Лунная нить

– Мед и мята.

Руми бросает на меня короткий взгляд. Даже ссутулившись, он выглядит очень высоким, в отличие от большинства лаксанцев. Боюсь, как бы у меня не разболелась шея: постоянно приходится запрокидывать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Сейчас в них читается удивление.

– Деревья, – объясняю я.

Нахмурившись, он ведет меня к каменной скамье. Я откидываюсь на спинку и вопросительно смотрю на него в ожидании очередной нотации.

– Ладно, лаксанец, выкладывай.

Он напрягается.

– Ты должна была подарить гобелен королю.

Так вот почему он расстроен! Надо сказать ему, чтобы не принимал все так близко к сердцу.

– Думаю, у него этого добра и так хватает, – отвечаю я. – А чем ты недоволен? Лаксанец – один из ваших – получил ценный подарок от будущей королевы Инкасисы. Разве это не честь – получить такой гобелен?

– Честь. Если это подарок лаксанца, – подчеркнуто спокойно отвечает Руми. – Вот скажи, кондеса. Ты действительно не понимаешь, насколько это оскорбительно – видеть, как ты сидишь на этом троне, красуешься как павлин и хвалишься своими умениями? Ты должна была вручить гобелен королю. Наедине. А не восхищаться собственным мастерством.

– Я…

Обрываюсь на полуслове. Я не хвасталась. Я просто хотела передать послание торговцу. Больше меня ничего не заботило. Я даже не думала бахвалиться.

Нет, не думаю. Черт. Неужели это действительно так выглядело?

– Это ты предложил подарить гобелен Атоку…

– Королю Атоку. О боги, ты можешь проявить хоть каплю уважения?

– Как я уже сказала, это ты предложил вручить гобелен в качестве подарка.

– Нет. Хуан Карлос.

Я закатываю глаза.

– Какая разница? Ты не стал возражать, а теперь еще и злишься.

– Я же не знал, что ты устроишь целое представление, – возмущается Руми. – Ты вообще когда-нибудь дарила подарки? В центре внимания должен быть получатель подарка, а не даритель, дурачина ты невыносимая. Нужно было уделить внимание ему, а не себе!

Я зажмуриваюсь.

– Ткачество – это наше искусство, лаксанское. И тут ты присваиваешь его себе и говоришь, что соткала лучший в мире гобелен… por Dios[37]. – Каждое следующее слово он произносит все громче и громче, а потом писклявым голосом начинает изображать меня: – Возьми мой гобелен, бедненький лаксанец. А может, я вообще заполню всю твою лавку своими коврами? Ведь я иллюстрийка, я лучше вас во всем, даже в том, чем ваш народ занимался за сотни лет до меня. А вы…

Я вскакиваю со скамьи и с силой отталкиваю его.

– Зачем ты вообще заговорила про этот несчастный гобелен?

А кто просил забирать мою вещь из комнаты? Слава Луне, я хотя бы додумалась отдать гобелен торговцу, и теперь мое послание точно окажется за пределами замка.

– Аток спросил меня! Что я должна была сделать, по-твоему? Проигнорировать? Не думаю, что ему бы это понравилось.

– Разве трудно было сказать, что этот подарок предназначается ему и ты подаришь его после приема?

– Ты не должен быть брать мой гобелен, – упрямо повторяю я. – Ты первый поступил неправильно.

– Ты правда не понимаешь, насколько оскорбительно твое поведение? – спрашивает Руми едва ли не с отчаянием в голосе.

Я отвечаю злостью на злость, но сейчас его тон приводит меня в ступор. Я не собиралась делать ничего из того, в чем он меня обвиняет, но теперь вижу, как это могло выглядеть со стороны. Если бы враг пришел в нашу крепость, утверждая, что читает по звездам лучше Каталины, мне бы, наверное, тоже было неприятно.

Молчание затягивается. Я не знаю, что ответить: по-прежнему считаю, что ему изначально не стоило брать мой гобелен. Руми с силой сжимает переносицу.

– Мне и в голову не пришло бы, что ты осмелишься… О боги, – выдыхает он, шагая из стороны в сторону. – Еще и в ее платье.

– В чьем?

– Это платье принцессы, – шипит Руми.

И тут до меня доходит. Когда мы входили в тронный зал, в глазах Руми был страх. Если ты родственник короля, это еще ничего не значит. Он волен делать что ему вздумается, лишать жизни кого угодно – если это укрепит его безраздельное господство в Инкасисе.

Неудивительно, что лекарь не хочет лишний раз привлекать к себе внимание. Когда я попыталась спасти Ану на площади, я поставила под угрозу его собственную жизнь.

– Я не выбираю себе одежду.


– Я знаю, – отвечает он. – Но все платья, которые тебе приносят, принадлежат ей. Теперь все понятно. Ей больше не потребуется одежда, потому что он хочет ее казнить.

Я тоже начинаю кое-что понимать: во-первых, Руми не одобряет новый указ Атока, а во-вторых, в ближайшие недели одной из его родственниц предстоит казнь.

– Она твоя кузина?

От неожиданности он вздрагивает и отшатывается от меня.

– Мы не кровные родственники. Моя тетя вышла замуж за члена королевской семьи, но овдовела всего лишь через год. Тем не менее Его Величество всегда признавал родственные узы между нами.

– Вот как. Это все объясняет.

– Ты о чем?

– Теперь понятно, почему в присутствии Атока ты становишься пресмыкающимся шутом.

– Короля Атока, – зажмурившись, поправляет Руми в очередной раз. – Как ты сказала? Пресмыкающимся шутом?

– Ты пытаешься добиться милости короля. И выглядишь смехотворно. Нет, правда. Кто-то должен тебе об этом сказать. Неужели тебе не хватает мозгов, чтобы понять: весь двор потешается над тобой?

Его лицо каменеет. Непробиваемый, словно гранитные стены и железные решетки моей темницы, разъяренный, словно бушующий пожар. Вот почему он так заботится о своей репутации! На самом деле он не может в полной мере считаться членом королевской семьи – в их жилах течет разная кровь. Его жизнь при дворе похожа на бегущий горный поток. Одно неверное движение – и он утонет.

Слова Руми по поводу принцессы тоже говорят о многом. Судя по всему, он ужасно переживает за нее. Я думала, это потому, что они родственники, но теперь я даже не знаю… Может, он влюблен в нее? Если так, то при первой же встрече я передам ей искренние соболезнования.

– То, что он делает, ужасно, – вкрадчиво говорю я, наклоняясь вперед. – Неужели его никак нельзя остановить?

– О чем ты?

Неожиданная мягкость в его тоне сбивает с толку. Он смотрит на меня с настороженностью и опаской. Я ощущаю смутную тревогу, но не могу понять почему.

– Ты явно обеспокоен ее судьбой, – осторожно начинаю я. – И ты не единственный, кого расстроило решение Атока.

– А тебе бы только позлорадствовать. Ждешь, пока разногласия в наших рядах начнут разрастаться, как пожар в умирающем лесу? И да, ты хотела сказать, короля Атока.

Губы медленно расплываются в улыбке: конечно, меня бы это порадовало. Его не так-то просто расколоть, но я почти уверена: многие другие не хотят смерти принцессы.

– Ты все равно не поймешь, – сухо говорит Руми. – Быть избранным в качестве жертвы Инти – самая большая честь, которая может выпасть человеку. Конечно, это грустно, но из всех жителей Инкасисы Его Сиятельство выбрал именно ее. Он знает, что ее благородство и красота порадуют нашего бога. – И, перейдя на шепот, он добавляет: – Она – идеальный выбор. Совершенство.

Его бросает от отчаяния к обожанию в считаные секунды. Но в конечном итоге верность королю все-таки перевешивает переживания по поводу казни Тамайи.

– Как ее убьют?

Его губы на мгновение искривляются от отвращения, но он тут же берет себя в руки.

– Это не убийство.

– Как скажешь. Так что с ней сделают?

Он напрягается, но его голос по-прежнему звучит беззаботно, будто мы обсуждаем сегодняшний завтрак:

– Сначала будет церемония в ее честь на площади Солнца, а потом ее отведут на вершину горы Кольки Орко.

Я с отвращением фыркаю.

– Где она будет обречена замерзнуть насмерть?

– Где ее задушат.

Я в ужасе смотрю на Руми.

– Тебе не понять, – повторяет он.

Да, мне действительно никогда этого не понять. Наши миры разделяет непреодолимая пропасть. Бог Инти жесток. Луна никогда не потребовала бы подобных зверств от своих последователей.

– Что ж, тогда можно ее поздравить, – с издевкой говорю я. – Сможешь передать это принцессе? Король вряд ли хотел бы, чтобы мы с ней подружились.

Руми поджимает губы.

– Ну, его вполне можно понять. Давай я отведу тебя в комнату. Ужин уже должен быть готов.

Уходя из сада, я замечаю знакомого стражника. Он стоит недалеко от нас на траве посреди ярких розовых цветов. У него на плечах сидит мальчик и заливисто смеется. Малыш пытается раскрутить миниатюрную пращу, но камни попадают в основном в голову стражнику.

– Один из твоих стражей, – говорит Руми. – Педру с сыном. Он очень болен.

Я отвлекаюсь от хохочущего ребенка.