Львиное Сердце
Часть 48 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Священник обратил на Ричарда покрасневшие глаза.
– Утремер утрачен! Величайшая реликвия христианского мира, частица Креста Господня, попала в руки неверных. Иерусалим лежит у вражеских ног. – Он ткнул пальцем в свою незамысловатую хоругвь. – Вы видите церковь Воскресения, а над ней – гробницу Мессии. Ее попирает – и оскверняет – сарацинский рыцарь. Вот такие сцены разыгрываются прямо сейчас в Святом городе. Смотрите, конь неверного мочится на могилу Господа нашего. О, позор!
Клирик расцарапал грязными ногтями свою щеку и застонал.
Я слышал собственный горестный крик, смешавшийся со стенаниями подъехавших путников. Ужасные вести разили, как удар молнии. Никто из нас не знал, что сказать.
– Утремер потерян, говоришь? Как это? – воскликнул Ричард.
Мы стояли прямо на дороге, вот-вот грозил пойти дождь, и тем не менее священник повел обстоятельный рассказ. Мы слушали, оцепенев от ужаса. Напряжение в Утремере постепенно нарастало, четырехлетнее перемирие между христианами и сарацинами истекло в январе. Примерно в те дни, когда мы встречались с королем Филиппом в Шатору, Саладин, этот боготворимый сарацинами вождь, и король Иерусалимский Ги де Лузиньян собирали многочисленные армии.
Как сообщил нам священник, говорили, что все христиане, способные держать меч в руках, откликнулись на призыв. Когда Саладин напал на Тивериадский замок в Галилее, Ги с войском пошел на выручку осажденной крепости. Вынужденные брести через пустыню в разгар лета, страдавшие от недостатка воды воины попали в сарацинскую засаду посреди гористой местности, известной как Рога Хаттина. Тысячи стрел обрушились с высоты, калеча и убивая рыцарских коней. Однако враги разумно избегали прямого столкновения, опасаясь, что тяжеловооруженные христианские воины причинят им немалый урон.
– Ги и его людям пришлось встать лагерем в русле сухого ручья. Голодные, страдавшие от жажды, они не могли даже дышать, ибо воздух заполнился густым дымом от подожженного сарацинами кустарника, – рассказывал клирик. – Тем не менее христиане с твердым сердцем встретили рассвет. Они везли с собой частицу Истинного Креста. Победа еще могла оказаться на их стороне!
Я бросил взгляд на Ричарда. Никогда я не видел его таким внимательным и сосредоточенным.
– Началась битва, – продолжил священник, облизнув губы. – Раз за разом сарацинам давали отпор. Потери были велики: от жары и жажды погибало людей не меньше, чем от клинков и стрел. Дважды король Ги шел приступом на позиции Саладина, так как понимал, что, взяв их, обратит язычников в бегство. И дважды был отброшен. И все же наши продолжали биться, храбро и отчаянно, вдохновляемые Святым крестом. – Тяжкий вздох. – Но этого оказалось мало. Саладин взял верх. Части рыцарей удалось спастись, но бесчисленное множество христиан было убито. Ги и тысячи других попали в плен.
– Саладин казнил его? – спросил Ричард.
– Нет. Он проявил милость к королю и его подданным, исключая госпитальеров и тамплиеров. Более двух сотен орденских братьев были перебиты. Обезглавлены, – с чувством добавил клирик. – Простых солдат, оставшихся в живых, продали в рабство.
– А частица Истинного Креста? – спросил я, храня надежду вопреки всему.
– Захвачена, вырвана из мертвой длани епископа Иерусалимского.
– Божьи ноги! – произнес Ричард, то сжимая, то разжимая кулаки, в которых держал поводья. – А как Святой город?
– Остался, можно сказать, беззащитным. Весьма вероятно, что Саладин уже захватил его, как и большинство других городов Утремера. – Священник указал пальцем на свою хоругвь. – Все святыни Иерусалима будут поруганы.
– Божьи ноги! – Голос Ричарда поднялся до крика.
– Столь возмутительные преступления не должны остаться безнаказанными, – заявил де Шовиньи.
– И не останутся, – воскликнул герцог.
Мы, оруженосцы, потрясенные не меньше господина, переговаривались между собой. Глядя на герцога, я предчувствовал, что произойдет дальше. Мне не приходилось дотоле совершать плавание через половину мира, видеть пустыню или противостоять врагу, несокрушимому, как Саладин, но от предвкушения у меня забилось сердце.
– И исполню свой долг, – произнес Ричард, холодно и решительно.
Священник явно обрадовался.
– Ты примешь крест, друг?
– Да! – Глаза у Ричарда сверкнули. – Я не узнаю отдыха, пока сарацины не будут разбиты, а Утремер возвращен. Андре?
– Ты ведь знаешь, что я с тобой, кузен, – отозвался де Шовиньи с горящим взглядом.
– Я с вами, сир!
Слова эти сорвались с моих губ прежде, чем я успел подумать. Беатриса и Алиенора вылетели из головы. Я позабыл про Кайрлинн, да простит меня Господь, – так велико было мое рвение. Герцог поведет нас в Утремер, думал я, где мы разгромим сарацин, вернем Иерусалим и покроем себя вечной славой.
Ричард энергично кивнул:
– Хорошо, Руфус. – Взгляд его скользнул мимо меня, обратившись на Филипа, Овейна и де Дрюна; все они дали согласие. – Мы отправимся на войну вместе.
– Когда, сир? – спросил я.
– Я бы выступил завтра, если б мог, – горячо проговорил Ричард, затем покачал головой. – Но приготовления потребуют времени. По весне, я бы так сказал.
Только теперь священник, до того полностью захваченный своим рассказом, осознал, что имеет дело со знатной особой. Дрожащим голосом он спросил, кто перед ним. Когда я ответил, от лица клирика отхлынула кровь.
– Простите меня, сир, – пролепетал он. – Я вас не узнал.
– Твои новости – вот что важно. И ничто иное.
Ричард тепло улыбнулся ему и сунул в костлявую ладонь несколько серебряных пенни.
Мы поехали дальше, а вслед нам неслись благословения священника.
На рассвете следующего дня дороги вокруг Тура оказались запружены народом. Вести о победе Саладина распространились в округе: их разносили не только встреченный нами священник и ему подобные, но также официальный посланник папы. На мили вокруг все до единого желали увидеть тех, кто примет крест, в особенности Ричарда. Хотя о нашем приезде никто не сообщал, слух уже разлетелся.
Тур делился на две части. Замок и собор были отгорожены от рыночной площади и жилых кварталов виноградниками и полями, а также аббатством, в котором мы остановились на ночь. Ричард провел эти часы на коленях – молился в часовне вместе с де Шовиньи. Мы, оруженосцы, по очереди дежурили близ него. Я устал до упаду, а Филип и Луи без конца зевали. Герцог, однако, был бодр, как если бы спал целую седмицу. Выкупавшись, умастив бороду и волосы маслом, он отказался от угощения и облачился в доспехи, как перед битвой.
Все его приближенные поступили так же. Я каким-то чудом успел начистить не только хауберк и шлем герцога, но и свое снаряжение. Рис отполировал сбрую Лиат-Маха и так обработал коня скребком, что его шкура блестела. Как только мы приготовились, Ричард отдал приказ выступать. Впечатляющее зрелище: герцог с де Шовиньи впереди, мы, оруженосцы, следом, Рис бежит сбоку, за ним – десятка три рыцарей и вдвое большее число стрелков и жандармов. Зрители орали и махали. Крики «Иерусалим!» и «Смерть сарацинам!» наполнили воздух. Лица светились рвением, мужчины и юноши шли за нами, тоже намеренные отправиться в Крестовый поход.
От собора, который мне прежде не доводилось видеть, у меня перехватило дух. У южного конца моста через Луару небо подпирали две башни – выше всех известных мне зданий. Они придавали собору величественность, однако за ними к южному трансепту уходили низкие стены, покрытые временной деревянной кровлей. От прочего сооружения остались только контуры на земле. По словам Луи, первоначальный собор сгорел дотла во время войн Генриха против отца короля Филиппа, а восстановление затянулось.
Глядя округлившимися глазами на башни, я ничего больше не замечал.
Народу в собор набилось, как сельдей в бочку, и стоило нам войти через парадные двери, как в ноздри ударил густой смрад немытых тел. Вскоре началась месса. Зазвонил колокол. Появилась возглавляемая архиепископом процессия из священников, участников церковного хора и служащих, голоса их возносились к небу в молитвенном песнопении.
Проповедь архиепископа была посвящена ужасным событиям, случившимся в Утремере. Прелат полностью зачитал длинное, беспорядочное письмо от папы Григория, метая громы и молнии и зачастую взывая к небесам, чтобы лучше подчеркнуть мысль. По большей части это было смертельно скучно, но, когда дошло до главного, возбужденный голос архиепископа пробудил во мне интерес.
– Тем, кто с сокрушенным сердцем и смиренным духом примет труды сего предприятия, – под этим архиепископ понимал Крестовый поход, – и погибнет, раскаявшись в грехах и пребывая в истинной вере, мы обещаем полное отпущение всех прегрешений и жизнь вечную.
Я понял, что Рис смотрит на меня и лицо его сияет надеждой. Мне не было нужды спрашивать, что у него на уме, ведь я думал о том же. Если мы примем крест, нам простится гнусное преступление – повешение двух ни в чем не повинных людей в Саутгемптоне. Я улыбнулся Рису. До этой минуты я не осознавал, каким грузом лежит на моей совести смерть тех людей. Теперь, отправившись исполнять волю самого папы римского, мы смоем свои грехи, и я смогу начать все сначала.
Если, конечно, память о черном деле исчезнет вот так, бесследно.
Архиепископ не закончил. Вознаграждение для каждого крестоносца не ограничивалось пропуском в рай. Вся собственность участника похода оказывалась под защитой Церкви, и он мог не платить по долгам до своего возвращения. Каждое новое заявление паства встречала одобрительными криками, все более громкими.
Глядя на восторженное лицо Ричарда, я понимал, что не эти соображения толкают его на путешествие в Утремер. Он был прирожденным воином, и святая борьба, во имя исполнения Божьей воли и победы над сарацинами, была его судьбой. Сойти с этого пути для герцога было не проще, чем для солнца – не вставать на востоке.
Наконец архиепископ закончил и выжидательно посмотрел на Ричарда. То, что должно было произойти, оговорили заранее.
По условному знаку рыцари образовали прочную цепь поперек храма, перекрыв доступ к архиепископу, кафедре и алтарю. Всем желающим присоединиться к Крестовому походу позволяли подойти, но только после герцога.
– Кто желает вызваться добровольцем? – воскликнул архиепископ.
Могучий рев вознесся под балки потолка. Казалось, каждый мужчина и мальчишка из числа собравшихся стремились пойти.
Ричард выступил вперед, я пошел за ним, неся синее сюрко[15] с белым крестом, нашитым мной накануне ночью. Иисус свидетель, то была одна из самых торжественных минут в моей жизни, когда я стоял рядом с герцогом в наполовину достроенном соборе. Филип и Луи держались в двух шагах позади.
Овейн и де Шовиньи стояли с рыцарями, де Дрюн пристроился рядом с ними, хотя по правилам должен был дожидаться своей очереди. Прямо за ним маячил Рис.
– Сир! – Улыбка архиепископа была шире, чем у ростовщика, получившего одним махом все долги. – Вы почтили нас своим присутствием.
Ричард низко поклонился.
– Ваше преподобие, я пришел, чтобы принять крест, если вы благословите меня.
Почти невероятно, но улыбка архиепископа растянулась еще шире.
– Немногих я отправлю в этот святой Крестовый поход с бо́льшим желанием, нежели вас, сир.
Ричард опустился на колени перед алтарем и вполголоса исповедался перед прелатом. Пока господин оставался в этой позе, я поспешил вперед и протянул сюрко архиепископу.
Воздев правую руку, на пальце которой сверкал украшенный драгоценным камнем перстень, архиепископ благословил плащ и того, кто будет его носить. Затем, передав сюрко Ричарду, который встал и надел его поверх кольчуги, прелат провозгласил:
– Герцог Аквитанский, воин Божий!
Мы с Филипом и Луи орали до хрипоты, но голоса наши потерялись в гуле толпы. Готов побиться об заклад на дюжину серебряных пенни, что наши крики было слышно даже в Париже.
От боковых стен выдвинулись священники, чтобы дать отпущение возможно большему числу желающих. Я вместе с друзьями преклонил колени, исповедался и получил прощение. Времени, чтобы подготовить плащи для всех, не было, поэтому мы просто осенили себя крестом и обязались отправиться в Крестовый поход.
Затем герцог ушел держать совет с архиепископом и отпустил нас. Мы отправились в таверну и напились вдрызг.
Глава 25
Лето Господне 1188-го застало меня не на корабле, плывущем в Утремер, а за южными рубежами Аквитании. Кагор расположен в сердце области Керси, к западу от графства Тулузского. Дул свежий ветерок, неся приятный аромат свежескошенной травы. Лето еще не началось, но крестьяне благодаря затянувшейся теплой погоде раньше начали заготовку сена на лугах возле города. На открытом пространстве перед стенами кипел еженедельный рынок.
Прилавки и лотки тянулись сколько хватало глаз, предлагая еду и напитки, утварь и скотину, ткани и женские благовония. Здесь было многолюдно, и народ все прибывал: пешком из близлежащих деревень или на повозках.
Ничто не останавливает торговлю, подумалось мне, даже близость вторгнувшейся армии. Войско Ричарда находилось, наверное, милях в двадцати, но царивший повсюду покой никак не выдавал этого, как и того, что война бушевала тут уже шесть недель. Граф Раймунд Тулузский – вечная заноза в боку у герцога после мятежа Молодого Короля, да и до того – вывел моего хозяина из терпения, разрешив ограбить купцов из Пуатье. Будь это просто грабеж, войны можно было бы избежать, но ослепление, оскопление и убийство безнаказанными оставлять нельзя. Приготовления к Крестовому походу пришлось отложить. Мы выступили на юг Аквитании большими силами, далеко углубившись в земли, потерянные Раймундом во время междоусобицы пять лет назад. Более дюжины замков уже пали. Внушающей страх репутации Ричарда в большинстве случаев хватало, чтобы крепость открыла ворота в день нашего прибытия под ее стены.
Следующим на очереди был Кагор, и, вместо того чтобы выслушивать донесения лазутчиков из города, герцог решил посмотреть на него собственными глазами. Рискованный поступок – кое-кто назвал бы его глупым, – но если Ричард принимал решение, ничто не могло его поколебать. Нас было шестеро: герцог, я, Рис, Овейн, де Дрюн и Фиц-Алдельм. Мы изображали из себя отбившихся от войска солдат из Ангулема, лежавшего далеко к северу, и до поры это нам удавалось. Непритязательная одежда, простое оружие, обычные кони – мы ничем не отличались от других наемников, странствовавших по миру. С Божьей помощью, сказал герцог, такой наряд поможет осуществить наш замысел.
Риса и де Дрюна, к их неудовольствию, оставили охранять лошадей.
– Утремер утрачен! Величайшая реликвия христианского мира, частица Креста Господня, попала в руки неверных. Иерусалим лежит у вражеских ног. – Он ткнул пальцем в свою незамысловатую хоругвь. – Вы видите церковь Воскресения, а над ней – гробницу Мессии. Ее попирает – и оскверняет – сарацинский рыцарь. Вот такие сцены разыгрываются прямо сейчас в Святом городе. Смотрите, конь неверного мочится на могилу Господа нашего. О, позор!
Клирик расцарапал грязными ногтями свою щеку и застонал.
Я слышал собственный горестный крик, смешавшийся со стенаниями подъехавших путников. Ужасные вести разили, как удар молнии. Никто из нас не знал, что сказать.
– Утремер потерян, говоришь? Как это? – воскликнул Ричард.
Мы стояли прямо на дороге, вот-вот грозил пойти дождь, и тем не менее священник повел обстоятельный рассказ. Мы слушали, оцепенев от ужаса. Напряжение в Утремере постепенно нарастало, четырехлетнее перемирие между христианами и сарацинами истекло в январе. Примерно в те дни, когда мы встречались с королем Филиппом в Шатору, Саладин, этот боготворимый сарацинами вождь, и король Иерусалимский Ги де Лузиньян собирали многочисленные армии.
Как сообщил нам священник, говорили, что все христиане, способные держать меч в руках, откликнулись на призыв. Когда Саладин напал на Тивериадский замок в Галилее, Ги с войском пошел на выручку осажденной крепости. Вынужденные брести через пустыню в разгар лета, страдавшие от недостатка воды воины попали в сарацинскую засаду посреди гористой местности, известной как Рога Хаттина. Тысячи стрел обрушились с высоты, калеча и убивая рыцарских коней. Однако враги разумно избегали прямого столкновения, опасаясь, что тяжеловооруженные христианские воины причинят им немалый урон.
– Ги и его людям пришлось встать лагерем в русле сухого ручья. Голодные, страдавшие от жажды, они не могли даже дышать, ибо воздух заполнился густым дымом от подожженного сарацинами кустарника, – рассказывал клирик. – Тем не менее христиане с твердым сердцем встретили рассвет. Они везли с собой частицу Истинного Креста. Победа еще могла оказаться на их стороне!
Я бросил взгляд на Ричарда. Никогда я не видел его таким внимательным и сосредоточенным.
– Началась битва, – продолжил священник, облизнув губы. – Раз за разом сарацинам давали отпор. Потери были велики: от жары и жажды погибало людей не меньше, чем от клинков и стрел. Дважды король Ги шел приступом на позиции Саладина, так как понимал, что, взяв их, обратит язычников в бегство. И дважды был отброшен. И все же наши продолжали биться, храбро и отчаянно, вдохновляемые Святым крестом. – Тяжкий вздох. – Но этого оказалось мало. Саладин взял верх. Части рыцарей удалось спастись, но бесчисленное множество христиан было убито. Ги и тысячи других попали в плен.
– Саладин казнил его? – спросил Ричард.
– Нет. Он проявил милость к королю и его подданным, исключая госпитальеров и тамплиеров. Более двух сотен орденских братьев были перебиты. Обезглавлены, – с чувством добавил клирик. – Простых солдат, оставшихся в живых, продали в рабство.
– А частица Истинного Креста? – спросил я, храня надежду вопреки всему.
– Захвачена, вырвана из мертвой длани епископа Иерусалимского.
– Божьи ноги! – произнес Ричард, то сжимая, то разжимая кулаки, в которых держал поводья. – А как Святой город?
– Остался, можно сказать, беззащитным. Весьма вероятно, что Саладин уже захватил его, как и большинство других городов Утремера. – Священник указал пальцем на свою хоругвь. – Все святыни Иерусалима будут поруганы.
– Божьи ноги! – Голос Ричарда поднялся до крика.
– Столь возмутительные преступления не должны остаться безнаказанными, – заявил де Шовиньи.
– И не останутся, – воскликнул герцог.
Мы, оруженосцы, потрясенные не меньше господина, переговаривались между собой. Глядя на герцога, я предчувствовал, что произойдет дальше. Мне не приходилось дотоле совершать плавание через половину мира, видеть пустыню или противостоять врагу, несокрушимому, как Саладин, но от предвкушения у меня забилось сердце.
– И исполню свой долг, – произнес Ричард, холодно и решительно.
Священник явно обрадовался.
– Ты примешь крест, друг?
– Да! – Глаза у Ричарда сверкнули. – Я не узнаю отдыха, пока сарацины не будут разбиты, а Утремер возвращен. Андре?
– Ты ведь знаешь, что я с тобой, кузен, – отозвался де Шовиньи с горящим взглядом.
– Я с вами, сир!
Слова эти сорвались с моих губ прежде, чем я успел подумать. Беатриса и Алиенора вылетели из головы. Я позабыл про Кайрлинн, да простит меня Господь, – так велико было мое рвение. Герцог поведет нас в Утремер, думал я, где мы разгромим сарацин, вернем Иерусалим и покроем себя вечной славой.
Ричард энергично кивнул:
– Хорошо, Руфус. – Взгляд его скользнул мимо меня, обратившись на Филипа, Овейна и де Дрюна; все они дали согласие. – Мы отправимся на войну вместе.
– Когда, сир? – спросил я.
– Я бы выступил завтра, если б мог, – горячо проговорил Ричард, затем покачал головой. – Но приготовления потребуют времени. По весне, я бы так сказал.
Только теперь священник, до того полностью захваченный своим рассказом, осознал, что имеет дело со знатной особой. Дрожащим голосом он спросил, кто перед ним. Когда я ответил, от лица клирика отхлынула кровь.
– Простите меня, сир, – пролепетал он. – Я вас не узнал.
– Твои новости – вот что важно. И ничто иное.
Ричард тепло улыбнулся ему и сунул в костлявую ладонь несколько серебряных пенни.
Мы поехали дальше, а вслед нам неслись благословения священника.
На рассвете следующего дня дороги вокруг Тура оказались запружены народом. Вести о победе Саладина распространились в округе: их разносили не только встреченный нами священник и ему подобные, но также официальный посланник папы. На мили вокруг все до единого желали увидеть тех, кто примет крест, в особенности Ричарда. Хотя о нашем приезде никто не сообщал, слух уже разлетелся.
Тур делился на две части. Замок и собор были отгорожены от рыночной площади и жилых кварталов виноградниками и полями, а также аббатством, в котором мы остановились на ночь. Ричард провел эти часы на коленях – молился в часовне вместе с де Шовиньи. Мы, оруженосцы, по очереди дежурили близ него. Я устал до упаду, а Филип и Луи без конца зевали. Герцог, однако, был бодр, как если бы спал целую седмицу. Выкупавшись, умастив бороду и волосы маслом, он отказался от угощения и облачился в доспехи, как перед битвой.
Все его приближенные поступили так же. Я каким-то чудом успел начистить не только хауберк и шлем герцога, но и свое снаряжение. Рис отполировал сбрую Лиат-Маха и так обработал коня скребком, что его шкура блестела. Как только мы приготовились, Ричард отдал приказ выступать. Впечатляющее зрелище: герцог с де Шовиньи впереди, мы, оруженосцы, следом, Рис бежит сбоку, за ним – десятка три рыцарей и вдвое большее число стрелков и жандармов. Зрители орали и махали. Крики «Иерусалим!» и «Смерть сарацинам!» наполнили воздух. Лица светились рвением, мужчины и юноши шли за нами, тоже намеренные отправиться в Крестовый поход.
От собора, который мне прежде не доводилось видеть, у меня перехватило дух. У южного конца моста через Луару небо подпирали две башни – выше всех известных мне зданий. Они придавали собору величественность, однако за ними к южному трансепту уходили низкие стены, покрытые временной деревянной кровлей. От прочего сооружения остались только контуры на земле. По словам Луи, первоначальный собор сгорел дотла во время войн Генриха против отца короля Филиппа, а восстановление затянулось.
Глядя округлившимися глазами на башни, я ничего больше не замечал.
Народу в собор набилось, как сельдей в бочку, и стоило нам войти через парадные двери, как в ноздри ударил густой смрад немытых тел. Вскоре началась месса. Зазвонил колокол. Появилась возглавляемая архиепископом процессия из священников, участников церковного хора и служащих, голоса их возносились к небу в молитвенном песнопении.
Проповедь архиепископа была посвящена ужасным событиям, случившимся в Утремере. Прелат полностью зачитал длинное, беспорядочное письмо от папы Григория, метая громы и молнии и зачастую взывая к небесам, чтобы лучше подчеркнуть мысль. По большей части это было смертельно скучно, но, когда дошло до главного, возбужденный голос архиепископа пробудил во мне интерес.
– Тем, кто с сокрушенным сердцем и смиренным духом примет труды сего предприятия, – под этим архиепископ понимал Крестовый поход, – и погибнет, раскаявшись в грехах и пребывая в истинной вере, мы обещаем полное отпущение всех прегрешений и жизнь вечную.
Я понял, что Рис смотрит на меня и лицо его сияет надеждой. Мне не было нужды спрашивать, что у него на уме, ведь я думал о том же. Если мы примем крест, нам простится гнусное преступление – повешение двух ни в чем не повинных людей в Саутгемптоне. Я улыбнулся Рису. До этой минуты я не осознавал, каким грузом лежит на моей совести смерть тех людей. Теперь, отправившись исполнять волю самого папы римского, мы смоем свои грехи, и я смогу начать все сначала.
Если, конечно, память о черном деле исчезнет вот так, бесследно.
Архиепископ не закончил. Вознаграждение для каждого крестоносца не ограничивалось пропуском в рай. Вся собственность участника похода оказывалась под защитой Церкви, и он мог не платить по долгам до своего возвращения. Каждое новое заявление паства встречала одобрительными криками, все более громкими.
Глядя на восторженное лицо Ричарда, я понимал, что не эти соображения толкают его на путешествие в Утремер. Он был прирожденным воином, и святая борьба, во имя исполнения Божьей воли и победы над сарацинами, была его судьбой. Сойти с этого пути для герцога было не проще, чем для солнца – не вставать на востоке.
Наконец архиепископ закончил и выжидательно посмотрел на Ричарда. То, что должно было произойти, оговорили заранее.
По условному знаку рыцари образовали прочную цепь поперек храма, перекрыв доступ к архиепископу, кафедре и алтарю. Всем желающим присоединиться к Крестовому походу позволяли подойти, но только после герцога.
– Кто желает вызваться добровольцем? – воскликнул архиепископ.
Могучий рев вознесся под балки потолка. Казалось, каждый мужчина и мальчишка из числа собравшихся стремились пойти.
Ричард выступил вперед, я пошел за ним, неся синее сюрко[15] с белым крестом, нашитым мной накануне ночью. Иисус свидетель, то была одна из самых торжественных минут в моей жизни, когда я стоял рядом с герцогом в наполовину достроенном соборе. Филип и Луи держались в двух шагах позади.
Овейн и де Шовиньи стояли с рыцарями, де Дрюн пристроился рядом с ними, хотя по правилам должен был дожидаться своей очереди. Прямо за ним маячил Рис.
– Сир! – Улыбка архиепископа была шире, чем у ростовщика, получившего одним махом все долги. – Вы почтили нас своим присутствием.
Ричард низко поклонился.
– Ваше преподобие, я пришел, чтобы принять крест, если вы благословите меня.
Почти невероятно, но улыбка архиепископа растянулась еще шире.
– Немногих я отправлю в этот святой Крестовый поход с бо́льшим желанием, нежели вас, сир.
Ричард опустился на колени перед алтарем и вполголоса исповедался перед прелатом. Пока господин оставался в этой позе, я поспешил вперед и протянул сюрко архиепископу.
Воздев правую руку, на пальце которой сверкал украшенный драгоценным камнем перстень, архиепископ благословил плащ и того, кто будет его носить. Затем, передав сюрко Ричарду, который встал и надел его поверх кольчуги, прелат провозгласил:
– Герцог Аквитанский, воин Божий!
Мы с Филипом и Луи орали до хрипоты, но голоса наши потерялись в гуле толпы. Готов побиться об заклад на дюжину серебряных пенни, что наши крики было слышно даже в Париже.
От боковых стен выдвинулись священники, чтобы дать отпущение возможно большему числу желающих. Я вместе с друзьями преклонил колени, исповедался и получил прощение. Времени, чтобы подготовить плащи для всех, не было, поэтому мы просто осенили себя крестом и обязались отправиться в Крестовый поход.
Затем герцог ушел держать совет с архиепископом и отпустил нас. Мы отправились в таверну и напились вдрызг.
Глава 25
Лето Господне 1188-го застало меня не на корабле, плывущем в Утремер, а за южными рубежами Аквитании. Кагор расположен в сердце области Керси, к западу от графства Тулузского. Дул свежий ветерок, неся приятный аромат свежескошенной травы. Лето еще не началось, но крестьяне благодаря затянувшейся теплой погоде раньше начали заготовку сена на лугах возле города. На открытом пространстве перед стенами кипел еженедельный рынок.
Прилавки и лотки тянулись сколько хватало глаз, предлагая еду и напитки, утварь и скотину, ткани и женские благовония. Здесь было многолюдно, и народ все прибывал: пешком из близлежащих деревень или на повозках.
Ничто не останавливает торговлю, подумалось мне, даже близость вторгнувшейся армии. Войско Ричарда находилось, наверное, милях в двадцати, но царивший повсюду покой никак не выдавал этого, как и того, что война бушевала тут уже шесть недель. Граф Раймунд Тулузский – вечная заноза в боку у герцога после мятежа Молодого Короля, да и до того – вывел моего хозяина из терпения, разрешив ограбить купцов из Пуатье. Будь это просто грабеж, войны можно было бы избежать, но ослепление, оскопление и убийство безнаказанными оставлять нельзя. Приготовления к Крестовому походу пришлось отложить. Мы выступили на юг Аквитании большими силами, далеко углубившись в земли, потерянные Раймундом во время междоусобицы пять лет назад. Более дюжины замков уже пали. Внушающей страх репутации Ричарда в большинстве случаев хватало, чтобы крепость открыла ворота в день нашего прибытия под ее стены.
Следующим на очереди был Кагор, и, вместо того чтобы выслушивать донесения лазутчиков из города, герцог решил посмотреть на него собственными глазами. Рискованный поступок – кое-кто назвал бы его глупым, – но если Ричард принимал решение, ничто не могло его поколебать. Нас было шестеро: герцог, я, Рис, Овейн, де Дрюн и Фиц-Алдельм. Мы изображали из себя отбившихся от войска солдат из Ангулема, лежавшего далеко к северу, и до поры это нам удавалось. Непритязательная одежда, простое оружие, обычные кони – мы ничем не отличались от других наемников, странствовавших по миру. С Божьей помощью, сказал герцог, такой наряд поможет осуществить наш замысел.
Риса и де Дрюна, к их неудовольствию, оставили охранять лошадей.