Майор и волшебница

– С чего ты взяла? – искренне удивился я.

Потупившись, смущенно опустив глаза, она призналась:

– Иногда я начинала думать, что ты меня приворожил. Дело даже не в том, что я оказалась за крепким мужским плечом, а теперь вот еще – и частичкой могучей силы. Очень уж нам хорошо вдвоем, как будто и нет войны… Я проверила – нет, ничего подобного. Но, может, у вас и у нас в чем-то разные умения, и мое могло не сработать… Ты, правда, меня не привораживал?

Давно уже я не смеялся так искренне и весело. А отсмеявшись, сказал:

– Знаешь, что самое забавное? Я одно время тебя в том же самом подозревал… правда, недолго.

– Но я этого не умею! – с легким возмущением воскликнула Линда. – Совсем. Бабушка говорила: есть и приворотные зелья, и наговоры, только они тебе, девочка, ни к чему. Приворот всегда проходит, рано или поздно, и привязанный к тебе человек начинает тебя ненавидеть. Навязанная любовь счастья не приносит. Вот и не стала мне ничего из этого передавать.

– Умная женщина была твоя бабушка, – сказал я. – Наши говорили то же самое. Ох, чувствую, нашла бы она с ними общий язык, нашлось бы о чем поговорить… Успокойся. Не умею я привораживать, вообще ничего не умею. Неоткуда было взять. Зазывала, правда, к себе одна старушка, много чего сулила передать. Но у нас вся деревня знала, что она – злая, и ее сторонились. Я потом слышал – умирала она тяжело и долго, так всегда бывает со злыми, когда им некому передать…

– Да, бабушка мне рассказывала. И здесь все очень похоже…

– Так что успокойся. Честное слово, не привораживал я тебя. И верю, что ты меня не привораживала. Просто нам очень хорошо друг с другом, вот и все.

– Вот только будущего у нас нет… – тихонько сказала Линда.

И покрепче прижалась щекой к моему плечу. Я обнял ее и сказал на ухо, к некоторому своему удивлению:

– Линда, ты бы вышла за меня замуж?

Честно говоря, я уже пару дней хотел ее об этом спросить, но все никак не мог выбрать подходящего момента. А теперь вот неожиданно сорвалось с языка – о чем я нисколечко не жалел.

Она приподнялась на локте, уставилась на меня изумленно:

– Ты серьезно?

– Совершенно, – сказал я. – Веришь ты или нет, впервые в жизни девушке такое говорю. Линда, я не мальчик, женщины были, что уж там. Но дело даже не в том, что нам в постели чертовски хорошо. Если только на этом строить – слишком зыбкий фундамент получается. Мы здесь живем уже две недели, и я успел присмотреться, какая ты в обычной жизни…

Потупившись и отводя глаза, она сказала:

– Если честно, то и я – к тебе… Ты хороший и добрый человек. Разве что война тебя немного покалечила, но она всем души калечит, и мне тоже…

– И что ответишь?

– Теодор, я не могу вот так, сразу… Мне тоже впервые в жизни такое предложение делают, причем – советский офицер…

– Ну, ты тоже с некоторых пор – самый натуральный советский солдат, с присягой и погонами…

– Теодор, не надо шуток, я серьезно… Разве твое начальство разрешит тебе жениться на немке?

– А ты не забыла, что ты уже не немка? – усмехнулся я. – Ты – русская, родившаяся в Эстонии. Так и в учетной карточке написано, и в красноармейской книжке, которую тебе на основании этой карточки выдали. Бюрократия – отнюдь не немецкое изобретение, у нас ее тоже хватает. Уж если колесо закрутилось… Как видишь, никто из контрразведки не стал ради какой-то девчонки-студентки запрашивать Таллин. Помнишь, я тебе говорил, что Чугунцов рассказывал про указ о советском гражданстве для уроженцев прибалтийских республик? Кончится война, и у тебя будут все шансы получить советский паспорт. Ну да, я пошел на обман, но ведь не в шпионских или диверсионных целях. Просто хотел помочь одной бесприютной девчонке найти место в жизни. Примечание: девчонке, на которой я хочу жениться. Или она против? Ты только не думай… Если ты ответишь «нет», ничего в наших отношениях не изменится. Веришь?

– Да, верю… – сказала Линда, прильнув к моему плечу. – Ты хороший человек, Теодор, я тебе верю… Я ведь не сказала «нет», верно? Просто слишком многое нужно обдумать. И трудностей впереди немало. Вы, мужчины, о таких вещах почти и не думаете, а женщины – создания практичные…

– Ну, это-то я знаю, – усмехнулся я. – Было время убедиться.

– Ты это без осуждения сказал?

– Без малейшего.

– Приятно слышать… Ну вот, для начала: кто и где зарегистрирует брак? Немецкие ратуши все равно не работают, а ваших аналогичных контор здесь нет…

– Вот тут ты крупно ошибаешься, – сказал я. – По нашим правилам, командир дивизии имеет право зарегистрировать брак и выдать соответствующий документ, имеющий законную силу.

– Правда? Я не знала… Но это еще не самая большая трудность, Теодор. Я ведь как жена должна буду уехать с тобой в Россию? К этим чащобам и медведям, о которых ты так красочно рассказывал? Страшновато чуточку…

Я усмехнулся:

– И это говорит студентка, прочитавшая немало книг о России, в том числе и русских… Линда, если тебя только это пугает… Я с детства не живу среди чащоб и медведей. Давно уже оттуда уехал, стал городским человеком. А города у нас есть и большие, уж поверь. В любом случае побольше этого, где мы сейчас с тобой обретаемся. И медведи по улицам не ходят, ни разу даже не слышал, не говоря уж о том, чтобы видеть…

– И все равно… Для тебя это означает вернуться на родину, а для меня – покинуть родину.

Никак не походило на то, что она искала отговорки, зацепки, повода для отказа. Она и в самом деле рассудочно и взвешенно обдумывала все возможные предстоящие сложности и трудности – а они, надо признать, имелись не в таком уж малом количестве…

Линда сказала чуточку отрешенно, глядя в потолок:

– Это нелегкий выбор – между чувствами и родиной…

Я не вытерпел – сграбастал ее в объятия и сказал на ушко:


– Знаешь, что мне больше всего понравилось? Слово «чувства»…

Она высвободилась мягко, но решительно:

– Теодор, я пока о серьезном…

– А чувства, по-твоему, – предмет несерьезный?

– Не играй словами, ты меня прекрасно понимаешь… Еще раз повторяю: дай мне время, хорошо? Мне нужно очень многое обдумать, и очень серьезно. – Она повернулась ко мне и лукаво улыбнулась: – Главное, я не сказала «нет»…

Рассудив по ее явно шутливому тону, что серьезные размышления над сложностями и трудностями она отложила на потом (и правильно), я тоже сказал так, чтобы это сразу выглядело шуткой:

– А ты не подумала, каким трудностям я себя подвергаю, женясь на тебе?

– Это каким же? – спросила она с любопытством.

– У меня будет жена, которая всегда будет знать, где я… и с кем. Ты это умеешь, я знаю. Прекрасно помню, как я два раза возвращался домой, и не успевал сказать, где был, ты говорила сама: в штабе, у артиллеристов…

– И если бы только это, милый… – с загадочным лукавством сказала Линда, улыбаясь. – Ты, кажется, закурить хотел? Держи!

Она перевела взгляд на пачку французских сигарет на ночном столике – и та вдруг взмыла в воздух, проплыла над кроватью, над нами, прямехонько к моей руке. От изумления и растерянности я не поймал ее, и она упала между нами на постель.

– Милый Теодор, ты еще не представляешь, какие сюрпризы способна преподнести такая жена-чудовище, как я, – ангельским голоском сказала Линда, подавая мне сигарету. – С чем-нибудь тяжелым вроде этого кресла я не справлюсь, а вот тарелку или супницу могу швырнуть запросто… Ты еще не раздумал делать мне предложение?

– Ни в коем случае, – сказал я.

– Приятно слышать… – Она погрустнела чуточку. – Вот из-за подобного случая мать меня и раскрыла. Понимаешь, мы с ее кошкой терпеть друг друга не могли, вечно она мне пакостила, как могла: то в туфли нагадит, то тетради издерет. А однажды, когда я сидела в кухне, встала на задние лапы и всерьез нацелилась порвать мои новенькие шелковые чулки – отец прислал из Франции, по военному времени большая редкость, разве что на черном рынке, но откуда у меня такие деньги? В общем, я чисто машинально вышвырнула ее из кухни – не руками, вообще не прикасаясь. А мать, как на грех, стояла в дверях. Сразу все поняла. И прямо-таки прошипела: «Значит, взяла все-таки у старой ведьмы, дура, еретичка!» – Линда грустно усмехнулась. – И началась с тех пор меж нами, как выразился бы отец или ты, позиционная война… Хорошо еще, я через год уехала в Шпайтен…

Я промолчал – что тут скажешь? Полежали молча, покурили. Потом Линда спросила словно бы робко:

– Теодор, я как-то никогда об этом не спрашивала… Ты католик? Крест ты носишь католический, но в церковь никогда не ходишь… Вам же, я слышала, теперь не запрещено…

– Вообще-то я крещеный, – сказал я. – В православии, конечно. Но в церковь как-то не ходил. А крестик… Как-то в Польше зашел в католический костел. Поговорил немного со священником. Седой такой, приветливый, вроде здешнего отца Губерта. Он и рассказал, что к нему иногда заходят наши солдаты, некоторые, что постарше, даже молятся, хотя и крестятся по-православному. Он это принимал спокойно, сказал: была бы вера в душе, а как именно складываешь пальцы – не важно. Дарил им крестики, и они брали, благодарили. Подарил и мне, я и ношу с тех пор. На войне неверующих не бывает, Линда. Случалось, солдаты крестики из консервных банок вырезали…

Действительно, так с тех пор и носил – серебряный крестик на солидной серебряной цепочке, придававший некоторую уверенность в жизни, что ли (хотя я бы никому в этих мыслях не признался). А в последние две недели наши с Линдой цепочки от крестиков порой спутывались так замысловато, что это служило лишним поводом для веселья и смеха…

– Теодор, – сказала Линда словно бы нерешительно. – Если так, то, может, ты на мою просьбу согласишься… Уж если выходить замуж, то хотелось бы обвенчаться по всем правилам, как католичке и положено. Конечно, без всякой пышности – какая сейчас пышность, когда война… Но по всем правилам. Ты бы согласился? Или вам запрещено?

Я подумал: если офицерам не запрещено ходить на службы в православные церкви, то за венчание в католической меня с кашей не съедят. Вон в Войске Польском сколько ксендзов, и мессы служат при всем честном народе… Пофырчит замполит – и все. Если узнает…

– Как ты хочешь, – сказал я. – Только станет ли ваш священник венчать католичку с иноверцем?

– Если попадется такой, как тот, про которого ты только что рассказывал, или отец Шуберт, – станет, – убежденно сказала Линда. – Мы ему объясним всё… Должен понять.

Настроение у меня было прекрасное: уж если она всерьез заговорила про венчание, значит, все не укладывается в простую фразу: «Девушка еще не сказала «нет», – и есть основания питать нешуточные надежды…

Я обнял Линду, и она потянулась ко мне, прикрыв глаза, полуоткрыв губы.

…В эту ночь наши цепочки перепутались особенно затейливо.

– Теодор! Теодор!

Я открыл глаза, по старой военной привычке мгновенно стряхнув остатки сна. Стоявшая надо мной на коленях Линда все еще трясла меня за плечо и убрала руку, лишь заметив, что я открыл глаза. Лицо у нее было встревоженное, возбужденное, а глаза казались невероятно глубокими, прямо-таки бездонными – серые омуты в кружении золотистых крапинок, в которые почему-то было жутковато смотреть, и я торопливо отвел взгляд.

Вокруг все вроде бы было в порядке – тишина и покой, умиротворяющий зеленый свет неяркого ночника. Но ее лицо, а особенно глаза…

– Линда, что случилось? – спросил я, позевывая.

– Теодор, с юга идет опасность!

Я посмотрел в окно, выходившее на юг, и никакой опасности там не узрел – все та же покойная ночная темнота и освещенная полной луной улочка, по которой лениво шагали двое патрулей. И от них, и от не горевших сейчас уличных фонарей протянулись длинные черные тени. Городок спал, как обычно. И тут до меня дошло.

– Линда, – сказал я, – ты что, что-то видишь?

Глаза у нее уже были обычными, человеческими, большие, красивые, серые девичьи глаза, но в напряженном, встревоженном лице оставалось что-то, чего я не мог определить словами.

– С юга по автобану идет колонна, – сказала она каким-то механическим голосом. – Немецкая. Не те немцы. Они уже километрах в двух от перекрестка, идут довольно медленно, осторожно…

Мне и в голову не пришло сомневаться. Это же Линда. Как она говорила, так и есть…

Местную географию я более-менее изучил. От перекрестка, от автобана под прямым углом поворачивали две дороги поуже, к двум городкам еще поменьше нашего, один – в километре от автобана, другой – в двух. Наши там стояли, но тыловые части: снабженцы, медики, ремонтники и тому подобная небоевая публика. Те еще вояки…

– Что за колонна? Кто там? – спросил я, автоматически запрыгивая в кальсоны и рывком надевая нижнюю рубашку.

– Сейчас я покажу, – сказала Линда почти нормальным голосом. – Очень благоприятно все сложилось: полная Луна, Марс в Скорпионе. Сиди смирно, не шевелись!