Лучшая фантастика

Мы шли домой вместе. Я решила не отвечать. Затевать спор с Бонни – это все равно что… ну, представьте, что вы долго голодали, и вдруг перед вами появился длинный-предлинный стол, весь заставленный пирожными. Но если вы откусите кусочек хотя бы от одного из них, то затем вам придется съесть все эти дурацкие пирожные до одного.

Так было и с Бонни. Она совершенно не менялась. Была ужасно предсказуемой. Такое определение нельзя счесть комплиментом на свой счет, однако нам приятно бывает думать в подобном ключе о других.

К тому же Бонни могла быть замечательной подругой в классическом смысле этого слова. Когда у меня были тяжелые времена, она пригласила меня жить с ней в ее огромной квартире, хотя совсем не нуждалась в соседке, ведь она брала с меня только крошечную долю от арендной платы. В благодарность за ее щедрость я вообще не обсуждала с ней свои трудности.

На улице было шумно: много баров, много людей вокруг них, поэтому можно было сказать, что здесь небезопасно, но это ощущение угрозы казалось слишком разбавленным и рассредоточенным. Было такое чувство, словно в квартале устроили парад по случаю Хэллоуина, где все пытаются натянуть на свою душу различные личины: слюнявых вонючих оборотней, обрюзгших страдающих провалами памяти призраков, вампиров, хладнокровно замышляющих хлебнуть твоей кровушки.

На следующее утро мы проснулись опустошенными, разбитыми и в тяжелом похмелье. Самые близкие друзья обменивались текстовыми сообщениями вроде "Я нормально себя вела?", и тут же следовал неизменный ответ: "Просто замечательно!!!" (И это было двойной ложью. Никто не вел себя нормально. И мы все были просто не в состоянии справедливо оценить поведение друг друга.)

Мы все разом пришли к выводу, что никогда не будем вспоминать то, о чем говорили под конец празднования дня рождения Бонни, и постараемся забыть, что вообще слышали про:

– тот раз, когда врач-мужчина в студенческой клинике, слушая наше сердцебиение, положил ладонь на нашу грудь и сжал ее, и это был легкий, но явно намеренный жест…

– тот раз, когда мужчина вошел вслед за нами в вагон метро и стал нам рассказывать, какие мы красивые, а когда мы отказались дать ему номер нашего телефона, его поведение изменилось словно по волшебству, на смену липкой учтивости пришел испепеляющий гнев, он орал нам прямо в лицо с таким видом, словно еще чуть-чуть, и он набросится на нас с кулаками, причем казалось, что это может случиться в любую минуту, в то время как остальные пассажиры в вагоне делали вид, будто они находились где-то в другом месте и смотрели куда угодно, только не на нас…

– тот раз, когда мужчина незаметно снял презерватив во время секса…

– тот раз, когда мы не хотели, но все равно согласились…

– тот раз, когда мы не хотели, чтобы это произошло именно так, но это все равно произошло…

– тот раз, когда мы согласились только на часть чего-то, а в результате пришлось вытерпеть все…

– и так далее.





Тот раз, когда Бонни спала




Итак, мы сидели в баре. Слишком много народа, не все друг друга знали, но нам со всеми пришлось общаться за столиком в углу. Мы напоминали горстку птиц разных видов, которые все вместе клюют что-то на обочине дороги. Большие птицы, маленькие, красивые и невзрачные, мы все отщипывали маленькие крошки, не касаясь друг друга, не пытаясь драться за еду, даже не реагируя на присутствие других, словно вообще не видели друг друга, а перед глазами была только еда.

В том конкретном случае нашей "едой" стала Бонни. Она решила отпраздновать свой день рождения и собрала нас всех на это робкое торжество, поскольку достигла того возраста, когда, если назовешь себя старой, одни постараются поправить тебя, а другие – немного обидятся.

Бонни, как всегда, опаздывала. Опоздание вошло у нее в привычку, и она никогда не извинялась, возможно, потому что всегда потрясающе выглядела и считала, что ее шикарный внешний вид с лихвой искупал ожидание. И на нас это, видимо, тоже распространялось.

Дожидаясь ее, мы начали обсуждать список. Некоторое время назад в Интернете опубликовали список мужчин с сомнительной репутацией, которые совершали отвратительные поступки в отношении женщин, в основном сексуального характера. Кое-кто из присутствовавших за столиком мужчин стал ерзать на стульях, как будто это помогло бы им телепортироваться куда-нибудь в дальнюю даль, где они не чувствовали бы себя причастными. Или же они сидели с видом каменных истуканов с острова Пасхи, которым было совершенно нечего сказать по поводу дерьмовых мужиков.

Дверь распахнулась, в бар вбежала Бонни и остановилась напротив нашего стола. Она вспотела, и макияж размазался сливовыми разводами и обозначился черными кругами под глазами. Волосы спутались и липли к щекам. Вид у нее был не супер, но мы все иногда так выглядим, ничего в этом особенного нет, и мы оставили это без внимания. Мы решили, что, может, спросим ее потом, когда уже хорошенько выпьем.

– С днем рождения! – сказали мы.

– Сегодня точно твой день рождения? – спросил кто-то, вставая, чтобы обнять ее. Бонни позволила себя обнять, но сама ничего предпринимать не стала – ее руки были вытянуты по швам. Сначала она молчала. Оглядывалась по сторонам, отмечала все необычное, что было вокруг нее, смотрела на потолок, на бармена и напитки на нашем столе, как будто пыталась решить ту детскую головоломку, где нужно найти отличия между двумя похожими картинками. У нее был странный рассеянный взгляд. Она не смотрела на нас.

– Бонни?

– Мой день рождения? – ответила она слишком громко. – Да. Мой день рождения. В первый день месяца. Кролик, кролик!

– Мне кажется, ты должна была сказать: "Кролик, кролик"[28] рано утром, когда только проснулась, – заметила Нина. – Иначе не видать тебе удачи.

– Боже, неужели уже следующий месяц наступил? – спросил Скотт.

– И не говори, правда? – поддержал его кто-то.

– Я не имел в виду следующий месяц. Я о том, что сегодня начался новый месяц. Этот месяц.

– Да, понятно, понятно.

Бонни все слышала, как и все остальные: в баре было слишком тихо, и невозможно было притвориться, что ты чего-то не расслышал, даже если тебе этого и хотелось. Затем она подняла руку. "А НУ ПОТИШЕ, ЗАСРАНЦЫ! – зарычала она. – Хватит прикалываться надо мной. Хватит врать. Я повторяю это целый день, и это уже не смешно. Мой день рождения был на прошлой неделе, и мы все об этом знаем. Но вы опять затеваете точно такой же разговор. Неужели думаете, будто я могла забыть этот дурацкий идиотский долбаный разговор!

– Да ладно тебе, успокойся… – сказал Скотт, предпринимая мужественную попытку придать своему голосу оттенок тревоги за состояние подруги, а вовсе не обиды. Он обнял ее одной рукой, но Бонни оттолкнула его руку и покачнулась. Она прислонилась к кирпичной стене бара и обвела нас холодным оценивающим взглядом.

– Мне это не нравится. Бессмыслица какая-то, – проговорила она дрогнувшим голосом. – Этот розыгрыш. Вы впутали моих родителей, сделали что-то с моим телефоном и ноутбуком, так, чтобы… – Бонни осеклась. Она покачала головой, будто у нее шумело в ушах, резким движением выдернула что-то из своей сумочки и швырнула, не метя ни в кого конкретно (и попала Скотту прямо в бедро), а затем выбежала из бара. Скотт молча показал то, что она бросила. Сегодняшнюю газету.

Кто-то из нас ушел. Некоторые остались, заказали себе еще выпить, от души наобсуждавшись разных теорий и делясь своими тревогами. Причем все это дерьмо приобрело чуть ли не праздничный оттенок. Я не была близкой подругой Бонни, просто снимала с ней вместе квартиру, была ее соседкой-приятельницей, так что именно я пошла искать ее. Хотя понятия не имела, куда она могла отправиться. Бонни была не из тех людей, кто следует заведенным привычкам.

Я решила пойти домой. Открыв дверь нашей квартиры, я с огромным облегчением и легким удивлением увидела разбросанные по полу ботинки, куртку, сумочку, телефон и платье, которые вели к спальне Бонни. Ну конечно! Перед глазами тут же возникла картина: Бонни решила немного побаловать себя и слегка развлечься перед вечеринкой по случаю своего дня рождения, но что-то пошло не так, легкое развлечение оказалось не таким уж и легким, поэтому она явилась на праздник в таком сюрреалистично-полубезумном виде. Ну да.

Когда я постучала, Бонни тут же отозвалась.


– Это все сон! – громко крикнула она. Эту фразу она произнесла, неумело копируя британский акцент, словно бы цитируя фрагмент какой-то пьесы. – Не входи.

– С тобой все в порядке? Мы переживаем.

Я услышала, как заскрипела ее кровать, затем предприняла еще одну попытку:

– Тебе телефон не нужен? Он здесь.

– На хрен мой телефон! – заорала Бонни. – Он – фальшивка, как и ты, как и все! Хватит со мной разговаривать. Я должна сосредоточиться и проснуться.

Я оставила ее в покое. Собрала вещи и сложила их у ее дверей, написала некоторым знакомым, что с Бонни все хорошо, и она отсыпается, затем я посмотрела новости на своем телефоне и узнала, что один известный мужчина – тот, который активно выступал против сексуальных скандалов, направленных против других известных мужчин и вызвавших недавние недовольства (причем сексуальные скандалы, в которых были замешаны те известные мужчины, впервые были обнародованы еще в 1970-е и 80-е годы – не самое удачное время для людей, стремившихся добиться сочувствия общества) – так вот, как выяснилось, этот человек сам оказался далеко не безгрешным. Затем я чистила зубы и решила обойтись без зубной нити, а потом на меня навалилась такая усталость, словно из моего тела с громким бульканьем вытекла половина крови, вымывая всю энергию и адреналин, и я с трудом доползла до постели.

На следующее утро Бонни исчезла, ее комната выглядела так, словно по ней пролетел торнадо, большой чемодан тоже пропал. Прошло несколько дней, но от нее не было вестей, поэтому я решила позвонить ее родителям. Я вообще-то раньше не общалась с ними, но надеялась, что смогу найти какую-нибудь информацию о них среди ее счетов. Однако я так и не сделала этого. Бонни любила своих родителей и не хотела беспокоить их, но так же Бонни ненавидела своих родителей и не хотела впадать в еще большую зависимость от них, которая и так была почти стопроцентной, а в связи с обоими вышеизложенными фактами, она старалась не показывать им своих слабостей.

Несколько дней спустя Бонни написала мне сообщение и попросила не звонить родителям. Я ответила ей, что не звонила им, но собиралась, впрочем, если бы уж я решилась, то сделала бы это несколько дней назад, и вообще, где она, черт возьми, находится? Ответа не последовало. Ну что ж, если ей захотелось играть в эти игры, пускай играет. А пока квартира оказалась в полном моем распоряжении. Замечательно!





Тот раз, когда мы несли полную чушь




– По-прежнему никаких вестей?

В баре осталось только несколько человек из нашей компании. Подавленные и одинокие, как будто всех нас разом бросили любимые, с которыми мы состояли в полиаморных отношениях.

– Думаете, она забыла?

– Про свой день рождения?

– Или нашла занятие поинтереснее. Не хочу на нее наговаривать… но это в духе Бонни.

– Я сочувствую людям, родившимся в богатых семьях. По сути все, ради чего стоит жить, кажется им абсолютно никчемным. Понимаете, если жизнь вас ни к чему не подготовила, и вы не научились разбираться со всяким дерьмом, то со временем можете превратиться в человека, который постоянно меняет свои интересы, и рано или поздно ему все наскучивает, все теряет какую-либо ценность и смысл. И тогда приходит уныние.

– А я сочувствую самой себе.

– Проблема Бонни не в унынии.

– Верно, для нее главное, чтобы внешне все казалось милым и приятным.

– Да, – согласились мы все. А затем – началось…

– Когда пропадает ощущение всеобщего счастья и благополучия, она начинает злиться. Даже в ярость приходит. И это так странно видеть в человеке, который обожает все светлое и радостное.

– Нет… ее нельзя назвать деспотичной. Она не из тех тиранов, которые любят причинять боль и страдания. Она радуется, когда все люди счастливы. В особенности ее друзья.

– Но это совсем не то же самое, что помогать кому-нибудь стать счастливым.

– Все дело в том, что она получила при рождении все, ну вы понимаете, она белая, богатая, хорошенькая, и это сильно сказывается на ее поведении. Это как болезнь.

Пока остальные продолжали обсуждение, Филлида тихонько поинтересовалась, как у меня обстояли дела. Она единственная из присутствующих знала немного о ситуации, сложившейся на моей последней работе. Я там познакомилась с одним мужчиной, который продолжал работать в том месте. Его имя попало в онлайн-список мужчин, замешанных в нехороших историях. Однако с ним ничего не случилось. Как не случилось и со многими другими мужчинами из этого списка. Это было то самое "ничего", которое иногда сопровождается взрывами эмоций и ужаса, тревогой и гневными мыслями в духе: "Надо же что-то предпринять!", однако подобные мысли никогда никого не побуждают к действиям, а в конечном итоге все сходит на нет и ни к чему не приводит.

Филлида заглянула мне в глаза и взяла со стола вилку.

– Так бы и проткнула его вот этой вилкой! – Ой, она была такой милашей. Почему же мы не стали близкими подругами?

Стоп, это случилось, потому что на вечеринке по случаю дня рождения Девон я увидела, как Филлида болтала и весело смеялась с тем самым мужчиной, хотя я знала, что ей все было известно. Возможно, они общались всего несколько секунд, возможно, Филлида нуждалась в профессиональной услуге. А может, она просто растерялась и потому была с ним вежливой. Такое тоже бывает. Но после того случая я решила, что никому больше не стану рассказывать о случившемся, потому что, если я потом увижу, как эти люди дружелюбно с ним общаются, мне захочется тихонько исчезнуть, как собаке, которая уползает под порог дома, чтобы родить там щенков, и буду в одиночестве залечивать свои скорбные раны. Теперь я это знала. И да, разумеется, даже если я никому ничего не буду рассказывать, все равно существовал шанс, что кто-нибудь из моих знакомых станет мило общаться с тем мужчиной, и это все равно причинит мне боль, но не такую сильную. В таком случае я не буду уверена в том, что они пренебрегли мной и предпочли проявить вежливость к насильнику.

Я знала, что просила слишком о многом, но и слишком малого мне не хотелось просить. Это была правильная доза, принимая во внимание, как часто люди подводят нас. Мы все совершаем страшные ошибки. Все мы.

Я улыбнулась Филлиде, а сама посмотрела на Нину, которая доставала салфетку. Я окликнула ее, и она подняла глаза.

– Как там твоя история с призраком? – спросила я. Детали были душераздирающими, печальными, отвратительными, но она всегда была готова обсуждать их. Мы были единственными, кто ей верил. Для нас это было все равно что вечеринка по случаю Хэллоуина.

Деррик перебил нас. Он поднял свой телефон, как пачку жвачки в рекламном ролике. (Убери его, Деррик, все равно никто не сможет прочитать ни слова на экране.) Бонни наконец-то ответила ему. Она сказала, что у нее все замечательно, и попросила всех оставить ее в покое.

– С ней точно все в порядке?

– Она прямо так и сказала? Вот стерва!

После этого мы разошлись по домам, снедаемые чувством вины из-за того, что наговорили столько гадостей про нашу подругу, да еще в ее день рождения.