюбный нахлебник, довольно выглядывал из-за плеча и сбоку и провисал к земле. Листья в нем знакомились друг с другом и мечтали оказаться поближе к рукам хозяйки. Некоторые расхваливали ее мастерство, подлизы.
Фургон стоял у ворот. Лошади были запряжены, пофыркивали, прядали ушами. Сарвиссиан поднялся с лавки у крыльца.
– Госпожа мастер, – голос его был полон укоризны, – вы же хотели ехать.
Эльга запрокинула голову, смотря в небо, где уже высоко рассыпало лучи солнце.
– Мы можем после обеда?
– Нас ждут в Амине, а так мы, чувствую, доберемся до него только к зиме. Вы же, если работать начнете, то дотемна не остановитесь.
Эльга вздохнула, признавая правду.
– Тогда поехали.
– Это дело, – с видимым облегчением кивнул Сарвиссиан. – А то еды нам собрали – за неделю не съесть.
Эльга заглянула в фургон и увидела сложенные у заднего борта белые головки сыра, замотанное в полотно сало и гору розоватых клубней.
– Зачем столько? – удивилась она.
– В благодарность, – сказал Сарвиссиан. – Ильма меня даже слушать не стала, когда я, значит, попробовал возразить. Вы же, госпожа мастер, видели, какая она. Мой букет к себе повесила, Иньку – в светлую комнату. Все, сказала, без разговоров. Ну, я и промолчал. – Он поскреб усы, скрывая улыбку. – Зато, сказала, к урожаю, к Матушке-Утробе за меня замуж выйдет. Ну, если я на букете такой, как в жизни.
Эльга перекинула сак в фургон.
– Я внутри поеду. Можно?
– Смотрите, растрясет, госпожа. До смотровой шиги дорога не шибко хорошая.
– Я работать буду.
– Оно, конечно, дело хорошее, – кивнул Сарвиссиан, – я даже сена доложу, только знайте, что пополудни, к затемкам, я остановлюсь и мы никуда не двинемся, пока вы не поедите. Да и лошадкам роздых будет.
Эльга улыбнулась.
– Хорошо.
– Ну, тогда, наверное, и поедем? – Сарвиссиан схватил у сарая охапку свежего сена и понес ее к фургону. – Чего ждать?
– А проститься?
– Так на прополке все уже. Вон Хаюму махнуть можете.
За оградой вдалеке, в поле, среди зеленой ботвы, темнела неясная фигурка. Она то пропадала в густом море стеблей и листьев, то выныривала, что-то отшвыривая в сторону.
– Хаю-ум! – закричала Эльга и замахала рукой.
– О-у! – отозвалась фигурка.
– Долгой жизни-и!
– Эй-ей!
Фигурка замахала в ответ.
Эльга несколько мгновений постояла, вбирая в себя букет, который мысленно назвала «Расставание», и полезла в фургон.
– Долгой жизни, Устья, – услышала она Сарвиссиана.
– А госпожа мастер здесь? – спросил задорный девчоночий голосок.
– Мы уже уезжаем, Устья.
– Я только спрошу.
– Ну, спроси.
Сарвиссиан забрался на передок, уселся, завозился на скамье, спиной морща полог, а в фургон к Эльге заглянули карие глаза, осина, жужелица и липовый цвет.
– Ой, вы – мастер?
Эльга кивнула. Девочка посмотрела подозрительно. Самостоятельная. Серьезная. Волосы под платком, пот застыл на щеках и шее грязными ручейками. Руки – в царапинах и цыпках.
– А вы точно мастер? Я других видела, они были старше.
Эльга показала печать на запястье.
– Ты хотела что-то узнать?
– Ой, да!
Устья приподнялась, почти легла животом на дощатый задник, чтобы быть к Эльге как можно ближе.
– А вы можете…
Ей не хватило дыхания, и Эльга не смогла разобрать последние слова.
– Что?
– Мне бабушка рассказывала, – подставив ладонь, зашептала Устья, видимо, желавшая, чтобы ее не подслушал Сарвиссиан, – что раньше мастер листьев им портреты делал, которые как бы новости о далеком человеке показывали.
– Новости?
– Ну да!
Эльга недоверчиво качнула головой.
– Нет, не знаю, возможно ли такое.